Глава делегации, в частности, сказал… Джи, а глава-то делегации не генерал Опекун и не секретарь Феляев, а, оказывается, Женька Гжатский-позорник, вот как товарищ преуспел! Я даже заволновался за знакомою человека, сейчас в лужу бздернет…
Ничуть не бывало… Женька с задачей справился, заговорил на хорошем писательском жаргоне, с мэканьем-бэканьем, закатывая малость глаза и оскаливаясь на манер Ев-тушенки:
— Где-то по большому счету мы все дети одной планеты, господа, однако мы, советские писатели, не верим в Апокалипсисис ядерной войны.
Совсем неплохо получалось, и мало кто заметил лишнее «си» в вышеназванном слове, а для американцев, в принципе, это не имело значения, потому что их вариант вообще идет без всяких «си», то есть Женька Гжатский спокойно прохилял за грамотного.
Затем советские писатели пропали, и начался рассказ о подготовке к маскараду Хэллоуин, который продолжался тоже недолго, и снова замелькали геморроидные свечи, таблетки дристан. слипиз, шины «Мишелин», кофе-санка, мелькнул среди этого добра и президент Мубарак… Кто-то из нас выключил ящик, и воцарилось молчание.
— Айда, ребята, съездим к ним в «Шератон», пообщаемся! — вдруг предложил Саня Пешко-Пешковский откуда-то сзади. — У них же валютные трудности. Может, поможем чувакам выпить?
Мы все переглянулись и вдруг увидели, что вместо скуч-новатого и положительного «владельца малого бизнеса» посреди ливингрума стоит прежний скособоченный и вечно пьяненький московский бич. Что-то уже начинает возвращаться из прошлого.
Все погрузились в «Чеккер» Якова Израилевича, как когда-то умудрялись втискиваться в его «Запорожец», и поехали по разбитым мостовым, по ухабам Мохнатого, как в русской среде называют остров Манхэттен.
На этом острове внешне все просто, через камень пробиты прямые стриты, в одном конце их встают восходы в другом садятся закаты, внутри, однако, намного сложнее.
На углу 29-го стрита и Пятой авеню некто в белом костюме и белой шляпе махал белым зонтиком, кричал по-русски:
— Такси! Такси!
— Возьмем чувака?
Взяли. С близкого расстояния оказалось, что пиджак, между прочим, надет на голое тело. Не исключено, что и белые брюки надеты на такое же тело. Фактически и шляпа была нахлобучена на лысую голову.
— «Нью-Йорк Шератон»! — прокричал он по-русски прямо в ухо Протуберанцу…
Поехали дальше, смеясь. Почему вы все разговариваете по-русски? — нервничал наш пассажир. Что это за провокация? Вы что, из советского посольства кагэбэшники?
— А вы кто будете, мистер? — спросили мы его.
— Ха-ха-ха, — был ответ. — Не узнаете? Ничего, скоро узнаете! Чехова тоже никто не узнавал! Островского принимали за купца! Шекспир до сих пор у черни под сомнением! Скоро все узнают!
Возле «Нью-Йорк Шератона» пассажир выскочил из такси, забыв, разумеется, заплатить, а впрочем, возможно, у него и не было таких намерений.
— По-моему, это драматург Жестянко, лауреат премии имени Ленинского Комсомола, — предположил Яков Израилевич. — В прошлом году он дефектнул из делегации в Риме. В следующий раз, жуй моржовый, так от меня не выскочит.
Нам здорово повезло, едва мы швартанулись, заджэмило по-страшному: возле отеля вся Седьмая была запружена автомобилями.
В толпе преобладали довольно дикие взгляды и косые рты. Высокий серокожий нищий подъехал на роликах к вазе с робким растением, вытащил свое хозяйство и помочился, да здравствует свобода! Из окон полуподвального ресторанчика доносился голос певицы, напомнивший мне мою краснодарскую маму. «Частица черта в нас заключена подчас», — пела певица. Глухо, не в такт, забивая бессмертную арию, стучал барабан.
Поступило предложение предварительно выпить. Предложение принято. Мы спустились в заведение по ступеням, оставляющим желать много лучшего.
Во всех американских ресторанах темень, хоть спать ложись, специально создается такая романтическая атмосфера, в этом ресторанчике было на два градуса темнее, чем во всех. Стоя у бара, мы смотрели на тоненькую в фосфоресцирующем платье певицу. Она напомнила мне мою мать. Я подошел ближе и понял, что не ошибся, передо мной Мария Велосипедова, Заслуженная артистка Адыгейской автономной области.
— Мама, — сказал я.
— Мальчик мой, — шепнула она в ответ, — ты так плохо выглядишь, не называй меня мамой. Я вышла замуж, — она показала на барабанщика. — Это Ясир. Умница, бывший министр, беженец из Республики Сомали и, между прочим, чудесно говорит по-русски, поэтому тише, ревнив, как, ха-ха-ха, ха-ха-ха, как Отелло. друг мой.
Мы вышли из ресторана и направились прямо к отелю.
— Ю готта хэв а рашен тим ин юр хотел, донт ю? [У вас русская команда в отеле? (англ.) ] — спросили мы у довольно монументального швейцара, напоминающего и внешностью, и осанкой нашего кадровика из НИИ автодорожной промышленности.
— You'd better ask a cop about that folks [Спроси лучше мента про эту публику (англ.). ], — посоветовал этот товарищ.
Мы повторили свой вопрос устало улыбающемуся полицейскому.
— You, guys, are interested in getting information about those Russians, aren't you? I read you right? Hold on a bit [Интересуетесь этими русскими, ребята, верно? Подождите чуток (англ.).], — сказал коп и зашептал что-то в свой уоки-токи.
— Да ведь это же лейтенант Горчаков со стадиона «Динамо»! — прямо ахнул Протуберанц. — Мальчики, посмотрите, это же тот дежурный, у которого я лотерейный билет купил во время войны Иом Кипур. Гадом буду, это он!
Хорошее плотное лицо и в самом деле обеспечивало этому копу сходство с советским лейтенантом Горчаковым.
— Ю мает би льютинант Горчаков, олд чап? []Вы, должно быть, лейтенант Горчаков, старина? (англ.) — спросил копа майор Орландо и профессионально заглянул тому в лицо.
— Sorry, my name is Bob MacGarret, sir [Прошу прощения . Боб Мак — Гаррит меня звать ( англ .). ], — не без обаяния улыбнулся блюститель порядка и продолжил перешептывание со своими коллегами: — Six or nine, Jack, anyway, no less, than five, no more than ten, I swear… [Шесть или девять, Джек, не меньше пяти, не больше десяти, клянусь… (англ.) ]
Мне показалось, что это он нас считает по головам, но никак сосчитать правильно не может; такая толкучка была перед входом в отель, что немудрено и ошибиться.
— Jewish toughs? Did I figure you out? — спросил коп майора Орландо. — Gonna pick on those Russians? [Еврейская порода, да? Правильно я вас вычислил? Хотите потрепать тех русских? (англ.)]
— Какой я тебе на фер джуиш, — в свою очередь улыбнулся Густавчик. — Ты же знаешь, Володя, я чистый испанец. В общем, кончай выгребаться и признавайся. Таких совпадений в природе не бывает, чтобы на одно лицо и оба в полиции.
— Six [Шесть (англ.). ], — наконец уверенно сказал в свою ходилку-говорилку мистер Мак-Гаррит.
Одного он явно недосчитался, может быть, потому, что я стоял чуть в стороне и в разговор не вмешивался.
В это время прямо у меня за спиной заговорили по-русски: из отеля вышла советская делегация в полном составе. Генерал Опекун продолжал нечто свое:
— …а насчет ихнего сельского хозяйства я вот что скажу. Это верно, поля у них ровные, зеленые, однако сильная расовая эксплуатация там процветает. Я лично видел своими глазами — два пожилых негра мотыгами машут, а белый мальчишка, сопляк, в электрической колясочке раскатывает…
— Да это гольф, Григорий Михайлович, — взвыл тут, схватившись за голову, дизайнер Олег. — Гольф это, гольф, гольф, г-о-о-о-льф…
Никто из них нас не заметил, все как-то скользили будто бы невидящими взглядами по кишащей разномастными и разнокалиберными людьми Седьмой авеню, одна лишь только Ханук слегка подавала признаки женской жизни, осторожно поглаживая самое себя по бедру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46