Политика Сталина не привела к осуществлению даже основных идеалов социализма, хотя альтернатива социалистического развития сохранилась. Смешав две стадии общественного развития, Сталин причинил огромный вред, последствия чего ощущаются и поныне. Невольно эпигонами Сталина становятся те, кто принимает этот прагматический понятийный «бравур» вождя, то есть это смешение понятий. В этом заключается важнейшая идеологическая проблема сталинского наследия, а не в его якобы эгалитаризме, стремлении к уравниловке. Сталинская идеологическая «революция» тормозила даже возможность того, чтобы мы могли различать социалистические и несоциалистические признаки развития.
Сталин выступал не только против «мелкобуржуазной утопии» уравнительного подхода, но и против всяких «утопических» мыслей, которые определяли социалистическое будущее не по сталинскому настоящему. Известный ученый-аграрник, писатель и теоретик А. В. Чаянов был превращен сначала в одну из мишеней, а затем в одну из первых жертв борьбы с утопиями и борьбы за обуздание научного мышления. В конце 20-х годов он стал главной фигурой сфабрикованного судебного процесса, поскольку написанная им фантастическая повесть «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» послужила поводом для конструирования вымышленного «заговора». Утопия Чаянова и другие утопии начала 20-х годов только в наши дни становятся очевидными для всех духовными ценностями.
А. В. Чаянов использовал в своей работе все — от идей французских социалистов-утопистов, традиций русских народников до ленинского кооперативного плана и анархистского коллективизма Кропоткина, — чтобы создать картину сельскохозяйственной крестьянской коммуны в будущем. Фигурирующая в его книге Трудовая крестьянская партия была лишь порождением авторской фантазии, однако в материалах его судебного дела она стала отправной точкой «заговора».
Чаянов был арестован 21 июля 1930 года. За свои утопии он заплатил собственной жизнью… «Социализм» Сталина, стоявший на почве «реальностей», искоренял все утопии, для того чтобы насадить на практике собственную утопию.
Утопия Сталина находила воплощение прежде всего в его навязчивой идее «догнать и перегнать» западные страны в экономическом отношении. В понимании Сталина это было в первую очередь количественной проблемой. Он полагал, что на основе традиционного разделения труда, западного «эталона» потребностей можно догнать капитализм. В конце своей жизни Сталин высказался по вопросам товарного производства при социализме, хотя по меркам современной политэкономии он сделал это на низком уровне и был непоследователен. С выходом в свет в 1952 году его работы «Экономические проблемы социализма в СССР» сложилась сталинская концепция сплава централизованного бюрократического государства и товарного производства.
Сталин любил подчеркивать оригинальность социализма своего образца, для чего он имел определенные основания. Но его система ведения хозяйства, которую в Советском Союзе сейчас называют «административная система», была неспособна вернуться на первоначальный путь. Ни с точки зрения эффективности, ни с точки зрения организации общества эта система не могла вырваться из тисков старых «моделей». Для «оригинальности» подхода Сталина характерно было и то, что под воздействием лозунга «догнать» Запад он определял и планы реконструкции Москвы. Известные высотные здания 40 — 50-х годов, составляющие ныне классический силуэт Москвы, являются памятниками «модернизации», копирования западной модели и памятниками самому Сталину. Они как бы доказывали: мы способны перегнать американские небоскребы, мы тоже умеем строить такие высотные здания. Но все не так просто, как кажется на первый взгляд, речь идет не просто о субъективном самовластии. У копирования западной модели, как отмечает советский экономист Г. Попов, имеется глубинная причина, связанная с характеристикой всей системы: «Не имея объективных экономических критериев, принимающие решения неизбежно оказываются заложниками заграницы: всегда правильно то, что уже там применяется». Разумеется, мы далеки от того, чтобы этот путь развития, то есть вынужденную орбиту, считать случайным явлением или делом рук Сталина. Но нам также чужд подход, который осуществленное заранее провозглашает закономерным. Так поступал сам Сталин — он из нужды делал добродетель.
Необходимо ясно представлять, что государственно-властная централизация, явившаяся результатом рассмотренного нами исторического процесса, не только похоронила старую большевистскую гвардию, но и во второй половине 30-х годов деформировала — вопреки ее воле и целям — партию, руководившую новым обществом. Этот процесс, как мы видели, проходил отнюдь не автоматически.
Отдельные критики основную проблему сталинизма усматривают в монополии власти коммунистической партии и пытаются прогнозировать, как могли бы развиваться события при существовании внутри партии оппозиционных групп. Однако если мы проанализируем деятельность любых оппозиционных групп того времени, то выяснится, что все они исходили из руководящей роли партии. Тогда никто не мыслил категориями многопартийной системы. В качестве альтернативы однопартийной системе выдвигалось общество самоуправления. Анализ показывает, что Сталин был тем деятелем, который подорвал монополию партии на власть. Он подчинил ее саму власти обособленного аппарата органов внутренних дел. Исторические основы этого переворота следует искать в том, что классовая база Советской власти, несмотря на то что она оказалась способна вынести любые жертвы, осталась под влиянием тех культурных и исторических ограничений, которые невозможно было преодолеть в условиях «построения социализма в одной стране». Однако важно подчеркнуть, что «феномен Сталина» не остался незамеченным в партии, даже внутри «сталинского большинства» возникали противодействующие силы. Без этого нельзя понять события 30-х годов.
Предпринятая в 1934 году на XVII съезде ВКП(б) попытка выдвинуть на роль лидера партии С. М. Кирова означала, что значительная часть старых большевистских руководителей пришла к выводу — нагнетание террора стало дисфункциональным, его продолжение бессмысленно. Но обратная дорога оказалась закрытой. Четырехлетний период чрезвычайных мер, «второе издание» «военного коммунизма» упрочили систему личной диктатуры Сталина, которая благодаря самосохраняющейся силе своего аппарата консервировала состояние страны, как осажденной крепости. В этой обстановке погибла большая часть «ленинской гвардии». Механизмы, оберегающие личную диктатуру, были вынуждены идти на постоянную чистку аппарата власти. Так как существование личной диктатуры оправдывалось чрезвычайной обстановкой, то эта обстановка создавалась искусственно. Подобная система власти достигла своего пика в период так называемых больших московских процессов (1936 — 1939 гг.).
Как бы мы ни оценивали историческую роль Сталина, с какой стороны ни подходили к ней, одна вещь очевидна: имя Сталина неотделимо от рождения нового общественного устройства в Советском Союзе и за его пределами. Вместе со Сталиным ушла в могилу его личная диктатура, но общественная и экономическая структура, связанная с его именем, пережила своего создателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Сталин выступал не только против «мелкобуржуазной утопии» уравнительного подхода, но и против всяких «утопических» мыслей, которые определяли социалистическое будущее не по сталинскому настоящему. Известный ученый-аграрник, писатель и теоретик А. В. Чаянов был превращен сначала в одну из мишеней, а затем в одну из первых жертв борьбы с утопиями и борьбы за обуздание научного мышления. В конце 20-х годов он стал главной фигурой сфабрикованного судебного процесса, поскольку написанная им фантастическая повесть «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» послужила поводом для конструирования вымышленного «заговора». Утопия Чаянова и другие утопии начала 20-х годов только в наши дни становятся очевидными для всех духовными ценностями.
А. В. Чаянов использовал в своей работе все — от идей французских социалистов-утопистов, традиций русских народников до ленинского кооперативного плана и анархистского коллективизма Кропоткина, — чтобы создать картину сельскохозяйственной крестьянской коммуны в будущем. Фигурирующая в его книге Трудовая крестьянская партия была лишь порождением авторской фантазии, однако в материалах его судебного дела она стала отправной точкой «заговора».
Чаянов был арестован 21 июля 1930 года. За свои утопии он заплатил собственной жизнью… «Социализм» Сталина, стоявший на почве «реальностей», искоренял все утопии, для того чтобы насадить на практике собственную утопию.
Утопия Сталина находила воплощение прежде всего в его навязчивой идее «догнать и перегнать» западные страны в экономическом отношении. В понимании Сталина это было в первую очередь количественной проблемой. Он полагал, что на основе традиционного разделения труда, западного «эталона» потребностей можно догнать капитализм. В конце своей жизни Сталин высказался по вопросам товарного производства при социализме, хотя по меркам современной политэкономии он сделал это на низком уровне и был непоследователен. С выходом в свет в 1952 году его работы «Экономические проблемы социализма в СССР» сложилась сталинская концепция сплава централизованного бюрократического государства и товарного производства.
Сталин любил подчеркивать оригинальность социализма своего образца, для чего он имел определенные основания. Но его система ведения хозяйства, которую в Советском Союзе сейчас называют «административная система», была неспособна вернуться на первоначальный путь. Ни с точки зрения эффективности, ни с точки зрения организации общества эта система не могла вырваться из тисков старых «моделей». Для «оригинальности» подхода Сталина характерно было и то, что под воздействием лозунга «догнать» Запад он определял и планы реконструкции Москвы. Известные высотные здания 40 — 50-х годов, составляющие ныне классический силуэт Москвы, являются памятниками «модернизации», копирования западной модели и памятниками самому Сталину. Они как бы доказывали: мы способны перегнать американские небоскребы, мы тоже умеем строить такие высотные здания. Но все не так просто, как кажется на первый взгляд, речь идет не просто о субъективном самовластии. У копирования западной модели, как отмечает советский экономист Г. Попов, имеется глубинная причина, связанная с характеристикой всей системы: «Не имея объективных экономических критериев, принимающие решения неизбежно оказываются заложниками заграницы: всегда правильно то, что уже там применяется». Разумеется, мы далеки от того, чтобы этот путь развития, то есть вынужденную орбиту, считать случайным явлением или делом рук Сталина. Но нам также чужд подход, который осуществленное заранее провозглашает закономерным. Так поступал сам Сталин — он из нужды делал добродетель.
Необходимо ясно представлять, что государственно-властная централизация, явившаяся результатом рассмотренного нами исторического процесса, не только похоронила старую большевистскую гвардию, но и во второй половине 30-х годов деформировала — вопреки ее воле и целям — партию, руководившую новым обществом. Этот процесс, как мы видели, проходил отнюдь не автоматически.
Отдельные критики основную проблему сталинизма усматривают в монополии власти коммунистической партии и пытаются прогнозировать, как могли бы развиваться события при существовании внутри партии оппозиционных групп. Однако если мы проанализируем деятельность любых оппозиционных групп того времени, то выяснится, что все они исходили из руководящей роли партии. Тогда никто не мыслил категориями многопартийной системы. В качестве альтернативы однопартийной системе выдвигалось общество самоуправления. Анализ показывает, что Сталин был тем деятелем, который подорвал монополию партии на власть. Он подчинил ее саму власти обособленного аппарата органов внутренних дел. Исторические основы этого переворота следует искать в том, что классовая база Советской власти, несмотря на то что она оказалась способна вынести любые жертвы, осталась под влиянием тех культурных и исторических ограничений, которые невозможно было преодолеть в условиях «построения социализма в одной стране». Однако важно подчеркнуть, что «феномен Сталина» не остался незамеченным в партии, даже внутри «сталинского большинства» возникали противодействующие силы. Без этого нельзя понять события 30-х годов.
Предпринятая в 1934 году на XVII съезде ВКП(б) попытка выдвинуть на роль лидера партии С. М. Кирова означала, что значительная часть старых большевистских руководителей пришла к выводу — нагнетание террора стало дисфункциональным, его продолжение бессмысленно. Но обратная дорога оказалась закрытой. Четырехлетний период чрезвычайных мер, «второе издание» «военного коммунизма» упрочили систему личной диктатуры Сталина, которая благодаря самосохраняющейся силе своего аппарата консервировала состояние страны, как осажденной крепости. В этой обстановке погибла большая часть «ленинской гвардии». Механизмы, оберегающие личную диктатуру, были вынуждены идти на постоянную чистку аппарата власти. Так как существование личной диктатуры оправдывалось чрезвычайной обстановкой, то эта обстановка создавалась искусственно. Подобная система власти достигла своего пика в период так называемых больших московских процессов (1936 — 1939 гг.).
Как бы мы ни оценивали историческую роль Сталина, с какой стороны ни подходили к ней, одна вещь очевидна: имя Сталина неотделимо от рождения нового общественного устройства в Советском Союзе и за его пределами. Вместе со Сталиным ушла в могилу его личная диктатура, но общественная и экономическая структура, связанная с его именем, пережила своего создателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87