ЧЕКА ЗА РАБОТОЙ — АГАБЕКОВ. ХОШТАРИЯ И ТЕЙМУРТАШ. ЧЕРЕЗ ПЕРСИЮ. ДУЗДАБ. ИНДИЯ. МАКДОНАЛЬД И ЛЕНА ГОЛЬДФИЛЬДС. Я ЕДУ ВО ФРАНЦИЮ
Вечером 31 декабря мы с Максимовым отправляемся на охоту. Максимов, собственно, предпочёл бы остаться и встретить Новый год в какой-либо весёлой компании, но он боится, что его начальство (ГПУ) будет очень недовольно, что он не следует за мной по пятам. Мы приезжаем по железной дороге на станцию Лютфабад и сразу же являемся к начальнику пограничной заставы. Показываю документы, пропуска направо охоты в пограничной полосе. Начальник заставы приглашает меня принять участие в их товарищеской встрече Нового года. Это приглашение из вежливости. Я отвечаю, что, во-первых, я приехал на охоту, предпочитаю выспаться и рано утром отправиться на охоту в свежем виде; во-вторых, они, конечно, хотят выпить в товарищеском кругу; я же ничего не пью и для пьющих компаний совершенно не подхожу. Мы отправляемся спать.
На другой день, 1 января рано утром, мы выходим и идём прямо на персидскую деревню. Через один километр в чистом поле и прямо на виду пограничной заставы я вижу ветхий столб: это столб пограничный, дальше — Персия. Пограничная застава не подаёт никаких признаков жизни — она вся мертвецки пьяна. Мой Максимов в топографии мест совершенно не разбирается и не подозревает, что мы одной ногой в Персии. Мы присаживаемся и завтракаем.
Позавтракав, я встаю; у нас по карабину, но патроны ещё всё у меня. Я говорю: «Аркадий Романович, это пограничный столб и это — Персия. Вы — как хотите, а я — в Персию, и навсегда оставляю социалистический рай — пусть светлое строительство коммунизма продолжается без меня». Максимов потерян: «Я же не могу обратно — меня же расстреляют за то, что я вас упустил». Я предлагаю; «Хотите, я вас возьму и довезу до Европы, но предупреждаю, что с этого момента на вас будет такая же охота, как и на меня». Максимов считает, что у него нет другого выхода — он со мной в Персию.
Мы приходим в деревню и пытаемся найти местные власти. Наконец это нам удаётся. Власти заявляют, что случай далеко превышает их компетенцию и отправляют гонца в административный центр, который находится в двадцати километрах. Гонец возвращается поздно вечером — мы должны ехать в этот центр. Но местные власти решительно отказываются организовать нашу поездку ночью, и нам приходится ночевать в Лютфабаде.
Тем временем информаторы Советов переходят границу и пытаются известить пограничную заставу о нашем бегстве через границу. Но застава вся абсолютно пьяна и до утра 2 января никого известить не удаётся. А утром 2 января мы уже выехали в центр дистрикта и скоро туда прибыли. Не подлежит никакому сомнению, что, если бы это не было 1 января и встреча Нового года, в первую же ночь советский вооружённый отряд перешёл бы границу, схватил бы нас и доставил обратно. Этим бы моя жизненная карьера и закончилась.
В центре дистрикта меня ждёт новый необыкновенный шанс. Это — начальник дистрикта, Пасбан. В отличие от всей остальной местной персидской администрации, трусливой, ленивой, подкупной и ко всему равнодушной, это человек умный, волевой и решительный. Оказывается, он прошёл немецкую школу во время мировой войны.
Он должен нас отправить в столицу провинции (Хорасана) — в Мешед. Он мне объясняет, что между нами и Мешедом горы в 3000 метров высотой. Колёсная дорога только одна; она идёт в обход гор, приближаясь к Ашхабаду, и против Ашхабада проходит сквозь горы по глубокому ущелью и перевал через город Кучан, и затем идёт налево к Мешеду. Послать вас по колёсной дороге в Мешед, значит послать вас на верную смерть: с сегодняшнего дня будет дежурить отряд чекистов с автомобилем, который вас схватит и вывезет в Советскую Россию. Единственный ваш шанс — идти напрямик через горы. Здесь нигде дороги нет. Есть тропинки, по которым летом жители иногда идут через горы. Сейчас зима, всё занесено глубоким снегом. Но вы должны попробовать. Большевики в горы пойти не рискнут. Я вам дам проводников и горных лошадок. Не питайте никакого доверия к проводникам; питайте полное и неограниченное доверие к горным лошадкам — они найдут дорогу.
Снаряжается караван, мы начинаем подъём в горы.
Странствование через горы, снега, обвалы, провалы и кручи продолжается четыре дня. Двадцать раз мы обязаны жизнью маленьким умным лохматым горным лошадкам, которые карабкаются, как кошки по невероятным обрывам, вдруг скользят по краю кручи и сразу падают на живот, расставив все четыре лапы во все стороны, и этим удерживаясь от падения вниз по крутому склону. Вконец измученные, мы спускаемся наконец на пятый день в долину Мешеда и уже в его предместьях выходим на автомобильную дорогу. Здесь циркулирует грузовик на правах автобуса. Мы попадаем в него вовремя, занимаем задние места, сейчас же за нами в автобус садятся два чекиста, но они вынуждены занять места перед нами. Они, вероятно, полагают, что мы вооружены и ничего себе не позволяют. Мы доезжаем до Мешеда, и автобус довозит нас почему-то до гостиницы. Нам объясняют, что это — единственный отель европейского типа в городе; туземцы останавливаются в караван-сараях. Мы очень устали и мечтаем о хорошей кровати. Перед сном в ресторане отеля пробуем выпить кофе. Когда кофе подан и мой спутник уже готов его пить, я останавливаю его: от кофе идёт сильный запах горького миндаля — это запах цианистого калия. От кофе мы отказываемся и подымаемся в нашу комнату. Директор отеля, армянин Колтухчев, объясняет нам, что свободна только одна комната, в которую он нас и ведёт. У неё почему-то нет ни замка, ни задвижки — они «в починке»; я вижу свободные комнаты, но Колтухчев говорит, что они задержаны клиентами. Мы наскоро баррикадируем дверь в нашей незакрывающейся комнате при помощи стульев и с наслаждением растягиваемся на настоящих кроватях.
Сон наш длится недолго. Нас будит сильный стук в дверь. «Полиция». Мы протестуем, но нас доставляют в центральную полицию города («назмие»), объясняя нам, что это для нашей же пользы. Начальник полиции, жёсткий и сухой службист, по-русски не говорит. Он нас водворяет в своём кабинете и исчезает. Его помощник, чрезвычайно симпатичный перс, учился в России и хорошо говорит по-русски. От него мы наконец узнаём, в чём дело. Оказывается, с нашим приездом в Мешед началась необычайная суматоха во всех советских организациях. Информаторы полиции, следящие за советчиками, видели, как советский военный агент Пашаев, встретясь с советским агентом Колтухчевым (директором нашей гостиницы), передал ему револьвер и ещё что-то (очевидно, яд). Полиция, сообразив в чём дело, устроила засаду под нашей дверью. Ночью Колтухчев подымался с револьвером, чтобы нас ухлопать (вслед за чем его обещали сейчас же вывезти в советскую Россию), но под нашей дверью его арестовали, а нас перевезли в полицию.
На другое утро меня принимает губернатор Хорасана. Это — старый, хитрый и флегматичный перс. Он смотрит на меня с любопытством, но говорит мало. По-русски он не говорит, и мы объясняемся через переводчика. Я говорю переводчику: «Скажите, пожалуйста, господину губернатору, что Персия, как всякая цивилизованная страна, конечно, предоставляет право убежища политическим эмигрантам…» Вместо того, чтобы переводить, переводчик меня спрашивает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Вечером 31 декабря мы с Максимовым отправляемся на охоту. Максимов, собственно, предпочёл бы остаться и встретить Новый год в какой-либо весёлой компании, но он боится, что его начальство (ГПУ) будет очень недовольно, что он не следует за мной по пятам. Мы приезжаем по железной дороге на станцию Лютфабад и сразу же являемся к начальнику пограничной заставы. Показываю документы, пропуска направо охоты в пограничной полосе. Начальник заставы приглашает меня принять участие в их товарищеской встрече Нового года. Это приглашение из вежливости. Я отвечаю, что, во-первых, я приехал на охоту, предпочитаю выспаться и рано утром отправиться на охоту в свежем виде; во-вторых, они, конечно, хотят выпить в товарищеском кругу; я же ничего не пью и для пьющих компаний совершенно не подхожу. Мы отправляемся спать.
На другой день, 1 января рано утром, мы выходим и идём прямо на персидскую деревню. Через один километр в чистом поле и прямо на виду пограничной заставы я вижу ветхий столб: это столб пограничный, дальше — Персия. Пограничная застава не подаёт никаких признаков жизни — она вся мертвецки пьяна. Мой Максимов в топографии мест совершенно не разбирается и не подозревает, что мы одной ногой в Персии. Мы присаживаемся и завтракаем.
Позавтракав, я встаю; у нас по карабину, но патроны ещё всё у меня. Я говорю: «Аркадий Романович, это пограничный столб и это — Персия. Вы — как хотите, а я — в Персию, и навсегда оставляю социалистический рай — пусть светлое строительство коммунизма продолжается без меня». Максимов потерян: «Я же не могу обратно — меня же расстреляют за то, что я вас упустил». Я предлагаю; «Хотите, я вас возьму и довезу до Европы, но предупреждаю, что с этого момента на вас будет такая же охота, как и на меня». Максимов считает, что у него нет другого выхода — он со мной в Персию.
Мы приходим в деревню и пытаемся найти местные власти. Наконец это нам удаётся. Власти заявляют, что случай далеко превышает их компетенцию и отправляют гонца в административный центр, который находится в двадцати километрах. Гонец возвращается поздно вечером — мы должны ехать в этот центр. Но местные власти решительно отказываются организовать нашу поездку ночью, и нам приходится ночевать в Лютфабаде.
Тем временем информаторы Советов переходят границу и пытаются известить пограничную заставу о нашем бегстве через границу. Но застава вся абсолютно пьяна и до утра 2 января никого известить не удаётся. А утром 2 января мы уже выехали в центр дистрикта и скоро туда прибыли. Не подлежит никакому сомнению, что, если бы это не было 1 января и встреча Нового года, в первую же ночь советский вооружённый отряд перешёл бы границу, схватил бы нас и доставил обратно. Этим бы моя жизненная карьера и закончилась.
В центре дистрикта меня ждёт новый необыкновенный шанс. Это — начальник дистрикта, Пасбан. В отличие от всей остальной местной персидской администрации, трусливой, ленивой, подкупной и ко всему равнодушной, это человек умный, волевой и решительный. Оказывается, он прошёл немецкую школу во время мировой войны.
Он должен нас отправить в столицу провинции (Хорасана) — в Мешед. Он мне объясняет, что между нами и Мешедом горы в 3000 метров высотой. Колёсная дорога только одна; она идёт в обход гор, приближаясь к Ашхабаду, и против Ашхабада проходит сквозь горы по глубокому ущелью и перевал через город Кучан, и затем идёт налево к Мешеду. Послать вас по колёсной дороге в Мешед, значит послать вас на верную смерть: с сегодняшнего дня будет дежурить отряд чекистов с автомобилем, который вас схватит и вывезет в Советскую Россию. Единственный ваш шанс — идти напрямик через горы. Здесь нигде дороги нет. Есть тропинки, по которым летом жители иногда идут через горы. Сейчас зима, всё занесено глубоким снегом. Но вы должны попробовать. Большевики в горы пойти не рискнут. Я вам дам проводников и горных лошадок. Не питайте никакого доверия к проводникам; питайте полное и неограниченное доверие к горным лошадкам — они найдут дорогу.
Снаряжается караван, мы начинаем подъём в горы.
Странствование через горы, снега, обвалы, провалы и кручи продолжается четыре дня. Двадцать раз мы обязаны жизнью маленьким умным лохматым горным лошадкам, которые карабкаются, как кошки по невероятным обрывам, вдруг скользят по краю кручи и сразу падают на живот, расставив все четыре лапы во все стороны, и этим удерживаясь от падения вниз по крутому склону. Вконец измученные, мы спускаемся наконец на пятый день в долину Мешеда и уже в его предместьях выходим на автомобильную дорогу. Здесь циркулирует грузовик на правах автобуса. Мы попадаем в него вовремя, занимаем задние места, сейчас же за нами в автобус садятся два чекиста, но они вынуждены занять места перед нами. Они, вероятно, полагают, что мы вооружены и ничего себе не позволяют. Мы доезжаем до Мешеда, и автобус довозит нас почему-то до гостиницы. Нам объясняют, что это — единственный отель европейского типа в городе; туземцы останавливаются в караван-сараях. Мы очень устали и мечтаем о хорошей кровати. Перед сном в ресторане отеля пробуем выпить кофе. Когда кофе подан и мой спутник уже готов его пить, я останавливаю его: от кофе идёт сильный запах горького миндаля — это запах цианистого калия. От кофе мы отказываемся и подымаемся в нашу комнату. Директор отеля, армянин Колтухчев, объясняет нам, что свободна только одна комната, в которую он нас и ведёт. У неё почему-то нет ни замка, ни задвижки — они «в починке»; я вижу свободные комнаты, но Колтухчев говорит, что они задержаны клиентами. Мы наскоро баррикадируем дверь в нашей незакрывающейся комнате при помощи стульев и с наслаждением растягиваемся на настоящих кроватях.
Сон наш длится недолго. Нас будит сильный стук в дверь. «Полиция». Мы протестуем, но нас доставляют в центральную полицию города («назмие»), объясняя нам, что это для нашей же пользы. Начальник полиции, жёсткий и сухой службист, по-русски не говорит. Он нас водворяет в своём кабинете и исчезает. Его помощник, чрезвычайно симпатичный перс, учился в России и хорошо говорит по-русски. От него мы наконец узнаём, в чём дело. Оказывается, с нашим приездом в Мешед началась необычайная суматоха во всех советских организациях. Информаторы полиции, следящие за советчиками, видели, как советский военный агент Пашаев, встретясь с советским агентом Колтухчевым (директором нашей гостиницы), передал ему револьвер и ещё что-то (очевидно, яд). Полиция, сообразив в чём дело, устроила засаду под нашей дверью. Ночью Колтухчев подымался с револьвером, чтобы нас ухлопать (вслед за чем его обещали сейчас же вывезти в советскую Россию), но под нашей дверью его арестовали, а нас перевезли в полицию.
На другое утро меня принимает губернатор Хорасана. Это — старый, хитрый и флегматичный перс. Он смотрит на меня с любопытством, но говорит мало. По-русски он не говорит, и мы объясняемся через переводчика. Я говорю переводчику: «Скажите, пожалуйста, господину губернатору, что Персия, как всякая цивилизованная страна, конечно, предоставляет право убежища политическим эмигрантам…» Вместо того, чтобы переводить, переводчик меня спрашивает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81