..
В трубке послышался вздох, затем глухое покашливание, и Сталин спокойно попросил передать Мехлису, что он неплохой практик, а политик недальновидный… Нельзя, мол, наши общие ошибки, наши просчеты и нашу беду, что не хватило у нас времени, сваливать на военных… Пусть военные отвечают за свои ошибки, которых у них немало. А насчет предательства, Сталин возвысил голос, передайте Мехлису, что Гитлер ему скажет огромное спасибо за такую мысль. После паузы Сталин добавил, что Гитлер с нетерпением ждет не дождется каких-нибудь фактов, чтобы оповестить мир о том, будто в СССР поднимается его агентура – «пятая колонна»… Это, мол, был бы лучший клин между нами и нашими союзниками в борьбе с гитлеризмом…
На второй день новая стычка с Мехлисом.
…У Тимошенко тоска и усталость на дне души. Все в нем было напряжено, как готовая лопнуть струна. Постоянное ожидание обнадеживающих вестей как следствие его решений, а вместо них навал дурных, трагических. Поспешная выработка новых серьезных решений, поиск контрмер и, прежде чем дать им силу приказа, необходимость выверять их в Генеральном штабе, а также доказательно обосновывать перед Верховным. А время не ждало. И в одну из минут, когда Тимошенко, зная, что осуществление каждого оперативного замысла может иметь различные вариации, остановился на наиболее, с его точки зрения, приемлемой, Мехлис вдруг предложил свой вариант и начал его упорно отстаивать, но без убедительных мотивировок.
Верно: Тимошенко не очень тактично оборвал Мехлиса, грубовато напомнив ему, что стратегия и оперативное искусство – не детская игра в солдатики. Мехлис же не менее запальчиво ответил, что политический деятель коммунистического завтра не дитя малое и тоже обязан кое-что смыслить в военном деле… Тимошенко не нашел в себе сил спорить дальше и, к удивлению Маландина, Лестева и Мехлиса, покинул кабинет. Спустился на первый этаж, где размещался узел связи (это было еще в Гнездове), зашел в комнату генерала Псурцева и попросил его связаться по ВЧ со Сталиным. Крайне озадаченный, Псурцев был свидетелем нервного доклада маршала Тимошенко Сталину о том, что он не может дальше работать с Мехлисом, который без знания дела вмешивается в оперативные вопросы, тормозит их решение да еще доказывает, что как политический руководитель коммунистического завтра тоже смыслит в военном деле. Мембрана в трубке хорошо резонировала, и Псурцеву было слышно, как Сталин, выслушав маршала, протяжно и, кажется, с веселым удивлением произнес:
«Да-а, нашла коса на камень. – Потом, вздохнув, не без иронии попросил напомнить Мехлису, что в коммунизм поодиночке не ходят, что для этого должно созреть все общество в целом. – Как арбуз!..»
Помолчав, Сталин вдруг тихо засмеялся и сказал:
«Вы с Мехлисом лучше бы немцев грызли, а не друг друга…»
«Товарищ Сталин, я привык работать с политическими руководителями в согласии, – с отчаянием в голосе произнес Тимошенко. – Да и нет у меня времени для дискуссий с Мехлисом!..»
«Это вы верно сказали, товарищ Тимошенко, – вдруг строго перебил маршала Сталин. – Насчет согласия… Мужество создает победителей, согласие – непобедимых… Хорошо, мы еще подумаем».
Маршал Тимошенко понял, что убедил Сталина.
Будучи добрым человеком, он вернулся в кабинет с чувством виноватости перед членом Военного совета. И это ввело Мехлиса в заблуждение. Не без иронии армейский комиссар первого ранга заметил:
«Товарищ Сталин не любит, чтоб ему навязывали новые точки зрения на того или иного партийно-политического деятеля, которого он хорошо знает».
Семен Константинович вновь взорвался, хотя говорил сдержанно:
«Я ничего товарищу Сталину не навязывал, а просто доложил, что у нас на Западном фронте завелся «кабинетный стратег», который охотно критикует проведенную, особенно неудавшуюся, операцию, ничего не смысля в оперативном искусстве… Воображаемыми армиями, товарищ Мехлис, руководить легче, чем реальными; воображение и знание – вещи разные…»
Это были последние слова, сказанные маршалом Тимошенко Мехлису. Потом он поехал на командный пункт 20-й армии, а когда возвратился, узнал, что Мехлиса отозвали в Москву.
И вот теперь Булганин – уравновешенный, спокойный…
Требовательно зазвонил телефонный аппарат ВЧ прямой связи со Ставкой.
– Прошу тишины, – обратился Семен Константинович ко всем и снял трубку. – Слушает Тимошенко!
– Здравствуй, Семен Константинович! – послышался густой знакомый голос начальника Генерального штаба Жукова.
– Здравствуй, Георгий Константинович! – В голосе Тимошенко прозвучала радостная нотка.
– Ну как там, жарко под Смоленском?
– Жарко – не то слово… Кромешный ад! Гот и Гудериан вот-вот сомкнут внутренние фланги.
– Знаем, оперсводку получили. – Жуков подавленно вздохнул. – Не давай обнимать себя, а то так приголубят…
– Да, приголубят… Отбиваемся от их объятий из последних сил. – Тимошенко покосился на оперативную карту фронта.
– Слушай, Семен Константинович, что у вас там за эвакуационные настроения насчет Смоленска? – с беспокойством и сдержанной строгостью спросил Жуков.
– Эвакуационные? – удивленно произнес Тимошенко, ощущая, как в нем вспыхнуло раздражение. – Кто это поставляет Москве такую информацию?!
Жуков помедлил с ответом, потом осведомился более мягко:
– Неправильная информация?
– Странный вопрос, – обиженно проговорил Тимошенко. – Разве надо тебе объяснять, что мы попираем элементарные понятия об оперативном искусстве?.. Вот ты говоришь: не давай себя обнимать. Мы стараемся не давать, бьем по их клешням и в то же время не уходим из мешков, рвем изнутри коммуникационные линии немцев, перемалываем их живую силу и технику, отсекаем пехотные дивизии от моторизованных и танковых, тормозим развитие операций… А по классическим образцам стратегии надо бы, оставив часть сил на съедение врагу, главные вывести из-под удара на заранее подготовленные позиции… Мы не идем на это, спасаем Смоленск и будем защищать его до последнего…
– Ладно, хватит дискуссий, – нетерпеливо, но будто с облегчением перебил Жуков маршала. – Я не зря поставил перед тобой вопрос о Смоленске. Товарищу Сталину стало откуда-то известно, что вы собираетесь сдавать город, несмотря на его телеграмму.
– Чушь! – сдерживая вспыхнувшую ярость, внешне спокойно бросил в телефонную трубку Тимошенко.
– Очень хорошо, что чушь, – совсем смягчившимся голосом сказал Жуков.
– Тем не менее уже передают тебе по телеграфу новый приказ Государственного Комитета Обороны. В нем товарищ Сталин предупреждает командование Западного фронта от эвакуационных настроений по отношению к Смоленску, приказывает организовать мощную оборону города, драться за Смоленск до последней возможности. В приказе так и говорится: не сдавать врагу Смоленск и не отводить части от Смоленска без специального разрешения Ставки. Оборону Смоленска поддерживать активными действиями частей всего Западного фронта. Ответственность возлагается лично на тебя и на члена Военного совета Булганина…
– Ясно, – протяжно сказал Тимошенко, чувствуя, что его грудь будто придавила холодная глыба. Слова приказа словно размыли его уверенность в том, что Смоленск удастся удержать. Ему почудилось, что Ставке известно нечто большее, чем ему, и там, в Москве, пользуясь этой осведомленностью, трезвее оценивают создавшуюся в районе Смоленска обстановку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221
В трубке послышался вздох, затем глухое покашливание, и Сталин спокойно попросил передать Мехлису, что он неплохой практик, а политик недальновидный… Нельзя, мол, наши общие ошибки, наши просчеты и нашу беду, что не хватило у нас времени, сваливать на военных… Пусть военные отвечают за свои ошибки, которых у них немало. А насчет предательства, Сталин возвысил голос, передайте Мехлису, что Гитлер ему скажет огромное спасибо за такую мысль. После паузы Сталин добавил, что Гитлер с нетерпением ждет не дождется каких-нибудь фактов, чтобы оповестить мир о том, будто в СССР поднимается его агентура – «пятая колонна»… Это, мол, был бы лучший клин между нами и нашими союзниками в борьбе с гитлеризмом…
На второй день новая стычка с Мехлисом.
…У Тимошенко тоска и усталость на дне души. Все в нем было напряжено, как готовая лопнуть струна. Постоянное ожидание обнадеживающих вестей как следствие его решений, а вместо них навал дурных, трагических. Поспешная выработка новых серьезных решений, поиск контрмер и, прежде чем дать им силу приказа, необходимость выверять их в Генеральном штабе, а также доказательно обосновывать перед Верховным. А время не ждало. И в одну из минут, когда Тимошенко, зная, что осуществление каждого оперативного замысла может иметь различные вариации, остановился на наиболее, с его точки зрения, приемлемой, Мехлис вдруг предложил свой вариант и начал его упорно отстаивать, но без убедительных мотивировок.
Верно: Тимошенко не очень тактично оборвал Мехлиса, грубовато напомнив ему, что стратегия и оперативное искусство – не детская игра в солдатики. Мехлис же не менее запальчиво ответил, что политический деятель коммунистического завтра не дитя малое и тоже обязан кое-что смыслить в военном деле… Тимошенко не нашел в себе сил спорить дальше и, к удивлению Маландина, Лестева и Мехлиса, покинул кабинет. Спустился на первый этаж, где размещался узел связи (это было еще в Гнездове), зашел в комнату генерала Псурцева и попросил его связаться по ВЧ со Сталиным. Крайне озадаченный, Псурцев был свидетелем нервного доклада маршала Тимошенко Сталину о том, что он не может дальше работать с Мехлисом, который без знания дела вмешивается в оперативные вопросы, тормозит их решение да еще доказывает, что как политический руководитель коммунистического завтра тоже смыслит в военном деле. Мембрана в трубке хорошо резонировала, и Псурцеву было слышно, как Сталин, выслушав маршала, протяжно и, кажется, с веселым удивлением произнес:
«Да-а, нашла коса на камень. – Потом, вздохнув, не без иронии попросил напомнить Мехлису, что в коммунизм поодиночке не ходят, что для этого должно созреть все общество в целом. – Как арбуз!..»
Помолчав, Сталин вдруг тихо засмеялся и сказал:
«Вы с Мехлисом лучше бы немцев грызли, а не друг друга…»
«Товарищ Сталин, я привык работать с политическими руководителями в согласии, – с отчаянием в голосе произнес Тимошенко. – Да и нет у меня времени для дискуссий с Мехлисом!..»
«Это вы верно сказали, товарищ Тимошенко, – вдруг строго перебил маршала Сталин. – Насчет согласия… Мужество создает победителей, согласие – непобедимых… Хорошо, мы еще подумаем».
Маршал Тимошенко понял, что убедил Сталина.
Будучи добрым человеком, он вернулся в кабинет с чувством виноватости перед членом Военного совета. И это ввело Мехлиса в заблуждение. Не без иронии армейский комиссар первого ранга заметил:
«Товарищ Сталин не любит, чтоб ему навязывали новые точки зрения на того или иного партийно-политического деятеля, которого он хорошо знает».
Семен Константинович вновь взорвался, хотя говорил сдержанно:
«Я ничего товарищу Сталину не навязывал, а просто доложил, что у нас на Западном фронте завелся «кабинетный стратег», который охотно критикует проведенную, особенно неудавшуюся, операцию, ничего не смысля в оперативном искусстве… Воображаемыми армиями, товарищ Мехлис, руководить легче, чем реальными; воображение и знание – вещи разные…»
Это были последние слова, сказанные маршалом Тимошенко Мехлису. Потом он поехал на командный пункт 20-й армии, а когда возвратился, узнал, что Мехлиса отозвали в Москву.
И вот теперь Булганин – уравновешенный, спокойный…
Требовательно зазвонил телефонный аппарат ВЧ прямой связи со Ставкой.
– Прошу тишины, – обратился Семен Константинович ко всем и снял трубку. – Слушает Тимошенко!
– Здравствуй, Семен Константинович! – послышался густой знакомый голос начальника Генерального штаба Жукова.
– Здравствуй, Георгий Константинович! – В голосе Тимошенко прозвучала радостная нотка.
– Ну как там, жарко под Смоленском?
– Жарко – не то слово… Кромешный ад! Гот и Гудериан вот-вот сомкнут внутренние фланги.
– Знаем, оперсводку получили. – Жуков подавленно вздохнул. – Не давай обнимать себя, а то так приголубят…
– Да, приголубят… Отбиваемся от их объятий из последних сил. – Тимошенко покосился на оперативную карту фронта.
– Слушай, Семен Константинович, что у вас там за эвакуационные настроения насчет Смоленска? – с беспокойством и сдержанной строгостью спросил Жуков.
– Эвакуационные? – удивленно произнес Тимошенко, ощущая, как в нем вспыхнуло раздражение. – Кто это поставляет Москве такую информацию?!
Жуков помедлил с ответом, потом осведомился более мягко:
– Неправильная информация?
– Странный вопрос, – обиженно проговорил Тимошенко. – Разве надо тебе объяснять, что мы попираем элементарные понятия об оперативном искусстве?.. Вот ты говоришь: не давай себя обнимать. Мы стараемся не давать, бьем по их клешням и в то же время не уходим из мешков, рвем изнутри коммуникационные линии немцев, перемалываем их живую силу и технику, отсекаем пехотные дивизии от моторизованных и танковых, тормозим развитие операций… А по классическим образцам стратегии надо бы, оставив часть сил на съедение врагу, главные вывести из-под удара на заранее подготовленные позиции… Мы не идем на это, спасаем Смоленск и будем защищать его до последнего…
– Ладно, хватит дискуссий, – нетерпеливо, но будто с облегчением перебил Жуков маршала. – Я не зря поставил перед тобой вопрос о Смоленске. Товарищу Сталину стало откуда-то известно, что вы собираетесь сдавать город, несмотря на его телеграмму.
– Чушь! – сдерживая вспыхнувшую ярость, внешне спокойно бросил в телефонную трубку Тимошенко.
– Очень хорошо, что чушь, – совсем смягчившимся голосом сказал Жуков.
– Тем не менее уже передают тебе по телеграфу новый приказ Государственного Комитета Обороны. В нем товарищ Сталин предупреждает командование Западного фронта от эвакуационных настроений по отношению к Смоленску, приказывает организовать мощную оборону города, драться за Смоленск до последней возможности. В приказе так и говорится: не сдавать врагу Смоленск и не отводить части от Смоленска без специального разрешения Ставки. Оборону Смоленска поддерживать активными действиями частей всего Западного фронта. Ответственность возлагается лично на тебя и на члена Военного совета Булганина…
– Ясно, – протяжно сказал Тимошенко, чувствуя, что его грудь будто придавила холодная глыба. Слова приказа словно размыли его уверенность в том, что Смоленск удастся удержать. Ему почудилось, что Ставке известно нечто большее, чем ему, и там, в Москве, пользуясь этой осведомленностью, трезвее оценивают создавшуюся в районе Смоленска обстановку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221