— Слушаю вас.
— Олег, рвать с прошлым надо сразу. Это истина банальная, описывается в десятках романов, но тем не менее единственно правильная.
— Значит, опять прошлое, — Кудин зло ткнул сигарету в пепельницу, — одно прошлое. Вчера, сегодня, завтра, а будущего нет.
— Это вы бросьте. Будущего нет только у покойников. У вас оно уже, слава Богу, началось. И нам бы хотелось, чтобы прошлое не помешало вашему будущему.
— Я очень рад, что МУР так беспокоится о моей судьбе, но о ней я побеспокоюсь сам. Понимаете, сам.
— Понимаю. Но не стоит так раздражаться. Право, не стоит. И претензий у вас к нам не должно быть. Вы принимали участие в преступлении, мы пресекли его.
— Вроде как детская игра. Сыщик — ищи вора.
— Несколько упрощенная, но вообще точно. И именно мы, Олег, должны беспокоиться о вашей судьбе…
— Правильно, — Кудин зло прищурился, — я о судьбе своей побеспокоился, вернулся, прописался, в такси пошел. Работал, а тут ваши приезжают, берут меня у проходной и на трое суток на нары. А потом иди домой за недоказанностью. Это как?
— А это так, что на месте преступления был оставлен бумажник с отпечатками ваших пальцев, ключи от вашей квартиры и счет за телефон. Трое суток люди выясняли вашу непричастность к этой краже. Вам бы следовало задуматься, как все перечисленные мною вещи попали на место преступления?
— У меня в «Сосновом бору» кожаный пиджак украли. Я его повесил на спинку стула и ушел танцевать. Я же уже говорил это.
— Вы говорили, но не сказали кому было нужно.
Кудин молчал.
— Вы, Олег, пытаетесь обвинить нас в своих несчастьях, но не мы же украли у вас пиджак, не Крылов, не Фомин и не я, наконец, подбросили эти вещи на место преступления…
Кудин молчал. Он вспоминал длинный зал загородного ресторана, легкий радостный хмель, Светкины глаза. И лица, плавающие в дыму. Ах память, память. Не подвела бы Олега Кудина, не подвела. Помнит он этих людей. Три дня на нарах в КПЗ он ждал только одного, как выйдет на свободу и найдет этих сволочей. Сам. Без милиции.
— Так что же, Кудин? Получится у нас разговор?
Кудин молчал. Чего, кажется, проще, рассказать все, как было. Про драку во дворе, про Алимова и его мальчиков. Возьми и расскажи. Но не мог он этого сделать, не мог.
— Ну что же, Олег, вы не хотите помочь нам. Более того, вы не хотите помочь себе.
— Я хотел вас спросить, — Кудин снова достал сигарету, — вы опять интересуетесь этим делом?
— Если вы имеете в виду ограбление дачи академика Муравьева, то именно им мы сейчас и интересуемся.
— Но ведь суд был. Посадили Валю Суханова. Ни за что посадили.
— Это как же? — усмехнулся Вадим.
— А вот так же, посадили ни за что.
— Насколько я помню это дело, Суханов во всем признался.
— Признался, это конечно. Только и я могу в чем хотите признаться…
— Постойте, Олег, что-то вы загадками говорите.
Суханову было предъявлено обвинение, он полностью признал его…
— Я Валю Суханова хорошо знаю. Он гонщик, сборник, заслуженный мастер спорта, чемпион СССР, Европы, всяких международных гонок. Я дружил с ним когда-то. Честнее парня я не знал.
— Зачем вы мне это говорите? — поинтересовался Вадим.
— Не знаю. Я на суд ходил и лицо его видел.
— Дорогой мой Олег, каждый человек носит в себе трагедию, но не у каждого она написана Шекспиром. За мою долгую работу в милиции мне приходилось видеть всякое. Механизм преступления еще не изучен, поэтому мы не можем, к сожалению, предсказывать точно всяческие поступки.
— Что касается меня, Вадим Николаевич, я не знаю этих людей. Я подрался с ними, они, видимо, рассчитались со мной.
— Расчет был жестоким, — Вадим встал, сел на стул рядом с Кудиным. — Вы поверьте мне, Олег, пройдет время, и все, что казалось важным сегодня, станет незначительным и далеким. Главное у вас там, впереди.
— Нет, — лицо Кудина стало задумчивым, — вы не правы. Это только кажется, что все бывает потом, потом ничего не бывает. Все происходит сегодня, а потом только горечь.
Орлов с интересом посмотрел на Кудина. Косой пробор, хорошо вылепленное мужское лицо, пожалуй, даже красивое, если бы не привычка кривить губы. Главным на этом лице были глаза. Светлые, с легким прищуром. Они жили словно отдельно, в их глубине, за видимой невозмутимостью, пряталось прожитое горе. Неглупый парень сидел рядом с Орловым. Совсем неглупый.
— Ну вот, видите, Олег, вы сами понимаете все прекрасно. Опять совершено похожее преступление…
— И кто-то забыл там мои носки?
— Нет, хуже. Там умер человек.
— Как? — голос Кудина дрогнул.
— Его отравили. Теперь вы понимаете, как важно нам найти кого-то из этих людей.
— Но я даю слово, что не знаю их.
— Хорошо, Олег, ответьте мне на один вопрос. Они приходили к вам от Алимова?
Кудин долго молчал, крутя в руках незажженную сигарету, потом раздавил ее в кулаке и утвердительно кивнул головой.
Он так и шел по коридору управления, сжимая в кулаке крошки табака. Путь от третьего этажа до постового, проверяющего пропуска, показался ему бесконечно длинным. Он словно заново прошагал всю прожитую им жизнь. Но ему все равно было легко, как человеку, долго несшему в гору тяжелый груз и внезапно сбросившему его.
Тяжелая дверь управления стукнула за его спиной, подводя итог прожитому, и Олег с удовольствием огляделся. Люди спешили по делам, у киоска с квасом стояла очередь — человека четыре. Ему мучительно захотелось пить… и тут он увидел Светку, она шла к нему из сквера напротив, и на лице ее было написано горе.
Сердце у Олега замерло, он бросился к ней навстречу. Обнял, гладил по плечам и говорил срывающимся голосом:
— Ну что ты… Что?… Все хорошо, дурочка…
Заскрипели тормоза. Замысловато заматерился шофер, и Олег понял, что стоят они посередине проезжей части.
— Пить хочу, — сказал он и засмеялся радостно и освобождение.
Сегодняшнее утро у Юрия Петровича Долгушина начиналось с тенниса. Просыпался он рано. Сам. Хотя будильник заводил регулярно. Жил Долгушин в новом кооперативном доме на Ленинском проспекте. Квартира была небольшой — две комнаты и лоджия. В квартире не было ничего лишнего. Спальня, она же кабинет, и гостиная. Пол покрывали мохнатые паласы. Стены коридора и гостиной были заставлены книжными стеллажами. Подбор книг был точно по профессии — искусствоведение. Юрий Петрович был искусствовед. Он не имел ученой степени, но в своих кругах пользовался определенным авторитетом. Подлинные, большие ученые считали его работы не столько научными, сколько познавательными. Он писал популярные книги о живописи, археологических находках, забавных исторических курьезах.
Много лет назад, после окончания института в начале пятидесятых годов, он получил Сталинскую премию третьей степени. Получил ее за участие в создании монографии «Памятники старины Советской Грузии». Во главе коллектива, создававшего монографию, стоял академик, чье имя гремело в те сложные годы. Он был допущен до самых высоких кругов, и, вполне естественно, весь творческий коллектив, даже вчерашний студент, получили знаки лауреатов.
В науку Юрий Петрович ничего не внес. Зато в молодежных издательствах и журналах появлялись статьи и книги. Книга «Рукоятка меча» принесла автору довольно шумную известность. Мнения разделились. О ней писали в газетах и даже упоминали в одной из телевизионных дискуссий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62