Вольф Эрлих был расстрелян в 1937 году. Учнадзиратель Н. Горбов был арестован в начале 30-х годов и бесследно исчез. Управляющий гостиницей чекист Назаров был арестован в 1929 году и отправлен на Соловки, откуда вернулся через несколько лет морально и физически сломленным, умер в 1942 году. Гиляревский умер в 1931 году в возрасте 76 лет. Жена его была арестована и погибла в одном из лагерей.
Галина Бениславская застрелилась 3 декабря 1926 года на могиле Есенина, оставив предсмертную записку, фактически содержавшую обвинение в адрес Льва Сосновского, не успокоившегося и после смерти поэта, продолжавшего публиковать паскудные опусы типа “Развенчайте хулиганство?”. Но когда подруга Галины, Яна Козловская, в день самоубийства Бениславской пришла к ней в квартиру, она обнаружила открытый шкаф, вываленные на пол платья и сущий разгром в комнате. Все говорило о том, что здесь недавно проводили обыск.
Особо в этой связи стоит сказать о Зинаиде Николаевне Райх, которая не верила никогда в самоубийство первого мужа. Слышали, в частности, от нее и реплики, свидетельствующие о том, что рано или поздно она все же намерена разобраться в происшедшей трагедии.
Летом 1939 года Зинаида Райх была зверски убита в своей квартире. В то, что это чистая уголовщина, не верилось многим современникам. Предполагали, что она была убита агентами НКВД, хотя доказательств тому до сих пор нет. Но если предположить, что в ее смерти действительно замешаны сотрудники органов внутренних дел, то чего ради было устраивать эту кровавую баню в квартире арестованного В.Э. Мейерхольда? З.Н. Райх проще простого было бы арестовать как жену “врага народа”. Видимо, этого не было сделано потому, что Зинаида Райх вообще не должна была попасть в НКВД. Она не должна была произнести там ни единого слова.
Здесь уместно привести письмо Константина Есенина, адресованное Матвею Ройзману. Вот что он сообщал в нем о гибели своей матери:
“Всеволод Эмильевич был арестован 20 июня 1939 года. Мне было уже 19 лет. Я отлично помню всю эту “эпопею” в мельчайших подробностях. Что касается смерти Зинаиды Николаевны, то хочу Вас, Матвей Давидович уверить, что “молва” многое нанесла на это довольно просто объясняемое убийство. Не буду Вам об этом писать. Скажу только, что следствие по этому “делу” велось очень бестолково и бессистемно, сомневаюсь и в том, что оно было добросовестным. Ведь известно, что внутренними делами тогда ведал Берия, этим многое сказано.
Я уехал из Москвы в Константиново под Рязань вечером 13 июля, а в ночь с 14 на 15 и случилась трагическая беда.
Ограбления не было, было одно убийство.
Всякие “мифы” о золотых портсигарах и запонках — действительно мифы.
У Мейерхольда никогда не было золотого портсигара, да если бы и был, он был бы конфискован при обыске, так как при арестах и обысках, как известно, все золотые вещи конфискуются.
Насколько мне известно, из весьма солидных источников, по делу матери были осуждены три совершенно между собой не связанные бандитские группы…”
Есененские похороны были грандиозными. Так еще не хоронили ни одного русского поэта.
Расходы по похоронам Есенина были приняты на государственный счет. Было решено перевезти тело в Москву для захоронения на Ваганьковском кладбище — рядом с могилами Неверова и Ширяевца. На Доме печати висел транспарант: “Тело великого русского национального поэта Есенина покоится здесь”.
К Дому печати прибыл военный оркестр, организованный соратником Фрунзе М. Лашевичем. Тело еще не было предано земле, а уже устраивалось театральное представление возле гроба с участием маленькой Танечки, читающей стихи погибшего отца и “Мороз и солнце…” Пушкина.
Есенина в последний скорбный путь провожили огромные массы почитателей его таланта.
А. Миклашевская вспоминает похороны Есенина:
“Когда я шла за закрытым гробом, казалось, одно желание было у меня — увидеть его волосы, погладить их. И когда потом я увидела вместо его красивых, пышных, золотых волос прямые, гладко причесанные, потемневшие от глицерина волосы — “смазали, снимая маску”, мне стало его безгранично жалко.
Есенин был похож на измученного, больного ребенка. Все время, пока гроб стоял в Доме печати на Никитском бульваре, шли гражданские панихиды. Качалов читал стихи. Зинаида Райх обнимала своих детей и кричала:
— Ушло наше солнце.
Мейерхольд бережно обнимал ее и детей и тихо говорил:
— Ты обещала, ты обещала…
Мать Есенина стояла спокойно, с каким-то удивлением оглядывая всех. В день похорон нашли момент, когда не было чужих, закрыли двери, чтобы мать могла проститься, как ей захочется”.
Гроб трижды обнесли вокруг памятника Пушкину.
Поэта на кладбище провожали толпы людей. Под плач и крики:
— Прощай, Сережа! — гроб опустили в могилу на Ваганьковском кладбище. На насыпном холме воздвигли простой деревянный крест.
В своих воспоминаниях об Айседоре и Сергее Есенине Мэри Дести написала о том, как Айседора встретила весть о смерти Есенина:
“28 декабря 1925 г . Айседора получила сообщение о трагической смерти бедного Сергея. Страшный год дебошей, большую часть которого Сергей, потускневший и обтрепавшийся, провел в низкого пошиба заведениях, окончательно подорвал его здоровье. Его поместили на несколько месяцев в санаторий. Вернувшись, Сергей оказался без денег и ни у кого их не мог достать. Он ненавидел свою бедность и решил, что смерть “лучший выход”.
Есенин — один из прекраснейших русских поэтов. Он мог бы сделать великолепную карьеру, но страшная смесь, которая была в его натуре, смесь монашеской кротости и неистовства Пугачева, этого Робин Гуда России двухсотлетней давности, заставляла его быть крайне разным — от нежного до зверя. Во время своей поездки по Америке он заявил: “Америка убивает душу, она — не место для великого поэта”.
В Москве над ним смеялись за любовь к шелковым цилиндрам, лаковым туфлям и яркой одежде. Он считал себя очень элегантным, но под блеском его одежды всегда чувствовался и виделся крестьянин.
Первой совместной поездкой Айседоры и Есенина была поездка в Ленинград, где они остановились в гостинице “Англетер”. Как-то утром Сергей указал на большой крюк в углу комнаты и сказал:
— Вот превосходное место, чтобы повеситься!
А в 1925 г . он с подорванным здоровьем и павший духом вернулся в эту комнату и повесился. Именно на этом крюке, взрезав предварительно вену и написав стихотворение.
Известие о смерти Сергея привело Айседору в состояние шока. Она писала мне: “Бедный Сереженька, я столько плакала о нем, что в глазах больше нет слез”.
Через два года после Есенина погибла Айседора.
Мэри Дести о ее гибели:
“Мы проговорили до 7.30. Айседора оделась. На ней была юбка в складку и знаменитая китайская красная шаль, которую я для нее разрисовала. Шаль была два ярда длиной и шестьдесят дюймов шириной, из тяжелого крепа, почти всю ее покрывала большая желтая птица с синими китайскими астрами и черными иероглифами — великолепная вещь, светоч жизни Айседоры. Она без нее никуда не ходила. Если она ее не надевала, то вывешивала с балкона студии в Париже, так, чтобы всегда можно было на нее посмотреть. Рисунок ее очаровывал, а из иероглифов она пыталась вычитать что-то значительное.
Она сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45