— Мой верный друг — Анна.
В небольшой полукруглой столовой — стеклянном фонаре, открывавшем волшебную панораму Праги, Анна угостила нас обедом, клубникой со сбитыми сливками, фруктами — всем тем, на что во время прогулок с Милой я искоса поглядывала на витринах, делая вид, что мне это не так интересно. Перебора ни в чем не было, а внимание огромное. Мила показала мне и свой кабинет, где на столе стоял мой портрет 1935 года, лежала книга «Дети приходят в театр», ее аннотации для книгоиздательства «Орбис», начатый перевод.
Скромный диван-кровать, большой письменный стол — все это было неожиданно аскетично. Вот только картины старинных итальянских мастеров, выдающихся художников Франции… верно, копии? Мила отвечает, повернувшись к окну:
— Это — оригиналы.
Ну и история! Где же моя проницательность? И, вообще, чего-то недопонимаю. Хотя она ведь сказала: отец пригласил этого скульптора из Италии… Это как-то не сразу до меня дошло.
— Значит… это ваш дом?
— Моих родителей. Я родилась и всю жизнь прожила здесь. Теперь осталась вдвоем с Анной. Муж тоже недавно умер.
— Но… вы живете здесь одна?
— Нет, я попросила поселить две семьи на ту сторону дома, мне пошли навстречу. А все эти ценности пойдут чешскому народу — не продала ничего, все сберегу. Мне самой так мало надо!
Я ушла, наполненная до краев ее благородством, восхищенная ее умением беречь и любить произведения искусства…
Наша встреча с замечательным театроведом, киноведом, литературоведом Йозефом Трегером была памятной. Мы еще с 1935 года очень симпатизировали друг другу. Пообедали вместе.
— Мила Мелланова? Это одна из самых богатых и самых удивительных женщин Чехословакии. Родители баловали, почти боготворили ее, но уже с пяти лет поняли, что ее влечет к куклам, которые могут двигаться. В ее нарядной детской всю роскошь кружев и дорогих игрушек вскоре вытеснили стеллажи, стальные проволоки, протянутые через всю ее комнату, на которых лежали и висели куклы-марионетки, а сама она в каждую минуту, свободную от школы и университетах который по настоянию родителей тоже кончила, вырезала своим куклам декорации, шила костюмы, устраивала спектакли. Ее муж — знаменитый юрист, любил, но совсем не понимал ее, детей у них не было.
В 1934 году Мелланова услышала ваш доклад в Праге и еще более горячо влюбилась в идею театра для детей. Вы знаете, она добилась поддержки в Муниципалитете и в 1935 году открыла этот театр. Но поддержка города была мала. Мила добавила все недостающее из своих собственных денег, и несколько лет все трудности были на ее плечах. Теперь, конечно, у этого театра совсем другая жизнь, как и во всей нашей республике, — театр стал государственным, и желающих стать во главе его вполне достаточно. А Мила работает снова в так любимом чехами кукольном деле, летом на своем велосипеде совершает целые путешествия, она прекрасная пловчиха, хорошо и много пишет о детском театре, знает все выходящие в СССР детские пьесы и с любовью переводит с русского на чешский лучшие из них. Она живет только на этот свой заработок — считает, что сокровища родителей ей не принадлежат, а она только временно сберегает их. Лет ей уже немало!…
Волны московской жизни несли меня вперед, но переписка с Милой продолжалась — она писала регулярно, как-то помнила мои даты, а в день моего шестидесятилетия прислала трогательный подарок — альбом с вырезками из чешских газет, где писали обо мне. Согревало меня ее сердце!
Самое главное — она с помощью Йозефа Трегера подписала с чешским издательством «Орбис» договор на перевод моей книги «Дети приходят в театр». Йозеф Трегер согласился написать предисловие, редактировать ее. Мила взялась за это с той же абсолютной собранностью и горением, как делала все. Она крепко верила в чехословацко-советскую дружбу, ценила и берегла творческое взаимодействие наших народов.
И вдруг… она заболела.
Чем? Она не писала об этом. Я узнала много позже. У нее был рак. Он возник неожиданно и душил ее бурно.
В больнице она с удвоенной энергией, несмотря на приступы, продолжала переводить нашу книгу. Когда соседки по палате просили ее поговорить с ними, Мила отвечала:
— Не сердитесь, не могу. Я должна спешить, времени осталось мало, я боюсь, что не успею перевести эту дорогую мне книгу.
Когда она умерла, на ее тумбочке, в ее ящиках, на стуле у кровати лежали листы перевода. Она не успела. Но проложила путь этой книге в Чехословакии, и она вышла там под названием «Время, театр, дети», в ее предисловии я пишу о Миле…
В 1965 году моя жизнь уже входила в колею — идея создания Детского музыкального театра приближалась к осуществлению. Однажды мне позвонили из Министерства культуры и сообщили, что я приглашена на праздник тридцатилетия театра для детей в Праге. К. Я. Шах-Азизов летел туда как директор Центрального детского театра.
В Праге меня встретили представители Театра имени Иржи Волькера и прессы.
Но вот и вечер торжества… Мы — в партере, на сцене руководство театра, местных организаций, министр культуры ЧССР. Он говорит речь. Поздравляет с тридцатилетием театра детей Праги, актеров, говорит о матери чешского детского театра Миле Меллановой.
Вот это благородно! Как жаль, что не дожила она до этого дня. И вдруг слышу, министр продолжает:
— Но у матери чешского театра была русская мать. Это — Наталия Сац. Она сейчас в нашем зале, и ее место здесь.
В проходе появляются артисты с цветами, меня торжественно ведут на сцену, встают, когда я туда поднимаюсь.
Да, театр для детей — дитя Октября. А мы — просто счастливцы, что смогли осуществлять те возможности, которые открыло нам наше Советское государство.
На празднике тридцатилетия Детского театра в Праге мне очень хотелось хоть на минуту зайти в квартиру Милы… Но как?
Ко мне подошла артистка Швандова — она работала в этом театре с его основания, была приглашена туда еще Милой, играла Добрую негру на премьере «Негритенка»…
— Наталия Сац, — сказала она, словно прочитав мои мысли, — Мила Мелланова, умирая, вспомнила вас. В ее квартире все еще осталось по-старому. Имущество оценено в несколько миллионов крон — оно по ее желанию перейдет в чешские музеи, но портрет для вас лежит у Анны. Вы возьмете его?
Ранним утром следующего дня мы уже были в опустевшем особняке на реке Влтаве. Анна встретила меня, как родную. То, что Мила просила передать мне, — фотографии ее «жилья», ее большой портрет, — было продумано до мелочей. К портрету Милы мне дали художественный горшок для цветка и фарфоровую статуэтку — девушку, держащую за спиной подсвечник.
Да, Мила хотела, чтобы теперь ее портрет стоял в моей комнате. И иногда около него горела свеча и стоял живой цветок. Так у меня это все дома и стоит.
Такие люди, как Мила, долго живут не только в памяти, но и в своих делах.
Глядя интересные спектакли в Театре для детей имени Иржи Волькера, я обратила внимание на ярко одаренного, горячо трудоспособного артиста Карела Рихтера. Разговорились. Он тоже работает в этом театре тридцать лет.
— Мила Мелланова заметила меня в самодеятельности, когда мне было восемь лет. Среди профессиональных артистов в ее первых спектаклях участвовали и дети. Каким-то чудом мне дали главную роль — негритенка Нагуа, и я очень любил ее. Мила Мелланова хотела усыновить меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
В небольшой полукруглой столовой — стеклянном фонаре, открывавшем волшебную панораму Праги, Анна угостила нас обедом, клубникой со сбитыми сливками, фруктами — всем тем, на что во время прогулок с Милой я искоса поглядывала на витринах, делая вид, что мне это не так интересно. Перебора ни в чем не было, а внимание огромное. Мила показала мне и свой кабинет, где на столе стоял мой портрет 1935 года, лежала книга «Дети приходят в театр», ее аннотации для книгоиздательства «Орбис», начатый перевод.
Скромный диван-кровать, большой письменный стол — все это было неожиданно аскетично. Вот только картины старинных итальянских мастеров, выдающихся художников Франции… верно, копии? Мила отвечает, повернувшись к окну:
— Это — оригиналы.
Ну и история! Где же моя проницательность? И, вообще, чего-то недопонимаю. Хотя она ведь сказала: отец пригласил этого скульптора из Италии… Это как-то не сразу до меня дошло.
— Значит… это ваш дом?
— Моих родителей. Я родилась и всю жизнь прожила здесь. Теперь осталась вдвоем с Анной. Муж тоже недавно умер.
— Но… вы живете здесь одна?
— Нет, я попросила поселить две семьи на ту сторону дома, мне пошли навстречу. А все эти ценности пойдут чешскому народу — не продала ничего, все сберегу. Мне самой так мало надо!
Я ушла, наполненная до краев ее благородством, восхищенная ее умением беречь и любить произведения искусства…
Наша встреча с замечательным театроведом, киноведом, литературоведом Йозефом Трегером была памятной. Мы еще с 1935 года очень симпатизировали друг другу. Пообедали вместе.
— Мила Мелланова? Это одна из самых богатых и самых удивительных женщин Чехословакии. Родители баловали, почти боготворили ее, но уже с пяти лет поняли, что ее влечет к куклам, которые могут двигаться. В ее нарядной детской всю роскошь кружев и дорогих игрушек вскоре вытеснили стеллажи, стальные проволоки, протянутые через всю ее комнату, на которых лежали и висели куклы-марионетки, а сама она в каждую минуту, свободную от школы и университетах который по настоянию родителей тоже кончила, вырезала своим куклам декорации, шила костюмы, устраивала спектакли. Ее муж — знаменитый юрист, любил, но совсем не понимал ее, детей у них не было.
В 1934 году Мелланова услышала ваш доклад в Праге и еще более горячо влюбилась в идею театра для детей. Вы знаете, она добилась поддержки в Муниципалитете и в 1935 году открыла этот театр. Но поддержка города была мала. Мила добавила все недостающее из своих собственных денег, и несколько лет все трудности были на ее плечах. Теперь, конечно, у этого театра совсем другая жизнь, как и во всей нашей республике, — театр стал государственным, и желающих стать во главе его вполне достаточно. А Мила работает снова в так любимом чехами кукольном деле, летом на своем велосипеде совершает целые путешествия, она прекрасная пловчиха, хорошо и много пишет о детском театре, знает все выходящие в СССР детские пьесы и с любовью переводит с русского на чешский лучшие из них. Она живет только на этот свой заработок — считает, что сокровища родителей ей не принадлежат, а она только временно сберегает их. Лет ей уже немало!…
Волны московской жизни несли меня вперед, но переписка с Милой продолжалась — она писала регулярно, как-то помнила мои даты, а в день моего шестидесятилетия прислала трогательный подарок — альбом с вырезками из чешских газет, где писали обо мне. Согревало меня ее сердце!
Самое главное — она с помощью Йозефа Трегера подписала с чешским издательством «Орбис» договор на перевод моей книги «Дети приходят в театр». Йозеф Трегер согласился написать предисловие, редактировать ее. Мила взялась за это с той же абсолютной собранностью и горением, как делала все. Она крепко верила в чехословацко-советскую дружбу, ценила и берегла творческое взаимодействие наших народов.
И вдруг… она заболела.
Чем? Она не писала об этом. Я узнала много позже. У нее был рак. Он возник неожиданно и душил ее бурно.
В больнице она с удвоенной энергией, несмотря на приступы, продолжала переводить нашу книгу. Когда соседки по палате просили ее поговорить с ними, Мила отвечала:
— Не сердитесь, не могу. Я должна спешить, времени осталось мало, я боюсь, что не успею перевести эту дорогую мне книгу.
Когда она умерла, на ее тумбочке, в ее ящиках, на стуле у кровати лежали листы перевода. Она не успела. Но проложила путь этой книге в Чехословакии, и она вышла там под названием «Время, театр, дети», в ее предисловии я пишу о Миле…
В 1965 году моя жизнь уже входила в колею — идея создания Детского музыкального театра приближалась к осуществлению. Однажды мне позвонили из Министерства культуры и сообщили, что я приглашена на праздник тридцатилетия театра для детей в Праге. К. Я. Шах-Азизов летел туда как директор Центрального детского театра.
В Праге меня встретили представители Театра имени Иржи Волькера и прессы.
Но вот и вечер торжества… Мы — в партере, на сцене руководство театра, местных организаций, министр культуры ЧССР. Он говорит речь. Поздравляет с тридцатилетием театра детей Праги, актеров, говорит о матери чешского детского театра Миле Меллановой.
Вот это благородно! Как жаль, что не дожила она до этого дня. И вдруг слышу, министр продолжает:
— Но у матери чешского театра была русская мать. Это — Наталия Сац. Она сейчас в нашем зале, и ее место здесь.
В проходе появляются артисты с цветами, меня торжественно ведут на сцену, встают, когда я туда поднимаюсь.
Да, театр для детей — дитя Октября. А мы — просто счастливцы, что смогли осуществлять те возможности, которые открыло нам наше Советское государство.
На празднике тридцатилетия Детского театра в Праге мне очень хотелось хоть на минуту зайти в квартиру Милы… Но как?
Ко мне подошла артистка Швандова — она работала в этом театре с его основания, была приглашена туда еще Милой, играла Добрую негру на премьере «Негритенка»…
— Наталия Сац, — сказала она, словно прочитав мои мысли, — Мила Мелланова, умирая, вспомнила вас. В ее квартире все еще осталось по-старому. Имущество оценено в несколько миллионов крон — оно по ее желанию перейдет в чешские музеи, но портрет для вас лежит у Анны. Вы возьмете его?
Ранним утром следующего дня мы уже были в опустевшем особняке на реке Влтаве. Анна встретила меня, как родную. То, что Мила просила передать мне, — фотографии ее «жилья», ее большой портрет, — было продумано до мелочей. К портрету Милы мне дали художественный горшок для цветка и фарфоровую статуэтку — девушку, держащую за спиной подсвечник.
Да, Мила хотела, чтобы теперь ее портрет стоял в моей комнате. И иногда около него горела свеча и стоял живой цветок. Так у меня это все дома и стоит.
Такие люди, как Мила, долго живут не только в памяти, но и в своих делах.
Глядя интересные спектакли в Театре для детей имени Иржи Волькера, я обратила внимание на ярко одаренного, горячо трудоспособного артиста Карела Рихтера. Разговорились. Он тоже работает в этом театре тридцать лет.
— Мила Мелланова заметила меня в самодеятельности, когда мне было восемь лет. Среди профессиональных артистов в ее первых спектаклях участвовали и дети. Каким-то чудом мне дали главную роль — негритенка Нагуа, и я очень любил ее. Мила Мелланова хотела усыновить меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127