С этого момента мы уже не сомневались, что имеем дело с легавым. И все-таки никто не уходил. Все сидели и чего-то ждали. Должно быть, каких-нибудь новых подробностей насчет убийства, чего же еще.
– А что Клер, она так ничего и не сказала?
– Ах да, чуть не забыл. Она не поняла, что означал ответ полицейского. И спросила у Пьера: «А что это он имел в виду?» – а Пьер ответил, шепотом, но я-то смог услышать, стало быть, и полицейский тоже, такая стояла тишина: «Это легавый».
Так что теперь всем все стало ясно. Всем противно, всем не по себе. Но никто не двигается с места. Все сидят, чего-то ждут…
…Что-то я не припомню, на чем остановился.
– Полицейский предложил угостить всех присутствующих.
– Да-да, теперь вспомнил. А Клер, что же она делает? Погодите-ка минутку. Встает? Нет. Засовывает под стул свой чемоданчик с черной сумочкой и ждет – знаете, немного как в театре. Даже передвигается вместе со стулом, чтобы сидеть лицом к стойке бара.
Кто-то спрашивает полицейского, что он думает об этом убийстве. Тот отвечает, что, по его мнению, убийца живет в Виорне. Вот так все и началось.
Мы все с ним вместе как бы придумываем это преступление. Это то же самое убийство, которое только что произошло в Виорне. Но мы его не узнаем. Он заставляет нас говорить – мы рассказываем все, чего он от нас хочет, детально, не пропуская ни одной подробности, восстанавливаем, как произошло виорнское убийство. Мы ничего не замечаем.
Думаю, теперь уже можно было бы включить магнитофон.
– Мы сейчас послушаем пленку с того места, где вы прервали свой рассказ. Полицейский говорит, что убийца из Виорна.
– А где был магнитофон?
– На полу, в портфеле.
– И с какого момента началась запись?
– Его включили, когда вошел Пьер.
– Ага, теперь мне все понятно. Вот почему он все время говорил так громко и так быстро.
– Когда он поднялся с места, в его распоряжении была только одна кассета, примерно на час.
Теперь я одновременно включаю два магнитофона. Первый будет воспроизводить все, что было записано в тот вечер. Я буду останавливать его всякий раз, когда вы сочтете уместным сделать какие-нибудь комментарии. Второй будет работать без остановки. Он будет записывать все разговоры того вечера вместе с вашими комментариями.
Когда заговорит Клер, дайте знать об этом читателям.
Вот то место, где вы остановились.
– …имел в виду?
– Это легавый.
– Пусть так, и что же вы об этом думаете?
– Я думаю, что убийца – житель Виорна. И по одной простой причине: иначе зачем бы ему три ночи кряду таскаться на один и тот же виадук. Выбери он три разных виадука, а здесь в округе их вполне хватает, его было бы куда трудней найти, я бы даже сказал, почти невозможно.
– Стало быть, это кто-то из наших, из виорнцев…
– Да, четыре шанса из пяти, что он здешний.
– Выходит, он сейчас где-то здесь, среди нас, в Виорне, так, что ли?
– Да, по-моему, в этом не может быть никакого сомнения.
– Ну, а жертва?
– Скорее всего, ее убили тоже в Виорне, и причина все та же – близость виадука. Будь она убита где-нибудь еще, с чего бы тогда, спрашивается, преступнику избавляться от трупа именно здесь, в Виорне? Нет, что ни говорите, а убийство произошло именно здесь, в Виорне, и все эти три ночи он просто физически не имел никакой возможности выбраться из городка.
Улавливаете, какой отсюда следует вывод?
– Что это человек, у которого нет автомобиля, так, что ли?
– Угадали, именно так оно и есть.
– И даже велосипеда? Ничего, кроме пары ног?
– Точно. Можно сказать, что личность убийцы просматривается уже на характере самого преступления.
– Не думаю, чтобы он заранее знал об этом самом пересечении железнодорожных путей… Во всяком случае, об этом нигде не писали.
– Настоящий, завзятый уголовник, так сказать, профессионал, тот бы наверняка подумал об этом. Вот видите, теперь мы с вами даже знаем, к какой категории никак не может принадлежать наш убийца: он не профессиональный убийца, не уголовник, не киллер, в общем…
– Но ведь такое решение – бросить разрубленную на куски жертву в девять разных поездов, уже само по себе предполагает какой-то заранее продуманный план, определенную находчивость, разве не так?
– Поскольку этого потребовали обстоятельства, то да, в этом ему не откажешь.
– И кто же тогда остается, кроме профессионалов?
– Остаются те, у кого хватило сообразительности додуматься до разных поездов, но кто не мог заглянуть дальше, предусмотреть последствия такого решения. И еще те, кто вообще ни о чем не думал, ничего не рассчитывал заранее, ни расписаний, ни количества поездов, а просто случайно, наугад попадал на разные поезда.
– По-вашему, выходит, это мог быть любой, под это описание подпадают большинство людей, так ведь?
– Именно так. Случай имел здесь не меньше шансов на успех, чем заранее продуманный план.
– А что еще можно утверждать наверняка, кроме этого?
– Это Клер.
– Что это человек слабый, я имею в виду, физически. Понимаете, будь он посильней, ему не пришлось бы столько раз ходить к виадуку и возвращаться обратно.
– Да, это тоже верно. Может, просто пожилой?
– Или немощный?
– Или больной?
– Все возможно. Мы могли бы пойти в наших рассуждениях еще дальше, если, конечно, вам не наскучило…
– Да нет, что вы! Совсем наоборот.
– Так вот, возможно и то, что мы имеем дело с человеком методичным, аккуратным, я бы даже сказал, серьезным.
– Он что сказал, религиозным, да?
– Это Клер.
– Да.
– Что ж, может, и религиозным. Пожалуй, вы правы, мадам, это слово здесь даже уместней. Из-за головы, которую так и не удалось обнаружить.
– Вот тут я что-то не совсем уловил.
– Если убийца не выбросил голову вместе со всем остальным, то на первый взгляд может показаться, будто он поступил так только ради того, чтобы исключить опознание жертвы, не так ли?
– Пожалуй.
– Так вот, если хорошенько поразмыслить, то все это может выглядеть несколько сложнее.
– Раз уж он был полностью уверен, будто нашел идеальное решение, вполне мог бы избавиться и от головы тем же манером, что и от всего остального, вы не это имели в виду?
– Иначе говоря, если принять во внимание паническое состояние, которое ни на минуту не покидало убийцу все три ночи, пока он сновал взад-вперед между домом и виадуком, его нечеловеческую – только представьте! – буквально смертельную усталость и, наконец, страх, как бы его не схватили прежде, чем он уничтожит следы преступления, – согласитесь, подобная осторожность с его стороны кажется непостижимой. Есть здесь в поведении преступника нечто странное, необъяснимое. Либо он уверен, что совершил идеальное убийство и в этом случае может позволить себе, скажем, изуродовать голову до неузнаваемости и поступить с ней тем же манером, что и со всем остальным, – либо у него есть какие-то свои, личные мотивы, я бы сказал, морального свойства, по которым он уготовил голове совсем иную, особую участь. Предположим, к примеру, что это человек набожный или был таковым когда-то в прошлом…
– Ну, по-моему, это уж вы хватили через край…
– Вы действительно так думаете?
– Скажите, а может такое случиться, что, когда вы его поймаете, все это рухнет, как карточный домик, – и окажется, что вы полностью ошибались в своих догадках?
– Конечно, всякое бывает. Однако было бы весьма странно, если бы мы ошиблись во всем, так сказать, от начала до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28