Мне никогда не задавали вопросов. Я прямиком шла к этому убийству. И все мои секреты взлетели в воздух. Мне хочется спрятать лицо. Если бы я сидела в саду, если бы меня отпустили на свободу, все жители Виорна наверняка стали бы глазеть на меня и следить за мной, так что мне все равно пришлось бы уехать оттуда. А куда мне, спрашивается, податься? Так что пусть уж лучше они оставят меня здесь. Тем хуже для сада, я буду о нем вспоминать…
Теперь вот живу здесь, в женской уголовной тюрьме. Тут есть и другие женщины, они спрашивают друг у друга: «Как тебе нравится эта дамочка из Виорна?» – и смеются надо мной из-за этой идеи с пересечением железнодорожных путей. Просят объяснить, что это за штука такая, пересечение путей, узловые станции… Я объясняю.
Ко мне тут приходил один адвокат и сказал, что меня скоро переведут в другое место, в какой-то дом, где я забуду обо всем, что случилось. Да только мне что-то не верится.
Другие заключенные говорят, будто я невменяема и не могу отвечать за свои поступки. Я ведь не глухая, слышу, когда они разговаривают между собой. Но что они могут об этом знать? Веду я себя как следует, даже очень. Так мне сказали. Я отказалась снова встретиться с мужем.
Я знаю, Альфонсо никогда не придет ко мне сюда. Так и умру, не увидев больше никого из них троих. Тем хуже.
Жизнь у меня была какая-то однообразная, день за днем одно и то же, ничего не происходит… а ведь как все чудесно начиналось, с тем полицейским из Кагора. Что ж, ничего не поделаешь…
Что это вы вдруг замолчали? Знаете, а мне дали бумагу и ручку, чтобы я могла писать. Сказали записывать все, что придет в голову. Вам это неинтересно?
Я было попробовала писать, да так и не нашла первого слова, чтобы начать страницу.
А ведь когда-то я довольно часто писала в газеты – Господи, как же давно все это было – длинные-предлинные письма. Я уже говорила вам об этом? Само собой, они так никогда и не доходили.
– В одном из этих писем вы спрашивали, как сохранить зимой английскую мяту…
– Вот как, в самом деле? Иногда я ела ее понемножку, чтобы очищать себя изнутри. Может, я написала это письмо, потому что хотела узнать, как сделать, чтобы она всегда оставалась зеленой, такой же зеленой, как летом, теперь уж не припомню, может, поэтому, а может, и нет… Я столько всяких писем написала… Пятьдесят три письма… или даже целую дюжину. Мне так хотелось… ах, если бы вы знали, как мне хотелось все объяснить.
Знаете, до убийства я была хуже сточной канавы. Теперь все меньше и меньше…
Пересечение железнодорожных путей, они то и дело смеются над этим. А у меня ведь и в мыслях-то не было, что такое вообще существует… Была уверена, что им ни за что меня не найти.
Мне и в голову не приходило про этот виадук, просто иду себе к реке, а он оказался на пути.
Вот тут-то я и подумала… никогда… а если еще надежно зарыть где-нибудь голову… никогда, ни за что на свете… что они найдут в поездах, одному Богу известно, да что бы они там ни нашли, уж меня-то им ни за что не найти… никогда. Но, видите, я все-таки ошиблась. В газете напечатали схему пересечения железнодорожных путей: представляете, Виорн оказался в самом центре, крупнейшая узловая станция, и кто бы мог подумать, все поезда проходили через него, даже те, которые шли куда-то далеко-далеко. Выходит, любой железнодорожный состав волей-неволей должен был проходить через Виорн. А вы знали об этом? Оказывается, это самый важный железнодорожный узел во всей Франции… надо же, столько прожить в Виорне и даже не подозревать об этом. Выходит, я просто неудачно выбрала виадук.
Но другие все равно были слишком далеко, чтобы тащиться туда пешком, да еще глубокой ночью. Какой у меня еще был выход?
Так что они все нашли, все учли, все собрали, все до последнего кусочка – кроме головы…
Никогда бы не подумала, что такое возможно.
Вы опять все молчите…
– А теперь вы должны мне сказать, где же вы спрятали голову.
– Значит, вы все к этому вопросу и подбираетесь, потому и задавали мне все остальные, так, что ли?
– Да нет.
– Если это следователь попросил вас задать мне такой вопрос, можете передать ему, что я ничего не ответила.
А вот вы, что бы вы мне ответили, если бы я сказала, что они собираются отправить меня в Версальский сумасшедший дом?
– Я отвечу вам, что так оно и есть. Вот видите, я ответил на ваш вопрос.
– Выходит, я не в своем уме, так, значит? А что бы вы ответили, если бы я спросила вас, сумасшедшая я или нет?
– Ответ все тот же: да.
– Так, значит, вы разговариваете с сумасшедшей?
– Да.
– Но ведь тогда, что бы ни наговорила вам сумасшедшая, это все равно не имеет никакого значения. Зачем же тогда без конца расспрашивать меня, где голова, где голова, раз, что бы я вам ни ответила, это все равно не в счет? Может, я уже вообще не помню, куда ее запрятала, позабыла то место, и все?
– Хватило бы любого намека, пусть даже самого малого. Одного слова. Лес… Железнодорожная насыпь…
– Но зачем вам это?
– Просто из любопытства.
– Выходит, только одно это слово и имеет для вас значение, а все остальные не в счет? И вы надеетесь, что я позволю сорваться этому слову? Чтобы все остальные слова так и остались заживо погребенными… вместе со мной… в этой психушке?
Ну уж нет, этот номер не пройдет, вы должны пробыть со мной вместе долго-долго, послушать, поговорить… вы и другие, прежде чем я наконец произнесу это слово.
Вы слышите меня?
– Да, слышу.
– Есть вещи, которых я вам еще не сказала. Вы не хотите узнать, что это такое?
– Нет, не хочу.
– Тем хуже. А если я расскажу вам, куда девала голову, тогда вы еще останетесь поговорить со мной?
– Нет.
– Вижу, вы расстроены.
– Да, пожалуй.
– А если бы мне удалось объяснить вам, почему я убила эту глухую толстуху, тогда бы вы согласились поговорить со мной еще немножко?
– Да нет, вряд ли.
– Ну давайте попробуем еще, согласны? Я говорила вам, что она по любому поводу всегда звала Пьера? И что между нами никогда не было никаких скандалов, это я вам тоже говорила, ведь так? Никогда, ни малейших ссор… И догадываетесь почему? Да потому, что я всегда боялась, как бы они раньше времени не упекли меня в психушку, вот в чем все дело. А что я такого сказала, что это вас вдруг так сильно расстроило?
Думаете, теперь уже слишком поздно? Время упущено, да? Так всегда бывает, не важно, убил ты кого-нибудь или и мухи не обидел…
Эти детские иллюстрашки, они были такие симпатичные… такие интересные, жалко, что это запрещено законом. Хорошо, что Пьер вовремя предупредил меня об этом.
– И что же он вам сказал?
– Ах, вот вы и проснулись. Он сказал… уже не помню, что именно. Сказал, что это запрещено законом, вот и все.
– Что запрещено законом?
– Воровать у учеников. Нет, не читать. А читать – это уж он сам нам запретил, нам с Марией-Терезой…
А еще иногда я работала гардеробщицей на ужинах муниципальных советников, об этом я вам говорила?
На первом этаже, когда спускаешься с лестницы, три двери, первая – в столовую, вторая – в коридор, а третья – в ее комнату, они были вечно открыты, в ряд, все с одной стороны, давили на одну и ту же стенку, и тогда можно было подумать, будто весь дом накренился в ту сторону, будто она… она сама скатывается на самое дно, прямо под откос, мимо всех дверей, приходилось держаться за перила…
А вот я бы на вашем месте послушала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28