А из кожи казненных Магмет велел сделать чучела, присовокупив к этому назидательную надпись: «Без таковыя грозы не мочно в царство правды ввести».
Ожесточенность публициста можно объяснить его жизненными обстоятельствами. Пересветов по своему социальному положению фигура уникальная среди русских мыслителей XVI века – он не монах, как Даниил или Спиридон-Савва, и не придворный дипломат, как Курицын или Карпов. Кроме того, человек приезжий. Пересветов – литовский шляхтич, профессиональный наемник, успевший послужить в Польше, Чехии и Венгрии. Прибыв в Россию, он получил небольшое поместье, которое вскоре запустело от «обид великих людей», потом задумал открыть оружейную мастерскую и, очевидно, также претерпел неудачу. Однако это не означает, что наемник-космополит и озлобленный неудачник Пересветов одинок, а его мировоззрение уникально.
В эти же годы появляется на свет еще одно известное публицистическое произведение «Валаамская беседа». На первый взгляд «Беседа..» (автор остался неизвестен) предстает чуть ли не манифестом нестяжателей, ведь ее основной смысл сводится к тому, что «вотчин и волостей инокам ни в коем случае не следует давать». В «Беседе..» как и в произведениях Грека и Карпова, речь идет о том, чтобы «царям и великим князьям… следует… всякие дела делать милосердно, советуясь со своими князьями и боярами, и с прочими мирянами..». Но полемический задор нестяжателей здесь подменяется агрессией, аргументы – демагогией, конкретные претензии – огульными обвинениями. Чего стоит приравнивание любостяжателей к еретикам – прием, явно заимствованный у иосифлян. Призывая царя советоваться с мирянами, автор «Беседы.» почти заклинает государя не прислушиваться к мнению иноков. Это уже не протест против обмирщения церкви, а отказ от ее воздействия на светскую власть.
Автор «Беседы.» в числе пагубных последствий любостяжания, помимо вреда «душам иноческим», отмечает умаление самодержавного правления. Правители, жалующие инокам села и волости, оказывается, «сами не могут управлять своим царством и отдают народ свой, Богом им данный, как иноверных иноземцев в подчинение», а сами цари «на своих царских престолах не смогут долго держаться». Зато? с другой стороны, «если захотят они, цари и великие князья, исполнять то, что им полагается, и власть употребить, тогда укрепят они города и царства свои могучими воинами, добудут быстротекущую и суетную славу мира сего войнами и доблести храбростью своей». «Вот таким следует царю быть грозным!» –торжественно заключает автор «Беседы.» Вот так нестяжательский мотив очищения церкви подменяется гимном «славе мира сего», проповедь милосердия и добродетели оборачивается рекомендациями, каким следует быть грозному царю.
И «Челобитные..» Пересветова, и «Беседа Валаамских старцев» напрямую адресованы царю: его пугают непрочностью царства, подстрекают к скорым расправам, прельщают грозным именем и воинскими победами, перед ним заискивают и обличают неверных. Публицистов «новой волны» (как мы увидим дальше, и политиков) отличает от их предшественников одна замечательная черта – нацеленность на результат любой ценой. Они ясно представляют, как увлечь своими идеями государя, – с одной стороны, польстить тщеславию самодержца, нарисовать блестящую картину его царствования, а с другой – предупредить против роковых шагов, увязать его славу или бесславие с приятием или неприятием предлагаемого ими плана. Но этого мало, они уверены: чтобы их идеи наверняка воплотились в жизнь, недостаточно царской воли – необходимо, чтобы эта воля была беспощадной и неумолимой. Если нестяжатели и Максим Грек считали «царскую грозу» необходимой для исполнения «закона», то есть вечных, не подверженных конъюнктуре установлений, то пересветовы рассматривали ее как инструмент осуществления политических преобразований – по своему, разумеется, покрою.
Взгляды нестяжателей, касались ли они способов государственного управления, личного поведения христианина, проблем монастырского землевладения, устройства судебной системы или отношения к еретикам, покоятся на евангельских заветах, на любви к человеку, созданному по образу и подобию Божьему. Они служили для последователей Нила Сорского верным ориентиром на их жизненном и творческом пути, не позволяя увлечься соблазнами, находились ли они в фаворе у власть имущих, либо пребывали в опале. Для Пересветова и ему подобных на первом месте оказываются их личные амбиции, неудовлетворенное тщеславие. Поэтому нравственность для них второстепенна, «правда» и «милость» – фигуры речи. Их пуще всего уязвляют не людские страдания, не беды страны, а собственные неудачи. Их заботит не справедливое устройство общества, а перераспределение собственности и полномочий в пользу одной социальной группы.
К чьим советам прислушивался Иван? Я.С. Лурье решительно отвергал «представление о близости или даже идентичности воззрений Грозного с взглядами Пересветова» на том основании, что для публициста «главным преступлением вельмож была их «неправда», заключавшаяся прежде всего в порабощении и закабалении людей», а Ивану, по мнению исследователя, эти идеи были глубоко чужды. Об «идентичности» мировоззрений публициста и самодержца говорить конечно же не приходится, однако сам же Я.С. Лурье приводит следующее обращение Пересветова к царю: «Ты государь грозный и мудрый, на покаяние приведешь грешных и правду во царстве своем введешь». В первом послании к Курбскому Иван буквально вторит Пересветову: «Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если хочешь зло – бойся, ибо царь не напрасно меч носит – для устрашения злодеев и ободрения добродетельных». Здесь между мыслителем и государем нет противоречий и даже разночтений. Иваново «устрашение злодеев и ободрение добродетельных» и есть то самое «введение» в стране «правды», по Пересветову.
Еще одно отличие нетерпеливых советчиков Ивана от Максима Грека и Федора Карпова в том, что хрупкая грань между «грозой» и «правдой», которую так ясно представляли нестяжатели, оказалась разрушенной. Действительно, авторы «Челобитных..» и «Беседы» много говорят о «правде», но для них, как впоследствии и для Ивана, – это всего лишь словесная оболочка конкретных намерений и действий, быть может благих, но допускающих негодные методы их осуществления. Возможно, советчики симпатизируют нестяжательским идеям – не более того, но отдают предпочтение иосифлянской практике. Они готовы идти напролом и с охотой вручают царю разящий меч, готовый обрушиться на головы их противников. «Нигде ты не найдешь, чтобы не разорилось царство, руководимое попами. Тебе чего захотелось – того, что случилось с греками, погубившими царство и предавшимися туркам?» – в этом возражении Ивана протестующему против репрессий Курбскому явственно слышатся отголоски «Челобитных..» Пересветова и «Валаамской беседы».
Нетерпеливые советчики Ивана ввязались в страшную игру, не предполагая, что царский меч способен обрушиться на них самих. И вот, призывавший благодетельную царскую грозу Пересветов исчезает в пучине репрессий. Интересно, не содрали ли с него живьем кожу, как с неправедных на суде Магмет-салтана?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Ожесточенность публициста можно объяснить его жизненными обстоятельствами. Пересветов по своему социальному положению фигура уникальная среди русских мыслителей XVI века – он не монах, как Даниил или Спиридон-Савва, и не придворный дипломат, как Курицын или Карпов. Кроме того, человек приезжий. Пересветов – литовский шляхтич, профессиональный наемник, успевший послужить в Польше, Чехии и Венгрии. Прибыв в Россию, он получил небольшое поместье, которое вскоре запустело от «обид великих людей», потом задумал открыть оружейную мастерскую и, очевидно, также претерпел неудачу. Однако это не означает, что наемник-космополит и озлобленный неудачник Пересветов одинок, а его мировоззрение уникально.
В эти же годы появляется на свет еще одно известное публицистическое произведение «Валаамская беседа». На первый взгляд «Беседа..» (автор остался неизвестен) предстает чуть ли не манифестом нестяжателей, ведь ее основной смысл сводится к тому, что «вотчин и волостей инокам ни в коем случае не следует давать». В «Беседе..» как и в произведениях Грека и Карпова, речь идет о том, чтобы «царям и великим князьям… следует… всякие дела делать милосердно, советуясь со своими князьями и боярами, и с прочими мирянами..». Но полемический задор нестяжателей здесь подменяется агрессией, аргументы – демагогией, конкретные претензии – огульными обвинениями. Чего стоит приравнивание любостяжателей к еретикам – прием, явно заимствованный у иосифлян. Призывая царя советоваться с мирянами, автор «Беседы.» почти заклинает государя не прислушиваться к мнению иноков. Это уже не протест против обмирщения церкви, а отказ от ее воздействия на светскую власть.
Автор «Беседы.» в числе пагубных последствий любостяжания, помимо вреда «душам иноческим», отмечает умаление самодержавного правления. Правители, жалующие инокам села и волости, оказывается, «сами не могут управлять своим царством и отдают народ свой, Богом им данный, как иноверных иноземцев в подчинение», а сами цари «на своих царских престолах не смогут долго держаться». Зато? с другой стороны, «если захотят они, цари и великие князья, исполнять то, что им полагается, и власть употребить, тогда укрепят они города и царства свои могучими воинами, добудут быстротекущую и суетную славу мира сего войнами и доблести храбростью своей». «Вот таким следует царю быть грозным!» –торжественно заключает автор «Беседы.» Вот так нестяжательский мотив очищения церкви подменяется гимном «славе мира сего», проповедь милосердия и добродетели оборачивается рекомендациями, каким следует быть грозному царю.
И «Челобитные..» Пересветова, и «Беседа Валаамских старцев» напрямую адресованы царю: его пугают непрочностью царства, подстрекают к скорым расправам, прельщают грозным именем и воинскими победами, перед ним заискивают и обличают неверных. Публицистов «новой волны» (как мы увидим дальше, и политиков) отличает от их предшественников одна замечательная черта – нацеленность на результат любой ценой. Они ясно представляют, как увлечь своими идеями государя, – с одной стороны, польстить тщеславию самодержца, нарисовать блестящую картину его царствования, а с другой – предупредить против роковых шагов, увязать его славу или бесславие с приятием или неприятием предлагаемого ими плана. Но этого мало, они уверены: чтобы их идеи наверняка воплотились в жизнь, недостаточно царской воли – необходимо, чтобы эта воля была беспощадной и неумолимой. Если нестяжатели и Максим Грек считали «царскую грозу» необходимой для исполнения «закона», то есть вечных, не подверженных конъюнктуре установлений, то пересветовы рассматривали ее как инструмент осуществления политических преобразований – по своему, разумеется, покрою.
Взгляды нестяжателей, касались ли они способов государственного управления, личного поведения христианина, проблем монастырского землевладения, устройства судебной системы или отношения к еретикам, покоятся на евангельских заветах, на любви к человеку, созданному по образу и подобию Божьему. Они служили для последователей Нила Сорского верным ориентиром на их жизненном и творческом пути, не позволяя увлечься соблазнами, находились ли они в фаворе у власть имущих, либо пребывали в опале. Для Пересветова и ему подобных на первом месте оказываются их личные амбиции, неудовлетворенное тщеславие. Поэтому нравственность для них второстепенна, «правда» и «милость» – фигуры речи. Их пуще всего уязвляют не людские страдания, не беды страны, а собственные неудачи. Их заботит не справедливое устройство общества, а перераспределение собственности и полномочий в пользу одной социальной группы.
К чьим советам прислушивался Иван? Я.С. Лурье решительно отвергал «представление о близости или даже идентичности воззрений Грозного с взглядами Пересветова» на том основании, что для публициста «главным преступлением вельмож была их «неправда», заключавшаяся прежде всего в порабощении и закабалении людей», а Ивану, по мнению исследователя, эти идеи были глубоко чужды. Об «идентичности» мировоззрений публициста и самодержца говорить конечно же не приходится, однако сам же Я.С. Лурье приводит следующее обращение Пересветова к царю: «Ты государь грозный и мудрый, на покаяние приведешь грешных и правду во царстве своем введешь». В первом послании к Курбскому Иван буквально вторит Пересветову: «Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если хочешь зло – бойся, ибо царь не напрасно меч носит – для устрашения злодеев и ободрения добродетельных». Здесь между мыслителем и государем нет противоречий и даже разночтений. Иваново «устрашение злодеев и ободрение добродетельных» и есть то самое «введение» в стране «правды», по Пересветову.
Еще одно отличие нетерпеливых советчиков Ивана от Максима Грека и Федора Карпова в том, что хрупкая грань между «грозой» и «правдой», которую так ясно представляли нестяжатели, оказалась разрушенной. Действительно, авторы «Челобитных..» и «Беседы» много говорят о «правде», но для них, как впоследствии и для Ивана, – это всего лишь словесная оболочка конкретных намерений и действий, быть может благих, но допускающих негодные методы их осуществления. Возможно, советчики симпатизируют нестяжательским идеям – не более того, но отдают предпочтение иосифлянской практике. Они готовы идти напролом и с охотой вручают царю разящий меч, готовый обрушиться на головы их противников. «Нигде ты не найдешь, чтобы не разорилось царство, руководимое попами. Тебе чего захотелось – того, что случилось с греками, погубившими царство и предавшимися туркам?» – в этом возражении Ивана протестующему против репрессий Курбскому явственно слышатся отголоски «Челобитных..» Пересветова и «Валаамской беседы».
Нетерпеливые советчики Ивана ввязались в страшную игру, не предполагая, что царский меч способен обрушиться на них самих. И вот, призывавший благодетельную царскую грозу Пересветов исчезает в пучине репрессий. Интересно, не содрали ли с него живьем кожу, как с неправедных на суде Магмет-салтана?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134