скорее, это было смутное удовольствие от того, что я, ведшая всегда бесполезную жизнь, могу, наконец, помочь кому-то за пределами любовных отношений. Но это проистекало не из необходимости утвердить себя в собственных глазах. Беззаботные годы, проведенные с Аланом на бесчисленных пляжах, не внушали мне ни малейшего сознания вины — тогда я любила его. Вот когда я перестала его любить, и он это почувствовал, жизнь моя превратилась в бесконечное несчастье, которого я стыдилась. В общем, конец нашей истории был таким бурным и горестным, что я уже не могла представить счастье с мужчиной. Моя неопределенная деятельность наполнила жизнь новым содержанием, придала ей другую окраску. Бывали доверительные вечера, когда я говорила обо всем этом с Юлиусом, и он одобрял меня. Он ничего не понимал в искусстве, не интересовался им и признавался в этом без гордости, но и без стыда. После дня словоизвержений я отдыхала. В эти два месяца Юлиус обнаружил такие качества, которые внушали все больше доверия. Когда мне нужно было поговорить с ним, он всегда был тут. Он появлялся со мной повсюду и не давал ни малейшего повода подозревать между нами близость. И кроме всего, несмотря на то, что его натура оставалась для меня полной загадкой, я находила его безукоризненно честным. По временам, правда, я чувствовала на себе его взгляд, настойчивый, вопрошающий, но ограничивалась тем, что отворачивалась. Я жила одна. Алан был еще слитком близок, хоть и вернулся в Америку. А если я и приводила к себе три вечера подряд одного молодого критика, это была случайность, не более. В эти ночи мне было, наверное, просто страшно: прожить годы, засыпая Н просыпаясь рядом с человеком, и не услышать однажды в ночной комнате его дыхания.
Так вот, в тот вечер, уютно устроившись между моим покровителем-финансистом и моим новым незадачливым другом, я мирно следила за ходом веселья, как вдруг разразился скандал. Зачинщиком был один пьяный молодой человек — очень красивый, дерзкий неофит-доброволец, в силу этих качеств довольно высоко котировавшийся. Он стал задевать Дидье, а тот, немного разомлев, не сразу понял, что обращались к нему.
— Дидье Дале! — крикнул молодой человек. — Мне поручено передать вам привет от вашего друга Ксавье. Я встретил его вчера в одном месте, каких обычно не посещаю. Мы много говорили о вас.
Я знала, кто такой Ксавье, хотя не была с ним знакома, и знала, кем он был для Дидье. Он побледнел, но не отвечал. Легкая тишина воцарилась на нашем конце стола, а молодой человек, осмелев, упорствовал:
— Вы не поняли, о ком я говорю! Ксавье! — Дидье все не отвечал, как будто ему со всей силы вонзали, как гвоздь, это «кс» из слова «Ксавье» в руку или в память. Я не сомневаюсь: реакция сидящих за столом мало заботила его в этот миг, но он с болью и яростью спрашивал себя, что говорил Ксавье этому молодому хаму, и как сильно они подняли его на смех. Он кивнул несколько раз, улыбаясь растерянно, но доброжелательно. Однако этого было мало. Теперь на него обращали внимание, а молодой красавчик притворился, что принял его кивок за отрицание.
— Как, господин Дале, имя Ксавье ничего не приводит вам на память? Молодой брюнет с голубыми главами — в общем, красивый парень, — добавил он, смеясь, как бы найдя некое извинение вкусам Дидье.
— Мне знаком один Ксавье, — начал мой друг угасшим голосом и запнулся.
Г-жа Дебу, сидевшая рядом со смутьяном и позволившая ему эту выходку по рассеянности или же в силу порочности, теперь попыталась прекратить свару.
— Вы слишком кричите, — заявила она своему соседу.
Но он был здесь впервые и не знал, что в устах г-жи Дебу предостережение становится приказом, в данном случае — приказом молчать.
— Так вы знакомы с Ксавье? Ну вот, мы и выяснили.
Он улыбался, в восторге от самого себя, а кто-то глупо рассмеялся, возможно, из-за возникшей неловкости, но этот смешок подхватили насмешники на нашем конце стола. Восемь пар глаз уставились одновременно с испугом и радостью в искаженное, растерянное лицо Дидье. Я смотрела на его длинную, очень белую руку, цеплявшуюся за скатерть — — легонько, не в желании сорвать ее со стола, но как бы желая спрятаться под ней
— Я хорошо знаю этого Ксавье, — произнесла я громко. — Это мой близкий друг.
Все в изумлении обернулись ко мне. Пусть я была любовницей Юлиуса, пусть я пользовалась покровительством г-жи Дебу, но я считалась женщиной, обычно избегавшей вступать в дискуссии. На миг растерявшись, противник вновь воодушевился, но перешел границы:
— И ваш тоже? Ну-ну. Конечно, сердечный друг?
В следующую секунду Юлиус стоял за моим стулом. Он не произнес ни слова. Он только бросил на молодого человека тот свой вселяющий беспокойство взгляд, который я уже хорошо знала, и мы вышли. Я успела подхватить под руку Дидье, и мы все трое оказались в вестибюле Оперы. Мы уже взяли пальто, когда на лестнице к нам подбежал один из свиты г-жи Дебу:
— Вы должны вернуться. Это нелепый инцидент. Ирен в бешенстве.
— Я тоже, — ответил Юлиус, застегивая пальто, — эта дама и этот господин были моими гостями на этом вечере.
Очутившись на улице и глотнув свежего воздуха, я расхохоталась, бросилась Юлиусу на шею и расцеловала его. Здесь, на холоде, в этом пальтеце цвета морской волны, в очках, со своими двадцатью волосками, взъерошенный от гнева и ветра, он был просто очарователен, прямо-таки неотразим. Дидье подошел ко мне и легонько прижался боком к моему боку, как делает животное, когда его отстегали непонятно за что.
— Какое счастье, что мы на улице, — произнесла я быстро. — Я изнемогала на этом вечере. Юлиус, благодаря вашей заботе о моем счастье (я сделала ударение на слове «моем»), у нас есть два часа. Отпразднуем это в Харрис-баре.
Мы направились пешком на улицу Дону, и, пока болтали о всяких пустяках, Дидье кое-как пришел в себя. Хорошенькая, должно быть, творится сейчас суматоха за одним из столиков в фойе Оперы. Г-жа Дебу не простит мне этого скандала. Редко случалось, чтобы кто-то осмелился выйти из-за стола раньше нее. У нашей миледи уже, наверное, созрел план мести. Не будь компания этих людей мне столь безразлична, я бы плохо спала эту ночь. Кроме признательности, питаемой мной к Юлиусу, у меня не было другой причины бывать среди них. Да я и не знала, собственно, куда делать свои вечера. Живя взаперти с Аланом, я отучилась от физического одиночества и отдалилась от своих парижских друзей. Возможно, мы и выглядели очаровательной парой, но нервное напряжение, в котором мы непрестанно пребывали, было утомительно для окружающих. И потом, за три года мои друзья изменились. Их интересовали теперь дела, деньги. Но это меня не заботило. В моих глазах привилегированного существа они превратились из собратьев по веселью в мелких и крупных мещан. Их переход к зрелости произошел без меня. Я вернулась к ним все тем же подростком, ибо рядом со мной всегда был другой подросток, беспечный и богатый, по имени Алан. И, не отдавая себе отчета в том, мы, видно, сильно раздражали их. Наши фигуры, тщательно скопированные с полотен Фитцджеральда, никак не вписывались в тот точный, материальный и жестокий мир, на поверхности которого они держались благодаря работе и семье. Оставались еще немногие неудачники, веселые любители выпить, или хрупкие и покорные судьбе Малиграсы (но они уже упустили время борьбы), или тоскливые отшельники, с которыми и встречаться-то избегали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Так вот, в тот вечер, уютно устроившись между моим покровителем-финансистом и моим новым незадачливым другом, я мирно следила за ходом веселья, как вдруг разразился скандал. Зачинщиком был один пьяный молодой человек — очень красивый, дерзкий неофит-доброволец, в силу этих качеств довольно высоко котировавшийся. Он стал задевать Дидье, а тот, немного разомлев, не сразу понял, что обращались к нему.
— Дидье Дале! — крикнул молодой человек. — Мне поручено передать вам привет от вашего друга Ксавье. Я встретил его вчера в одном месте, каких обычно не посещаю. Мы много говорили о вас.
Я знала, кто такой Ксавье, хотя не была с ним знакома, и знала, кем он был для Дидье. Он побледнел, но не отвечал. Легкая тишина воцарилась на нашем конце стола, а молодой человек, осмелев, упорствовал:
— Вы не поняли, о ком я говорю! Ксавье! — Дидье все не отвечал, как будто ему со всей силы вонзали, как гвоздь, это «кс» из слова «Ксавье» в руку или в память. Я не сомневаюсь: реакция сидящих за столом мало заботила его в этот миг, но он с болью и яростью спрашивал себя, что говорил Ксавье этому молодому хаму, и как сильно они подняли его на смех. Он кивнул несколько раз, улыбаясь растерянно, но доброжелательно. Однако этого было мало. Теперь на него обращали внимание, а молодой красавчик притворился, что принял его кивок за отрицание.
— Как, господин Дале, имя Ксавье ничего не приводит вам на память? Молодой брюнет с голубыми главами — в общем, красивый парень, — добавил он, смеясь, как бы найдя некое извинение вкусам Дидье.
— Мне знаком один Ксавье, — начал мой друг угасшим голосом и запнулся.
Г-жа Дебу, сидевшая рядом со смутьяном и позволившая ему эту выходку по рассеянности или же в силу порочности, теперь попыталась прекратить свару.
— Вы слишком кричите, — заявила она своему соседу.
Но он был здесь впервые и не знал, что в устах г-жи Дебу предостережение становится приказом, в данном случае — приказом молчать.
— Так вы знакомы с Ксавье? Ну вот, мы и выяснили.
Он улыбался, в восторге от самого себя, а кто-то глупо рассмеялся, возможно, из-за возникшей неловкости, но этот смешок подхватили насмешники на нашем конце стола. Восемь пар глаз уставились одновременно с испугом и радостью в искаженное, растерянное лицо Дидье. Я смотрела на его длинную, очень белую руку, цеплявшуюся за скатерть — — легонько, не в желании сорвать ее со стола, но как бы желая спрятаться под ней
— Я хорошо знаю этого Ксавье, — произнесла я громко. — Это мой близкий друг.
Все в изумлении обернулись ко мне. Пусть я была любовницей Юлиуса, пусть я пользовалась покровительством г-жи Дебу, но я считалась женщиной, обычно избегавшей вступать в дискуссии. На миг растерявшись, противник вновь воодушевился, но перешел границы:
— И ваш тоже? Ну-ну. Конечно, сердечный друг?
В следующую секунду Юлиус стоял за моим стулом. Он не произнес ни слова. Он только бросил на молодого человека тот свой вселяющий беспокойство взгляд, который я уже хорошо знала, и мы вышли. Я успела подхватить под руку Дидье, и мы все трое оказались в вестибюле Оперы. Мы уже взяли пальто, когда на лестнице к нам подбежал один из свиты г-жи Дебу:
— Вы должны вернуться. Это нелепый инцидент. Ирен в бешенстве.
— Я тоже, — ответил Юлиус, застегивая пальто, — эта дама и этот господин были моими гостями на этом вечере.
Очутившись на улице и глотнув свежего воздуха, я расхохоталась, бросилась Юлиусу на шею и расцеловала его. Здесь, на холоде, в этом пальтеце цвета морской волны, в очках, со своими двадцатью волосками, взъерошенный от гнева и ветра, он был просто очарователен, прямо-таки неотразим. Дидье подошел ко мне и легонько прижался боком к моему боку, как делает животное, когда его отстегали непонятно за что.
— Какое счастье, что мы на улице, — произнесла я быстро. — Я изнемогала на этом вечере. Юлиус, благодаря вашей заботе о моем счастье (я сделала ударение на слове «моем»), у нас есть два часа. Отпразднуем это в Харрис-баре.
Мы направились пешком на улицу Дону, и, пока болтали о всяких пустяках, Дидье кое-как пришел в себя. Хорошенькая, должно быть, творится сейчас суматоха за одним из столиков в фойе Оперы. Г-жа Дебу не простит мне этого скандала. Редко случалось, чтобы кто-то осмелился выйти из-за стола раньше нее. У нашей миледи уже, наверное, созрел план мести. Не будь компания этих людей мне столь безразлична, я бы плохо спала эту ночь. Кроме признательности, питаемой мной к Юлиусу, у меня не было другой причины бывать среди них. Да я и не знала, собственно, куда делать свои вечера. Живя взаперти с Аланом, я отучилась от физического одиночества и отдалилась от своих парижских друзей. Возможно, мы и выглядели очаровательной парой, но нервное напряжение, в котором мы непрестанно пребывали, было утомительно для окружающих. И потом, за три года мои друзья изменились. Их интересовали теперь дела, деньги. Но это меня не заботило. В моих глазах привилегированного существа они превратились из собратьев по веселью в мелких и крупных мещан. Их переход к зрелости произошел без меня. Я вернулась к ним все тем же подростком, ибо рядом со мной всегда был другой подросток, беспечный и богатый, по имени Алан. И, не отдавая себе отчета в том, мы, видно, сильно раздражали их. Наши фигуры, тщательно скопированные с полотен Фитцджеральда, никак не вписывались в тот точный, материальный и жестокий мир, на поверхности которого они держались благодаря работе и семье. Оставались еще немногие неудачники, веселые любители выпить, или хрупкие и покорные судьбе Малиграсы (но они уже упустили время борьбы), или тоскливые отшельники, с которыми и встречаться-то избегали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30