Коротенькая гимнастерочка, сапожки в гармошку, примятая фуражечка – все как положено старому фронтовику.
Рядом с ним стояла беременная девушка с погонами старшины-инструктора. Между ними на земле лежал вещмешок и большая уродливая трофейная дамская сумка.
Девушка плакала. Плакала и прижималась мокрым от слез лицом к лейтенантской гимнастерке. А он стоял, словно вырезанный из фанеры, тоскливо смотрел поверх ее головы и время от времени повторял:
– Ну, чего ты? Чего ты, в самом деле? Ну ладно тебе, Катюш! Ну, хватит... Смотрят же...
И сам шмыгал носом.
А девушка плакала еще сильней, и плечи ее вздрагивали, и она еще глубже зарывалась лицом в ордена и медали своего лейтенанта.
Но вот лейтенант совладал с собой и, ткнув пальцем в живот девушки, строго сказал:
– Ты только ему это хуже делаешь! Будет потом у нас нервным, психованным каким-нибудь. И все из-за тебя!
Девушка подняла залитые слезами глаза на лейтенанта и засмеялась.
– Господи! – сказала она, смеясь и плача. – Ты у меня еще такой глупый!
К складу боепитания подкатил фургон. Из глубины ЗИСа выпрыгнул сержант Вася.
Младший лейтенант, увидев сержанта, торопливо сказал:
– Подожди, я сейчас с Васькой договорюсь.
И заорал:
– Вася! Василь Васильевич!
Но тут же спохватился и испуганно посмотрел на живот девушки.
Девушка опять рассмеялась, а младший сержант молча поманил сержанта рукой.
– Сейчас! Только под прицеп развернусь!
Сержант снова сел за руль, развернулся, подогнал свой фургон к прицепу и крикнул кому-то из солдат:
– Хорошо?
– Порядок! – ответил солдат и накинул тягу прицепа на крюк ЗИСа.
Сержант выключил двигатель, выпрыгнул из кабины и подошел к младшему лейтенанту.
– Слушаю, ваше благородие!
«Его благородие» был младше сержанта года на два и под конец войны можно было позволить себе такое обращение.
– Ты в дивизию?
– Так точно.
– Возьми Катюшку... – попросил младший лейтенант и погладил девушку по плечу. – Ей там документы на демобилизацию получать. Сам видишь...
– О чем разговор? Тащи ее шмотки в кабину.
Младший лейтенант подхватил вещмешок и сумку и понес их к машине.
– Ты тоже иди, садись в кабину, – сказал сержант девушке. – Тебе сейчас стоять много вредно.
– Ничего, – сказала девушка и пошла к машине.
– Скоро вы? – крикнул сержант солдатам.
– Еще три минутки!
– Петро! – крикнул сержант младшему лейтенанту. – Иди сюда! Покурить успеем.
– Устраивайся поудобнее, – говорил младший лейтенант своей девушке. – На колени ничего не клади, не дай бог тряхнет...
Он глазами показал на живот девушки и стал запихивать вещмешок и сумку за сиденье.
– Иди, иди, покури, – улыбнулась девушка. – Ты за меня не беспокойся.
А в это время заведующий складом боепитания – хитроглазый старшина лет двадцати семи, стоял в проеме дверей склада и говорил сержанту.
– Как же! Держи карман шире! Женится он на ней! На каждой жениться – жизни не хватит. А у него ее и не было...
– Чего? – не понял сержант.
– Жизни. Что он видел-то? С шестнадцати лет до двадцати – четыре года от Москвы вот до сюда топал. Передовая да санбаты... Вот и вся его жизнь. А теперь она за свои же прегрешения...
– За какие еще прегрешения? – удивился сержант.
– «За какие, за какие»! – захохотал старшина. – Что ты думаешь, он у нее один был?
Сержант сгреб старшину за гимнастерку и тихо сказал:
– Ну-ка, иди сюда... Я тебе кое-что объясню...
И сержант неторопливо стал втягивать старшину в темноту склада боепитания.
– Пусти, кому говорят! – послышался оттуда полузадушенный хриплый голос старшины.
Затем раздался звук удара обо что-то мягкое, и сразу же за ним грохот каких-то падающих предметов, звон стекла и металлический лязг.
Из ворот темного склада, как ни в чем ни бывало, вышел сержант. Он вышел как раз в тот момент, когда к складу уже подходил младший лейтенант, доставая на ходу из кармана пачку «Беломора».
Из склада, прихрамывая, появился старшина. Верхняя губа у него вздулась, а на гимнастерке не хватало двух пуговиц.
– Это где тебя так угораздило, Сазоныч? – удивился младший лейтенант.
Старшина осторожно потрогал губу и, не отвечая, стал отряхивать штаны.
Сержант беспечно рассмеялся и легко сказал:
– Я ему сколько раз говорил: «Проведи ты свет на свой склад, а то там в темноте и убиться недолго».
Он прикурил у младшего лейтенанта и отвернулся от старшины.
– Ладно, поговорим еще... – мрачно сказал старшина.
– Обязательно! – улыбнулся сержант.
Он повернулся к младшему лейтенанту и спросил:
– На свадьбу-то позовешь?
– Тебя хоть куда позову, – сказал младший лейтенант. – Хоть на свадьбу, хоть на именины, хоть на праздник престольный!
– То-то...
– Катюшку повезешь – не гони. Потихонечку, – озабоченно сказал младший лейтенант.
– Ладно, ваше благородие, держите хвост морковкой! Это вам не «ура» кричать – тут дело тонкое. Пошли, глава семейства!
И они оба направились к фургону, а старшина посмотрел им вслед и снова осторожно потрогал свою распухшую верхнюю губу.
* * *
Провожали артистов. Руки им пожимали. Дарили на память трофейные безделушки. Подсаживали в фургон.
– Передайте наш фронтовой привет всему многонациональному советскому государству! – надсадно прокричал толстенький начпрод.
В кабине ЗИСа неподвижно сидела беременная девушка, а печальный млад-ший лейтенант стоял на подножке и держал ее за руку.
Ни о чем они не говорили и даже не смотрели друг на друга. Потому что вокруг фургона стояла веселая суматоха и девушка стеснялась плакать, а младший лейтенант пребывал в растерянности и смятении.
К машине шли командир полка и замполит.
Они вели заслуженную артистку, желая ее устроить поудобнее – в кабине. Но замполит первым увидел, что кабина занята, и незаметно подтолкнул командира полка.
Полковник тоже увидел в кабине девушку-старшину и, не останавливаясь, провел заслуженную артистку к задней двери фургона.
Замполит подошел к кабине и смущенно спросил:
– Значит, покидаешь нас, Катя...
– Покидаю, – деревянно ответила девушка.
– Так, значит... – сказал замполит.
Девушка кивнула.
– Ну, не забывай, значит... Скоро вся петрушка кончится, мы твоего в первую очередь демобилизуем.
– Спасибо, – сказала девушка.
– Вот так, значит, – сказал замполит. – В штаб дивизии приедешь, скажи, чтоб тебя с комсомольского учета сняли и личное дело на руки выдали. Скажешь, что я разрешил...
– Слушаюсь.
– Ну, прошай, Катя. Будь здорова. Рожай парня! Чтобы, значит, мальчишка был!
– Можно ехать? – спросил сержант.
– Давайте! – ответил замполит.
Младший лейтенант спрыгнул с подножки.
Они впервые посмотрели с девушкой друг на друга.
– Петенька! – шепотом прокричала девушка и в ужасе зажала рот ладонью.
Сержант перевесил автомат поближе к себе и тихонько тронул с места.
* * *
И снова сквозь тополя под колеса катилась дорога.
В фургоне сидели уставшие артисты, и каждый по-своему кушал свой «банкетик». Только старая певица, накинув ватник на плечи и надев совсем старушечьи очки на нос, пыталась читать книгу.
В кабине сержант смотрел на дорогу, на обочины и назад – в зеркальце на крыле. Руки его почти неподвижно лежали на руле.
– Конечно, – говорила девушка-санинструктор, – без наговоров все это не обойдется... Пойдут шушукаться по дворам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Рядом с ним стояла беременная девушка с погонами старшины-инструктора. Между ними на земле лежал вещмешок и большая уродливая трофейная дамская сумка.
Девушка плакала. Плакала и прижималась мокрым от слез лицом к лейтенантской гимнастерке. А он стоял, словно вырезанный из фанеры, тоскливо смотрел поверх ее головы и время от времени повторял:
– Ну, чего ты? Чего ты, в самом деле? Ну ладно тебе, Катюш! Ну, хватит... Смотрят же...
И сам шмыгал носом.
А девушка плакала еще сильней, и плечи ее вздрагивали, и она еще глубже зарывалась лицом в ордена и медали своего лейтенанта.
Но вот лейтенант совладал с собой и, ткнув пальцем в живот девушки, строго сказал:
– Ты только ему это хуже делаешь! Будет потом у нас нервным, психованным каким-нибудь. И все из-за тебя!
Девушка подняла залитые слезами глаза на лейтенанта и засмеялась.
– Господи! – сказала она, смеясь и плача. – Ты у меня еще такой глупый!
К складу боепитания подкатил фургон. Из глубины ЗИСа выпрыгнул сержант Вася.
Младший лейтенант, увидев сержанта, торопливо сказал:
– Подожди, я сейчас с Васькой договорюсь.
И заорал:
– Вася! Василь Васильевич!
Но тут же спохватился и испуганно посмотрел на живот девушки.
Девушка опять рассмеялась, а младший сержант молча поманил сержанта рукой.
– Сейчас! Только под прицеп развернусь!
Сержант снова сел за руль, развернулся, подогнал свой фургон к прицепу и крикнул кому-то из солдат:
– Хорошо?
– Порядок! – ответил солдат и накинул тягу прицепа на крюк ЗИСа.
Сержант выключил двигатель, выпрыгнул из кабины и подошел к младшему лейтенанту.
– Слушаю, ваше благородие!
«Его благородие» был младше сержанта года на два и под конец войны можно было позволить себе такое обращение.
– Ты в дивизию?
– Так точно.
– Возьми Катюшку... – попросил младший лейтенант и погладил девушку по плечу. – Ей там документы на демобилизацию получать. Сам видишь...
– О чем разговор? Тащи ее шмотки в кабину.
Младший лейтенант подхватил вещмешок и сумку и понес их к машине.
– Ты тоже иди, садись в кабину, – сказал сержант девушке. – Тебе сейчас стоять много вредно.
– Ничего, – сказала девушка и пошла к машине.
– Скоро вы? – крикнул сержант солдатам.
– Еще три минутки!
– Петро! – крикнул сержант младшему лейтенанту. – Иди сюда! Покурить успеем.
– Устраивайся поудобнее, – говорил младший лейтенант своей девушке. – На колени ничего не клади, не дай бог тряхнет...
Он глазами показал на живот девушки и стал запихивать вещмешок и сумку за сиденье.
– Иди, иди, покури, – улыбнулась девушка. – Ты за меня не беспокойся.
А в это время заведующий складом боепитания – хитроглазый старшина лет двадцати семи, стоял в проеме дверей склада и говорил сержанту.
– Как же! Держи карман шире! Женится он на ней! На каждой жениться – жизни не хватит. А у него ее и не было...
– Чего? – не понял сержант.
– Жизни. Что он видел-то? С шестнадцати лет до двадцати – четыре года от Москвы вот до сюда топал. Передовая да санбаты... Вот и вся его жизнь. А теперь она за свои же прегрешения...
– За какие еще прегрешения? – удивился сержант.
– «За какие, за какие»! – захохотал старшина. – Что ты думаешь, он у нее один был?
Сержант сгреб старшину за гимнастерку и тихо сказал:
– Ну-ка, иди сюда... Я тебе кое-что объясню...
И сержант неторопливо стал втягивать старшину в темноту склада боепитания.
– Пусти, кому говорят! – послышался оттуда полузадушенный хриплый голос старшины.
Затем раздался звук удара обо что-то мягкое, и сразу же за ним грохот каких-то падающих предметов, звон стекла и металлический лязг.
Из ворот темного склада, как ни в чем ни бывало, вышел сержант. Он вышел как раз в тот момент, когда к складу уже подходил младший лейтенант, доставая на ходу из кармана пачку «Беломора».
Из склада, прихрамывая, появился старшина. Верхняя губа у него вздулась, а на гимнастерке не хватало двух пуговиц.
– Это где тебя так угораздило, Сазоныч? – удивился младший лейтенант.
Старшина осторожно потрогал губу и, не отвечая, стал отряхивать штаны.
Сержант беспечно рассмеялся и легко сказал:
– Я ему сколько раз говорил: «Проведи ты свет на свой склад, а то там в темноте и убиться недолго».
Он прикурил у младшего лейтенанта и отвернулся от старшины.
– Ладно, поговорим еще... – мрачно сказал старшина.
– Обязательно! – улыбнулся сержант.
Он повернулся к младшему лейтенанту и спросил:
– На свадьбу-то позовешь?
– Тебя хоть куда позову, – сказал младший лейтенант. – Хоть на свадьбу, хоть на именины, хоть на праздник престольный!
– То-то...
– Катюшку повезешь – не гони. Потихонечку, – озабоченно сказал младший лейтенант.
– Ладно, ваше благородие, держите хвост морковкой! Это вам не «ура» кричать – тут дело тонкое. Пошли, глава семейства!
И они оба направились к фургону, а старшина посмотрел им вслед и снова осторожно потрогал свою распухшую верхнюю губу.
* * *
Провожали артистов. Руки им пожимали. Дарили на память трофейные безделушки. Подсаживали в фургон.
– Передайте наш фронтовой привет всему многонациональному советскому государству! – надсадно прокричал толстенький начпрод.
В кабине ЗИСа неподвижно сидела беременная девушка, а печальный млад-ший лейтенант стоял на подножке и держал ее за руку.
Ни о чем они не говорили и даже не смотрели друг на друга. Потому что вокруг фургона стояла веселая суматоха и девушка стеснялась плакать, а младший лейтенант пребывал в растерянности и смятении.
К машине шли командир полка и замполит.
Они вели заслуженную артистку, желая ее устроить поудобнее – в кабине. Но замполит первым увидел, что кабина занята, и незаметно подтолкнул командира полка.
Полковник тоже увидел в кабине девушку-старшину и, не останавливаясь, провел заслуженную артистку к задней двери фургона.
Замполит подошел к кабине и смущенно спросил:
– Значит, покидаешь нас, Катя...
– Покидаю, – деревянно ответила девушка.
– Так, значит... – сказал замполит.
Девушка кивнула.
– Ну, не забывай, значит... Скоро вся петрушка кончится, мы твоего в первую очередь демобилизуем.
– Спасибо, – сказала девушка.
– Вот так, значит, – сказал замполит. – В штаб дивизии приедешь, скажи, чтоб тебя с комсомольского учета сняли и личное дело на руки выдали. Скажешь, что я разрешил...
– Слушаюсь.
– Ну, прошай, Катя. Будь здорова. Рожай парня! Чтобы, значит, мальчишка был!
– Можно ехать? – спросил сержант.
– Давайте! – ответил замполит.
Младший лейтенант спрыгнул с подножки.
Они впервые посмотрели с девушкой друг на друга.
– Петенька! – шепотом прокричала девушка и в ужасе зажала рот ладонью.
Сержант перевесил автомат поближе к себе и тихонько тронул с места.
* * *
И снова сквозь тополя под колеса катилась дорога.
В фургоне сидели уставшие артисты, и каждый по-своему кушал свой «банкетик». Только старая певица, накинув ватник на плечи и надев совсем старушечьи очки на нос, пыталась читать книгу.
В кабине сержант смотрел на дорогу, на обочины и назад – в зеркальце на крыле. Руки его почти неподвижно лежали на руле.
– Конечно, – говорила девушка-санинструктор, – без наговоров все это не обойдется... Пойдут шушукаться по дворам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13