Своей едой он не слишком дорожил, но иногда был не прочь стащить что-нибудь у Джулиуса или у Стэнли. Частенько забирался на кровать Стэнли или занимал его любимое место в гостиной. Мне это не нравилось, поскольку Стэнли никогда не отстаивал свое. Казалось, ему не хватало духа, чтобы дать отпор проделкам Девона. Энергии тоже недоставало. В последнее время на прогулках Стэнли выглядел усталым, тащился позади. Возможно, он уставал уже от одного вида Девона.
Гулять с тремя стало невозможно. Девон вертелся в одном месте, в то время как требовалось пройти в другое, чтобы посмотреть, куда девался Джулиус. Пытаясь выдержать темп Девона, мы уже через сто метров совершенно выматывались. Девон натягивал поводок и тащил меня вперед, Джулиус задерживался, обнюхивая очередной кустик, а Стэнли плелся позади всех, тяжело дыша. Это становилось опасным: я не мог уследить за тремя, я боялся за детей, проносившихся мимо на велосипедах, остерегался машин, быстро выезжающих задним ходом из ворот.
Прогулки решительно становились неприятными. На Девона я то и дело кричал, чтобы он помедлил; на лабрадоров – чтобы они поторопились. Это была как раз та самая жизнь с собаками, какой я для себя никогда не желал.
Впрочем, мой очередной отчет Дин все же не был полностью негативным. Случилось так, что Девон полюбил Джулиуса. Хотя, правду сказать, не было на свете никого, – ни человека, ни собаки, – кто бы Джулиуса не любил.
В жизни Девона случались не только мрачные периоды, бывал он и в хорошем настроении, особенно по утрам. Тогда в доме раздавался его громкий радостный лай, пугавший меня и лабрадоров. Пес звал нас вниз, он требовал, чтобы мы перестали валять дурака и присоединились к нему, – ведь нам предстояло много работы, а это всегда вызывало у него большой энтузиазм.
«Работа» с ним была, однако, отнюдь не простым делом. Девон на поводке был сущим кошмаром – всю дорогу тянул и дергал изо всех сил. Еще хуже он вел себя, когда я спускал его с поводка: забегал в чужие дворы, носился по газонам, гонялся за белками.
Дин размышляла над моим отчетом, и пришла к выводу, что он пошел в свою мать, такой же упрямый и своевольный.
Такое же мнение сложилось и у Паулы, она считала Девона самым упрямым и своевольным из всех обитателей нашего дома, не считая, конечно, меня. Была и еще одна трудность. Заполучив, наконец, меня в качестве объекта своей привязанности, Девон совершенно не терпел, если мне случалось куда-нибудь уходить, из опасения, что я уже не вернусь. А может быть, просто злился, что я уходил без него.
Девон всегда хотел сопровождать меня, всегда. И дело было не только в том, что он боялся одиночества или нуждался в компании. Свою роль играло и присущее всем бордер-колли чрезвычайное любопытство. Во время поездок на машине, он все время перемещался от одного окна к другому в стремлении разглядеть окрестности, ничего не пропустить.
Здесь, в Нью-Джерси, было на что поглядеть – грузовики, легковые машины, автобусы, пешеходы, группы детей, – он жадно впитывал впечатления. Но если я оставлял его в машине и шел в магазин, он нервно прыгал с заднего сиденья на переднее и обратно вплоть до моего возвращения.
Тут я понял – не без помощи Дин, – что Девон воспринимает меня как доставшуюся ему работу. В наши взаимоотношения он вкладывал многое – свою гордость, упрямство, свой ум и потребность в общении. У меня было странное, все усиливающееся чувство, будто Девон думает, что он в состоянии помочь мне освоиться в этом мире.
***
«Вы не можете допустить, чтобы Девон оставался диким и вел себя в вашем доме, как ему заблагорассудится – предупредила меня Дин. – Вы должны либо убедить этого пса, что способны заставить его повиноваться, зато никогда его не покинете, либо отказаться от него. Так как, решитесь попробовать?»
Насколько я понимал, момент был подходящий: во взаимоотношениях собаки с ее новым растерявшимся хозяином назревал кризис. Так не могло продолжаться долго. Это было несправедливо по отношению к Девону, к лабрадорам, к Пауле, наконец, ко мне самому. Если время принимать решение еще не пришло, то во всяком случае быстро приближалось. Перемены придают силы, хаос же ведет к разрушению. В горах мне казалось невозможным вернуть Девона Дин. Пусть он там от меня убегал, но других поводов для конфликта было мало. Здесь же, в Нью-Джерси, жизнь оказалась гораздо сложнее, и я снова начал колебаться.
Нельзя было, однако, не принять во внимание, как сильно успел я привязаться к этому зловредному существу даже за столь короткое время. Но если наш конфликт затянется надолго, у меня не будет выбора. Я просто не смогу отослать собаку.
Наконец Дин заявила, что пора признать свое поражение и вернуть ей Девона. Я представил себе, как возвращаюсь в аэропорт Ньюарка, вталкиваю Девона в клетку, смотрю, как работники багажного отделения увозят его. Душераздирающее зрелище.
Я немного помолчал. Потом сказал: «Мне бы хотелось испробовать все возможное, прежде чем я решусь отдать его».
Хотя Дин была рада услышать это, но все-таки сочла необходимым предупредить меня: «Вам будет трудно. Настоящая проверка воли. Победит тот, чья воля окажется сильнее».
Мы теперь беседовали по телефону несколько раз в неделю, обсуждали стратегию, вырабатывали тактику. Дин была занята в медицинском институте, ей приходилось выкраивать время для этих разговоров, но она очень любила своих собак. При всей своей огромной нагрузке, она никогда не уклонялась от бесед и не проявляла нетерпения. Ей хотелось, чтобы это наше «межвидовое усыновление» сработало.
«Вы недооцениваете себя, – сказала она, наконец. – У вас получится».
Дин считала, что некоторые проблемы Девона связаны с его провалом на соревнованиях служебных собак. Тогда он выглядел недовольным, пожалуй даже злился; крайне неохотно выполнял команды. Если незнакомый человек начнет его дрессировать, толку не будет. Нет смысла приглашать Ральфа для укрощения столь непокорного зверя. Придется это делать мне.
Если Девон признает в вас вожака, он перевернется на спину и подставит вам свой живот. Это собачья поза покорности. Если он сделает это, вы выиграли. Если же нет…
Я купил более короткий поводок и два строгих ошейника – один, чтобы надевать на него, другой, чтобы пугать его во время дрессировки «металлическим» звуком, если понадобится.
Мне пришлось изменить свой рабочий график, дабы иметь возможность сосредоточиться на нашем противостоянии.
Девон, как видно, чувствовал, что нам предстоит сражение, и не собирался сдаваться. Мы с ним, каждый по-своему, были верны собственной природе. Конечно, и он мог уступить, и я – свернуть с намеченного пути. Но мне почему-то казалось, что этого не произойдет. Мы оба готовились к бою.
Когда приходило время идти на прогулку, Девон мчался впереди, толчком распахивал дверь, а иногда выскакивал наружу – он рвался бросить вызов прохожим или другим собакам. Он устремлялся за автобусами и грузовиками, едва не вырывая у меня из рук поводок, а я с трудом ковылял за ним со своей больной лодыжкой. Команды «сидеть!», «лежать!», «жди!», которые он уже начинал усваивать, теперь выполнялись не всегда.
Чем настойчивей становился я, тем непослушнее – он. Дин точно определила ситуацию: столкнулись две воли и одержать победу должен был более упорный и терпеливый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40