наши войска приближались к Днепру. На донецкой земле впервые вот так близко с земли увидел я пепелища вместо сел, взорванные здания и кварталы городов, опрокинутые машины, трамваи, искореженную огнем и взрывами военную технику. Знатоки определяли: вот это поработала наша артиллерия, это – штурмовики. А вот следы эрэсов и противотанковых бомб. От них и «тиграм» досталось. На одной из станций мы долго стояли, пропуская идущие к фронту эшелоны. На соседней колее, направляясь на восток, стоял эшелон с побитой военной техникой.
На платформе увидел распластанный Ил-2. Как же я ему обрадовался! Подошел, как к старому другу, нежно погладил броню в шершавых зазубринах от пуль и осколков. И ты, дружище, в госпиталь? Что успел сделать и где ранен? Кто твой хозяин, и остался ли он жив? Уходя, шепнул: «Лечись, Ильюша, мы еще по-воюем».
– Ну, что, повидался с другом? Что он тебе рассказал? – шутили раненые в вагоне.
– Многое поведал, о многом напомнил… – задумчиво ответил я.
И рассказал о том, что видит летчик с высоты полета на поле боя: как с появлением штурмовика фашистская пехота, словно тараканы в щели, залезает в окопы, в укрытия, а танки начинают юлить и расползаться, как жуки. «Мессеры» же не знают, с какой стороны ужалить, боясь попасть под пушки «илов». Больше всего боится противник наших эрэсов и противотанковых бомб, крайне не терпит бреющего полета. Рассказал об отдельных эпизодах воздушных боев, о неравных схватках «илов» с противником в воздухе. Внимательно слушал вагон. Далеко не все знали тактико-технические данные «ила», его возможности.
– Ну, спасибо, просветил, – положил руку мне на плечо пожилой раненый.
– Теперь вроде другими глазами посмотрели на «горбатого». Задачки он решает трудные.
Меня тоже просвещали.
– Вот это САУ – самоходная артиллерийская установка, – показал старшина на спешившие к фронту платформы. – Сила! А вот танк «тридцатьчетверка». А вот это… Братцы! Понтоны везут! Это же Днепром пахнет!
Как бы в подтверждение слов старшины мы услышали «Песню о Днепре». Ее пели в вагонной теплушке стоящего рядом с нами эшелона. У раздвинутых на всю ширь дверей сидели на полу, свесив ноги с вагона, и стояли солдаты-пехотинцы. У многих на поношенных гимнастерках поблескивали ордена и медали, но у большинства гимнастерки были новенькие, еще без нашивок и наград: это все было впереди, там, куда спешил эшелон. Запевал песню пожилой солдат. Облокотившись на перила, он пел серьезно и вдохновенно:
У прибрежных лоз, у высоких круч И любили мы, и росли. Ой Днипро, Днипро, ты широк, могуч, Над тобой летят журавли.
Вначале голос певца мне показался немного тоскующим. Затем:песню подхватили солдаты. И меня поразил торжественно-суровый мотив, те полные глубокого смысла слова, от которых утихает боль ран, сжимается сердце, томимое жаждой боя и мести врагу, опоганившему воду из священных днепровских стремнин.
Я слушал песню и с гордостью думал о том, что в этой могучей украинской реке есть и вода из небольшого ручейка, берущего начало в моих родных краях, на южных склонах Валдайской возвышенности. А к северо-западу от истока Днепра из подземных родников вытекают Волга и Западная Двина. Близость истоков Днепра, Волги и Западной– Двины облегчала в прошлом устройство волоков, а затем и каналов. Недалеко от моих родных мест даже есть село Волок, само название которого говорит о древнем занятии его жителей, помогавших купцам, заморским гостям торить дорогу «из варяг в греки». На берегах Днепра сложилось великое древнерусское государство – Киевская Русь, колыбель трех братских народов – русского, украинского, белорусского. Еще мой отец говорил: «Из наших валдайских родников пьют воду три народа»…
Нас обогнал эшелон с десантниками. Ребята мускулистые, загорелые. Гимнастерка нараспашку; на груди короткий автомат, нож в чехле на ремне. В вагоне шум, веселье, музыка. Едут на фронт, как на свадьбу, лихо, весело! Впрочем, обстановка последних дней и вправду веселила: советские войска широким фронтом гнали гитлеровцев по всей Украине.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В НЕБО
Пылил военными дорогами сентябрь сорок третьего года. Там, где прошел фронт, словно смерч оставил свои следы. Редкое село уцелело. Под гусеницами танков лежат покалеченные яблони с яблоками на ветках, колодцы забиты трупами, в полях – вмятая в землю несжатая пшеница. Отступая, фашисты хотели оставить пустыню. И только стремительные удары наших войск помешали этому. Целую неделю дули сильные ветры, поднимая пыльные бури, сквозь которые солнце казалось мрачно-багровым.
В один из таких сентябрьских дней я оставил госпиталь. Из госпиталя удалось выскользнуть в очередную расчистку. Хотя раны еще ныли, но на обходе я: бодро ответил главврачу, не очень вникавшему в опрос и осмотр, что чувствую себя хорошо и готов вернуться в строй. В госпитале мне выдали новенькую армейскую одежду, чуть ли не на весь вещевой аттестат: гимнастерку, брюки, пилотку, ватную тужурку цвета хаки И кирзовые сапоги. Вдобавок еще сухой паек. Только вот погон не оказалось. Вместо этого в предписании указывалось, что старший лейтенант Пальмов после ранения прошел курс лечения в госпитале таком-то и направляется в отдел кадров фронта.
Моим попутчиком на запад был ротный из морской пехоты, с которым мы сдружились в госпитале. На окраине Сталине мы ждали попутную машину и видели, как в город возвращались беженцы, в основном женщины и дети.
– Ох, и нелегкая им выпала доля, – вздохнул старший лейтенант, наблюдая, как старик с дочерью или невесткой толкали разбитую тележку с узлами. На них сидел худой мальчик, с удивлением рассматривая военных в незнакомой ему форме. До слуха донеслось:
– Деда, а немцы насовсем убежали?
– Совсем, совсем… Красная Армия их прогнала.
Ехали мы с морским пехотинцем на попутных машинах, в товарняке, шли пешком. Разного наслушались и навиделись, душа была полна рассказами о тяжелом времени фашистской оккупации. Видели свежие могилы расстрелянных и повешенных советских людей, вывески с немецким названием улиц. Жутко становилось от мысли, что враг еще топчет значительную часть родной земли. Хотелось поскорее в бой… Отдел кадров фронта разыскали в одном из сел где-то под Гуляйполем. Не случайно это местечко носит такое необычное название. Поля здесь от горизонта до горизонта, всюду степь да степь с небольшими балочками, с редкими курганами. Действительно, есть где разгуляться! А какие села! На моей псковской земле деревеньки малые, сам я жил в такой. Здесь же одно село тянется на несколько километров. Эти места пощадила война, противник отсюда бежал, не успев сотворить расправу.
Вот и пришло время расставаться с моим товарищем морским пехотинцем. Пожали друг другу руки, обнялись. Старшего лейтенанта ждали окопы и траншеи, атаки под встречным свинцом. Меня – небо. Я очень боялся, что фронтовой отдел кадров направит меня в первую попавшуюся часть. И поэтому был приятно обрадован готовностью кадровиков направить в штаб 8-й воздушной армии. А здесь тоже вышло все хорошо: сразу передали через корпус в дивизию. Ну, а там свои! Моя госпитальная экипировка – без погон и знаков различия – не внушала доверия. В этом я убедился во время тщательной проверки документов в штабе дивизии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
На платформе увидел распластанный Ил-2. Как же я ему обрадовался! Подошел, как к старому другу, нежно погладил броню в шершавых зазубринах от пуль и осколков. И ты, дружище, в госпиталь? Что успел сделать и где ранен? Кто твой хозяин, и остался ли он жив? Уходя, шепнул: «Лечись, Ильюша, мы еще по-воюем».
– Ну, что, повидался с другом? Что он тебе рассказал? – шутили раненые в вагоне.
– Многое поведал, о многом напомнил… – задумчиво ответил я.
И рассказал о том, что видит летчик с высоты полета на поле боя: как с появлением штурмовика фашистская пехота, словно тараканы в щели, залезает в окопы, в укрытия, а танки начинают юлить и расползаться, как жуки. «Мессеры» же не знают, с какой стороны ужалить, боясь попасть под пушки «илов». Больше всего боится противник наших эрэсов и противотанковых бомб, крайне не терпит бреющего полета. Рассказал об отдельных эпизодах воздушных боев, о неравных схватках «илов» с противником в воздухе. Внимательно слушал вагон. Далеко не все знали тактико-технические данные «ила», его возможности.
– Ну, спасибо, просветил, – положил руку мне на плечо пожилой раненый.
– Теперь вроде другими глазами посмотрели на «горбатого». Задачки он решает трудные.
Меня тоже просвещали.
– Вот это САУ – самоходная артиллерийская установка, – показал старшина на спешившие к фронту платформы. – Сила! А вот танк «тридцатьчетверка». А вот это… Братцы! Понтоны везут! Это же Днепром пахнет!
Как бы в подтверждение слов старшины мы услышали «Песню о Днепре». Ее пели в вагонной теплушке стоящего рядом с нами эшелона. У раздвинутых на всю ширь дверей сидели на полу, свесив ноги с вагона, и стояли солдаты-пехотинцы. У многих на поношенных гимнастерках поблескивали ордена и медали, но у большинства гимнастерки были новенькие, еще без нашивок и наград: это все было впереди, там, куда спешил эшелон. Запевал песню пожилой солдат. Облокотившись на перила, он пел серьезно и вдохновенно:
У прибрежных лоз, у высоких круч И любили мы, и росли. Ой Днипро, Днипро, ты широк, могуч, Над тобой летят журавли.
Вначале голос певца мне показался немного тоскующим. Затем:песню подхватили солдаты. И меня поразил торжественно-суровый мотив, те полные глубокого смысла слова, от которых утихает боль ран, сжимается сердце, томимое жаждой боя и мести врагу, опоганившему воду из священных днепровских стремнин.
Я слушал песню и с гордостью думал о том, что в этой могучей украинской реке есть и вода из небольшого ручейка, берущего начало в моих родных краях, на южных склонах Валдайской возвышенности. А к северо-западу от истока Днепра из подземных родников вытекают Волга и Западная Двина. Близость истоков Днепра, Волги и Западной– Двины облегчала в прошлом устройство волоков, а затем и каналов. Недалеко от моих родных мест даже есть село Волок, само название которого говорит о древнем занятии его жителей, помогавших купцам, заморским гостям торить дорогу «из варяг в греки». На берегах Днепра сложилось великое древнерусское государство – Киевская Русь, колыбель трех братских народов – русского, украинского, белорусского. Еще мой отец говорил: «Из наших валдайских родников пьют воду три народа»…
Нас обогнал эшелон с десантниками. Ребята мускулистые, загорелые. Гимнастерка нараспашку; на груди короткий автомат, нож в чехле на ремне. В вагоне шум, веселье, музыка. Едут на фронт, как на свадьбу, лихо, весело! Впрочем, обстановка последних дней и вправду веселила: советские войска широким фронтом гнали гитлеровцев по всей Украине.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В НЕБО
Пылил военными дорогами сентябрь сорок третьего года. Там, где прошел фронт, словно смерч оставил свои следы. Редкое село уцелело. Под гусеницами танков лежат покалеченные яблони с яблоками на ветках, колодцы забиты трупами, в полях – вмятая в землю несжатая пшеница. Отступая, фашисты хотели оставить пустыню. И только стремительные удары наших войск помешали этому. Целую неделю дули сильные ветры, поднимая пыльные бури, сквозь которые солнце казалось мрачно-багровым.
В один из таких сентябрьских дней я оставил госпиталь. Из госпиталя удалось выскользнуть в очередную расчистку. Хотя раны еще ныли, но на обходе я: бодро ответил главврачу, не очень вникавшему в опрос и осмотр, что чувствую себя хорошо и готов вернуться в строй. В госпитале мне выдали новенькую армейскую одежду, чуть ли не на весь вещевой аттестат: гимнастерку, брюки, пилотку, ватную тужурку цвета хаки И кирзовые сапоги. Вдобавок еще сухой паек. Только вот погон не оказалось. Вместо этого в предписании указывалось, что старший лейтенант Пальмов после ранения прошел курс лечения в госпитале таком-то и направляется в отдел кадров фронта.
Моим попутчиком на запад был ротный из морской пехоты, с которым мы сдружились в госпитале. На окраине Сталине мы ждали попутную машину и видели, как в город возвращались беженцы, в основном женщины и дети.
– Ох, и нелегкая им выпала доля, – вздохнул старший лейтенант, наблюдая, как старик с дочерью или невесткой толкали разбитую тележку с узлами. На них сидел худой мальчик, с удивлением рассматривая военных в незнакомой ему форме. До слуха донеслось:
– Деда, а немцы насовсем убежали?
– Совсем, совсем… Красная Армия их прогнала.
Ехали мы с морским пехотинцем на попутных машинах, в товарняке, шли пешком. Разного наслушались и навиделись, душа была полна рассказами о тяжелом времени фашистской оккупации. Видели свежие могилы расстрелянных и повешенных советских людей, вывески с немецким названием улиц. Жутко становилось от мысли, что враг еще топчет значительную часть родной земли. Хотелось поскорее в бой… Отдел кадров фронта разыскали в одном из сел где-то под Гуляйполем. Не случайно это местечко носит такое необычное название. Поля здесь от горизонта до горизонта, всюду степь да степь с небольшими балочками, с редкими курганами. Действительно, есть где разгуляться! А какие села! На моей псковской земле деревеньки малые, сам я жил в такой. Здесь же одно село тянется на несколько километров. Эти места пощадила война, противник отсюда бежал, не успев сотворить расправу.
Вот и пришло время расставаться с моим товарищем морским пехотинцем. Пожали друг другу руки, обнялись. Старшего лейтенанта ждали окопы и траншеи, атаки под встречным свинцом. Меня – небо. Я очень боялся, что фронтовой отдел кадров направит меня в первую попавшуюся часть. И поэтому был приятно обрадован готовностью кадровиков направить в штаб 8-й воздушной армии. А здесь тоже вышло все хорошо: сразу передали через корпус в дивизию. Ну, а там свои! Моя госпитальная экипировка – без погон и знаков различия – не внушала доверия. В этом я убедился во время тщательной проверки документов в штабе дивизии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65