https://www.dushevoi.ru/products/dushevye-kabiny/Am_Pm/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Здесь же все твердо, прочно. Наверное, нет такого кресла, о котором надо предупреждать: «Осторожно, у него ножка не в порядке». Катя даже к некоторым стульям и этикетки такие приклеила.
Сам Корсинька удивительно мил и радушен. Потирает руки, не знает, куда посадить. Его глаза за очками сияют от предвосхищения музыки, которую он уже отчасти знает. Но его радость неполна, пока ее не разделили другие.
Хозяйка, Надежда Николаевна, в светло-сером платье, стройная, с неизменной гладкой прической, которая так идет к ее строгим чертам, встает из-за рояля – это ее место,– чтобы приветствовать гостя. А Сашенька, полная противоположность сестре – с неправильным круглым личиком и пышными, взбитыми у лба и распущенными по плечам кудрями, вся порыв, огонь, Госпожа Неожиданность,– говорит о чем-то в углу с Дмитрием Стасовым и громко смеется. Ее зрелая красота выступает сегодня особенно ярко. Ах, Сашенька, прелестная Анна-Лаура, отчего вы так легко отступились от Мусоргского? Ваш муж славный, симпатичный, умница, но он не нашего клана и оценить ваш талант не может, как мы. Верен ли слух, что он запрещает вам петь на сцене? И что вы, затмевающая знаменитых певиц, соглашаетесь остаться только любительницей?…Она кивает Бородину.
– Мне сегодня достанется,– говорит она со смехом.
О да, ей предстоит петь и Ярославну, и Кончаковну, и даже изобразить женский хорик. Впрочем, здесь Алина Хвостова со своими ученицами; значит, женский хорик, может быть, и прозвучит. Мусоргского нет, а то он спел бы все мужские партии. Нет, вряд ли: в последнее время он сильно спал с голоса.
– Где он пропадает? – осведомляется о Мусоргском один из гостей.
– Вы это верно сказали: именно пропадает.– Владимир Стасов качает своей живописной головой, и общее настроение омрачается.
Люди вокруг разные, у них даже противоположные вкусы. Но музыка «Игоря» нравится решительно всем. Михаил Федорович, тот самый историк, который не признавал драматизма в сценарии оперы, слушает арию Галицкого с нескрываемым удовольствием. При словах:
«Пожил бы я всласть:
Ведь на то и власть…» – он даже подмигивает Бородину, и тот понимает, что значит это подмигивание: да, князь Галицкий отталкивающая личность, но музыка, его рисующая, совсем не отталкивающа – не может быть такой музыки. И в то же время она совсем не смягчает облика Галицкого, нисколько не оправдывает его: мы знаем, что он плох, музыка говорит об этом, а слушать нам приятно. Таково свойство музыки.
Плач Ярославны, ее сцена с обиженными девушками, которые просят заступиться за их подругу (как удачно выбран здесь народный пятидольный размер), потом разговор Ярославны с обидчиком – ее беспутным братом князем Галицким, его издевательские ответы, ее благородный гнев – всем этим можно было насладиться сполна. И еще – глубоким вниманием, с каким гости Корсакова все выслушали. Когда же начался хор бояр: «Мужайся, княгиня, недобрые вести», и потом – пусть на рояле, но по-оркестровому грозно – запылал пожар и загудел набат.(Надежда Николаевна была мастером таких оркестровых звучаний на фортепьяно), Стасов даже встал с места и победоносно оглядел всех. И до конца сцены простоял так, скрестив руки на груди. А после широкими шагами приблизился к Бородину.
– Вот уж подлинно,– загудел он не хуже тех фортепьянных басов: – «Еду-еду не свищу, а наеду – не спущу!» Низкий поклон вам за это.
И он действительно низко поклонился и даже отступил на шаг, потеснив других, что при его росте было особенно заметно. Будь это кто-нибудь другой, не Стасов, этот эффектный поклон и торжественные слова показались бы напыщенными, отозвались бы театральностью и фальшью. Но у Владимира Васильевича все его порывы были так искренни, а сам он был такой крупный и колоритный, что его размашистые жесты и восторженные восклицания казались совершенно естественными. Напротив, простота и тихость в этом представительном человеке, созданном для борьбы, казались бы неуместными. Даже Корсаков, для которого малейшая фальшь непереносима, и того нисколько не покоробила громозвучность Стасова. Он сам начал аплодировать, протянув вперед руки.
– Грандиозно! Феноменально! – восклицал Стасов.– Дорогой мой человечище, сколько в вас силы!
Потом он прибавил все так же торжественно:
– Вот мы и узнали новые богатства. Но ведь и прежние не менее великолепны!
Сестры – Надежда Николаевна и Сашенька – переглянулись. Александра Николаевна подошла к роялю. И все увидали перед собой пылкую, своевольную дочь хана. Окончив арию и грациозно поклонившись, она отошла, оставив сестру у рояля.
И тогда-то Надежда Николаевна сыграла Половецкие пляски, свое переложение для фортепьяно – со всеми подробностями гармонизации. Оттого нетрудно было вообразить себе и оркестр, и большой хор, и всю нарастающую стихию плясок с их жаром, звоном, раздольем.
Бородин слушал пианистку и вспоминал, как она молоденькой девушкой появилась в Балакиревском кружке, поразив всех талантливостью, и как ее единодушно назвали: «Наш милый оркестр».
– Посмотрите на Бородина,– сказал Дмитрий Стасов, наклонившись к Людмиле Ивановне Шестаковой.– Какое у него сейчас прекрасное и счастливое лицо. Вот была бы находка для Репина!
– Да,– сказала Людмила Ивановна, посмотрев на Бородина всегдашним материнским взглядом.– Но в лице что-то грустное. Все-таки его жаль.
Это уж было ее особенностью – жалеть тех, кто моложе.
Была глубокая ночь, когда Бородин вернулся домой. Ему казалось, он долго не уснет, но сон пришел почти мгновенно, как бывало в молодости, когда спалось сколько угодно и в любом положении и двух часов было достаточно, чтобы проснуться свежим и бодрым.
Ему ничего не снилось на этот раз: его сон сбывался наяву.
Он хорошо выспался, а на следующее утро получил телеграмму от Кати… В ушах еще звенели звуки, звоны, отголоски вчерашнего, но утренние шумы и предчувствия дневных забот уже заглушали музыку. Она бледнела, таяла, снова возвращалась, как набегающая волна, но с каждым разом все слабее и прощальнее…
В передней кто-то крикнул:
– А вода на Неве прибывает!
Без стука открылась дверь: в комнате показался сначала край большой дамской шляпы, потом фигура женщины с чемоданами – Липы Столяревской, близкой знакомой, которая подолгу жила в доме, уезжала рассерженная и снова как ни в чем не бывало возвращалась.
Лизутка убежала на курсы. Леночка стала готовить завтрак.
Список дел на сегодня оказался огромным, да еще затесалось туда непредвиденное объяснение с коллегой по поводу пустующей соседней аудитории, где проходили студенческие балы. Коллега собирался оттягать ее для своих занятий.
Вчерашняя музыка совсем смолкла, но уже появилась новая и громко зазвучала. Это могла быть увертюра к «Игорю», которую он еще не начинал. Или другое. Она пришла, как пришло утро.
Обычный день начинался как всегда.

Часть вторая.НЕВЫДУМАННЫЙ РАССКАЗ
«…И том, кто но слушал, тем также привет».
(А. К. Толстой. «Слепой»)
Тринадцатого февраля тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года Александр Павлович Дианин, молодой химик и любимый ученик Бородина, занимался в своей лаборатории. С тех пор как он женился на воспитаннице Бородина Лизочке Баланевой, как-то само собой получилось, что он поселился в той же квартире, вошел в дом, как сын, да он и был дорог Бородину и его жене, как свой, родной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
 сантехника в химках 

 Keramograd Стеклянная фольгированная