Распознавать их я научился безукоризненно по тому же образу мыслей и жизненастроению, и не переставал удивляться поразительному единомыслию и единодушию подследственных братьев…
Не раз перечитывал я труды Фрола Власыча. Особенно люблю сочинение о Разуме, отпавшем от Души, не чувствующем боли и посему плодящем «великие идеи», от которых тупо, пронзительно, ноюще, тягуче, разрывающе-долго, режуще, скребуще, воюще и стонуще болит Душа Мира, Душа Жизни, Душа Бога и Душа Человека…
Вы что-то занервничали, гражданин Гуров. Да. Родственнички ваши приближаются к пределам Родины. Близок час свидания ихнего с вами. . . Близок. Казнь я вам готовлю – пальчики оближете… Сходите в сортир, сходите. Только без фокусов… Не про-хан-же!.. Вы не задавайте вопросов, а сходите. Вижу, что вам не терпится… Я безошибочно угадываю момент, когда подследственный рвется в сортир, чтобы сменить масть допроса, перебить его ритм, чтобы вырваться на миг из потока, волокущего к концу, и вздохнуть в сортире по-человечески… Идите!
Ну, что? Легче стало? .. Ах, вас интересует, как это во мне сочетается уважение к «святым людям» и «разным юродивым», к «религии» и «церковной морали» с профессиональным садизмом, и как ату я не чувстеую «собственной низости», «безжалостности, переходящей все границы разумного мщения», и чего достигну, пытая вас, унижая и казня?..
Разумное мщение. Симпатичная тема. Это как же понимать, если, конечно, влезть в шкуру не мстителя, а того, кому он стремится воздать должное, преступно присвоив себе права Высшего Судии? Вы понимаете, что я присвоил себе право судить и карать, посчитав достаточными для того, чтобы сделать это, муки и смерть родных и свою вечную рану? Не понимаете. Наоборот, вы, демонстрируя свое великодушие, за которым скрыто признание собственной вины, поощряете мое право на мщение, но только в границах разумного. Хитер, стерва!.. Разумное мщение. Это – отвратительно. Вам хочется рационализировать его процесс с тем, чтобы он был переносимей, легче, и, обнаглея, вы дойдете до того, что потребуете свести акт мести к мысли о мести, уверяя меня, что, подобно тому, как боль есть представление о боли, так и месть вполне может быть представлением о мести.
Сущность мести в том, что Разум хочет, насильственным путем восстановив, как ему кажется, справедливость и воздев мерой за меру, вырвав око за око и зуб за зуб, именно почувствовать, вы слышите, почувствовать умиротворение и угасшую наконец страсть мстить, мстить, мстить. Он хочет не представление иметь о мести, которое не насыщает, подобно тому, как представление о боли не есть его собственная боль, но боль ноги, руки, ребра и носа, а освящения своего беззакония и присвоения прав Высшего Судии судить, рядить и восстанавливать справедливость. Он хочет несомненного свидетельства, что прав он был, не согласившись со злодейством или обманом, допущенными по отношению к личности его хозяина. Не согласившись и презрев веру Души в то, что не избежать виновным в злодействе наказания, если оно тотчас же не постигло их он сам бросается творить суд, но не утоляет жажды, прильнув к черной воде мести, которая солона от века, и только распаляет себя, когда не безумеет от ненависти…
Свидетельств правоты мести быть не может. То, что за них принимается – иллюзорно и провоцирует на новые мстительные действия. Месть всегда разумна…
А пример ваш насчет человека погибшего, но, на его взгляд, отомстившего, говорит не о неразумности поступка, а как раз об исключительно разумном подходе к ситуации. Знал, что загубит и свою жизнь гордый мститель, и чужую и наверняка слышал голос души, как я его не раз слышал «Оставь их, Вася! Оставь! Нам свидеться надо!», но пренебрег и загубил сразу несколько жизней, сотни жизней, тысячи жизней! Так что получается: месть разумней жизни. Безумие так думать! Но я угрохал ради мести свою жизнь и покончил бы с ней, если бы не поделился со мной жизнью Фрол Власыч Гусев. А вы не ловите меня на том, что говорю я с симпатией о Боге, с ненавистью о Дьяволе, служа-то лично ему, и к тому же нарушая не только соцзаконность, но и естественное право человека… Вы у меня скоро отменным диссидентом заделаетесь, гражданин Гуров, почище, чем ваш внук Федя!
Что я, собственно, так путанно болтаю о мести, бооли, причем болтаю не своим голосом, наверно, автоматически подключаясь к ходу чьих-либо мыслей. В данный момент к мыслям фрола Власыча. Где моя папочка? Дайте-на я зачитаю одно из показаний моего кормильца и поильца жизнью.
60
Я, Фрол Власыч Гусев, обвиняемый не ведающим, что творит, гражданином следователем Василием Васильевичем Шибановым, чей год рождения и место мне неизвестны, в том, что я 28 февраля 1935 года в два часа, не помню, во сколько минут, вышел из ресторана «Ермак» и вошел в Царство Божие, что во мне, полностью признаю себя виновным и могу по существу дела показать следующее:
Существо дела шло и весне. На ветвях фонарей набухли готовые распуститься почки. Каменные, покрытые инеем оттепели, дома чесались о спины кошек и, отряхиваясь от розовых лапок сизарей, взмывали в бездонное более, чем обычно, небо.
Площадь Павелецкого вокзала грелась под теплыми телами баб, прибывших в большую деревню. Боясь кинуться в каменный лес, бабы толпились у стоянки извозчиков. Здесь дымился, оживая под конским навозом, асфальт. Воробьи, озябнув за зиму, пьянели от горячей пищи.
Трамвай похотливо, но добродушно звал к себе баб. Бабы пошли к нему со сладкой истомой волнения и страха. Уж больно хотел их трамвай. Недаром он назывался удивленным именем «А». Бабы пропустили его, в сели в тридцать пятый, названный так в честь цифры года, родившего трамвай от одного небезызвестного маршрута.
Увязавшись за ними неведомо для себя почему, я немедленно возвратился к извозчикам, ибо все они сидели на своих облучках в позе Н. В. Гоголя на посмертном постаменте, но переодетые и загримированные в разные носы, глаза, прически, бороды, усы и общие лица. Ошибки быть не могло.
Первый же извозчик в ответ на мое приветствие: «Николаю Васильевичу – наше с кисточкой !» грязно выругался, что, естественно, было вызвано объективными причинами; как-то: падением нравов, последовавшим за этим отсутствием достойных седоков, ценой на овес и нерегулируемой рождаемостью всевозможных неживых трамваев. Интеллигентный и мягкий по замыслу родителей и Родины, я сел в пролетку и воскликнул, повинуясь одному из многих моих внутренних голосов, равнополномочных в раопорядительствах и повелениях, касающихся непредуомотренных мною лично поступков… Прости, Господи, за нежданное нашествие действительного причастия настоящего времени и страдательного причастия прошедшего времени…
– К паровозу, будьте любезны, проедемся с вами вместе, – воскликнул я, инверсируя непозволительно часто для трезвого человека.
– К которому? – спросил, вскинувшись, и вмиг перестав походить на Н. В. Гоголя, извозчик.
– Привез…в Москву… за собой… который поезд… траурный с Ленина… телом, – ответил я, стараясь прекратить инверсии сдерживанием дыхания.
– Деньги вперед!
– Ста… жалуй… по! – с готовностью сказал я.
Расплачиваясь, я неосторожно высказал мнение о сходстве извозчика с маршалом Блюхером, на что тот возразил следующим обрезом:
– Ежели ты меня сразу обозвал и блю и хером, то я тебя не к паровозу отвезу, а в участок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Не раз перечитывал я труды Фрола Власыча. Особенно люблю сочинение о Разуме, отпавшем от Души, не чувствующем боли и посему плодящем «великие идеи», от которых тупо, пронзительно, ноюще, тягуче, разрывающе-долго, режуще, скребуще, воюще и стонуще болит Душа Мира, Душа Жизни, Душа Бога и Душа Человека…
Вы что-то занервничали, гражданин Гуров. Да. Родственнички ваши приближаются к пределам Родины. Близок час свидания ихнего с вами. . . Близок. Казнь я вам готовлю – пальчики оближете… Сходите в сортир, сходите. Только без фокусов… Не про-хан-же!.. Вы не задавайте вопросов, а сходите. Вижу, что вам не терпится… Я безошибочно угадываю момент, когда подследственный рвется в сортир, чтобы сменить масть допроса, перебить его ритм, чтобы вырваться на миг из потока, волокущего к концу, и вздохнуть в сортире по-человечески… Идите!
Ну, что? Легче стало? .. Ах, вас интересует, как это во мне сочетается уважение к «святым людям» и «разным юродивым», к «религии» и «церковной морали» с профессиональным садизмом, и как ату я не чувстеую «собственной низости», «безжалостности, переходящей все границы разумного мщения», и чего достигну, пытая вас, унижая и казня?..
Разумное мщение. Симпатичная тема. Это как же понимать, если, конечно, влезть в шкуру не мстителя, а того, кому он стремится воздать должное, преступно присвоив себе права Высшего Судии? Вы понимаете, что я присвоил себе право судить и карать, посчитав достаточными для того, чтобы сделать это, муки и смерть родных и свою вечную рану? Не понимаете. Наоборот, вы, демонстрируя свое великодушие, за которым скрыто признание собственной вины, поощряете мое право на мщение, но только в границах разумного. Хитер, стерва!.. Разумное мщение. Это – отвратительно. Вам хочется рационализировать его процесс с тем, чтобы он был переносимей, легче, и, обнаглея, вы дойдете до того, что потребуете свести акт мести к мысли о мести, уверяя меня, что, подобно тому, как боль есть представление о боли, так и месть вполне может быть представлением о мести.
Сущность мести в том, что Разум хочет, насильственным путем восстановив, как ему кажется, справедливость и воздев мерой за меру, вырвав око за око и зуб за зуб, именно почувствовать, вы слышите, почувствовать умиротворение и угасшую наконец страсть мстить, мстить, мстить. Он хочет не представление иметь о мести, которое не насыщает, подобно тому, как представление о боли не есть его собственная боль, но боль ноги, руки, ребра и носа, а освящения своего беззакония и присвоения прав Высшего Судии судить, рядить и восстанавливать справедливость. Он хочет несомненного свидетельства, что прав он был, не согласившись со злодейством или обманом, допущенными по отношению к личности его хозяина. Не согласившись и презрев веру Души в то, что не избежать виновным в злодействе наказания, если оно тотчас же не постигло их он сам бросается творить суд, но не утоляет жажды, прильнув к черной воде мести, которая солона от века, и только распаляет себя, когда не безумеет от ненависти…
Свидетельств правоты мести быть не может. То, что за них принимается – иллюзорно и провоцирует на новые мстительные действия. Месть всегда разумна…
А пример ваш насчет человека погибшего, но, на его взгляд, отомстившего, говорит не о неразумности поступка, а как раз об исключительно разумном подходе к ситуации. Знал, что загубит и свою жизнь гордый мститель, и чужую и наверняка слышал голос души, как я его не раз слышал «Оставь их, Вася! Оставь! Нам свидеться надо!», но пренебрег и загубил сразу несколько жизней, сотни жизней, тысячи жизней! Так что получается: месть разумней жизни. Безумие так думать! Но я угрохал ради мести свою жизнь и покончил бы с ней, если бы не поделился со мной жизнью Фрол Власыч Гусев. А вы не ловите меня на том, что говорю я с симпатией о Боге, с ненавистью о Дьяволе, служа-то лично ему, и к тому же нарушая не только соцзаконность, но и естественное право человека… Вы у меня скоро отменным диссидентом заделаетесь, гражданин Гуров, почище, чем ваш внук Федя!
Что я, собственно, так путанно болтаю о мести, бооли, причем болтаю не своим голосом, наверно, автоматически подключаясь к ходу чьих-либо мыслей. В данный момент к мыслям фрола Власыча. Где моя папочка? Дайте-на я зачитаю одно из показаний моего кормильца и поильца жизнью.
60
Я, Фрол Власыч Гусев, обвиняемый не ведающим, что творит, гражданином следователем Василием Васильевичем Шибановым, чей год рождения и место мне неизвестны, в том, что я 28 февраля 1935 года в два часа, не помню, во сколько минут, вышел из ресторана «Ермак» и вошел в Царство Божие, что во мне, полностью признаю себя виновным и могу по существу дела показать следующее:
Существо дела шло и весне. На ветвях фонарей набухли готовые распуститься почки. Каменные, покрытые инеем оттепели, дома чесались о спины кошек и, отряхиваясь от розовых лапок сизарей, взмывали в бездонное более, чем обычно, небо.
Площадь Павелецкого вокзала грелась под теплыми телами баб, прибывших в большую деревню. Боясь кинуться в каменный лес, бабы толпились у стоянки извозчиков. Здесь дымился, оживая под конским навозом, асфальт. Воробьи, озябнув за зиму, пьянели от горячей пищи.
Трамвай похотливо, но добродушно звал к себе баб. Бабы пошли к нему со сладкой истомой волнения и страха. Уж больно хотел их трамвай. Недаром он назывался удивленным именем «А». Бабы пропустили его, в сели в тридцать пятый, названный так в честь цифры года, родившего трамвай от одного небезызвестного маршрута.
Увязавшись за ними неведомо для себя почему, я немедленно возвратился к извозчикам, ибо все они сидели на своих облучках в позе Н. В. Гоголя на посмертном постаменте, но переодетые и загримированные в разные носы, глаза, прически, бороды, усы и общие лица. Ошибки быть не могло.
Первый же извозчик в ответ на мое приветствие: «Николаю Васильевичу – наше с кисточкой !» грязно выругался, что, естественно, было вызвано объективными причинами; как-то: падением нравов, последовавшим за этим отсутствием достойных седоков, ценой на овес и нерегулируемой рождаемостью всевозможных неживых трамваев. Интеллигентный и мягкий по замыслу родителей и Родины, я сел в пролетку и воскликнул, повинуясь одному из многих моих внутренних голосов, равнополномочных в раопорядительствах и повелениях, касающихся непредуомотренных мною лично поступков… Прости, Господи, за нежданное нашествие действительного причастия настоящего времени и страдательного причастия прошедшего времени…
– К паровозу, будьте любезны, проедемся с вами вместе, – воскликнул я, инверсируя непозволительно часто для трезвого человека.
– К которому? – спросил, вскинувшись, и вмиг перестав походить на Н. В. Гоголя, извозчик.
– Привез…в Москву… за собой… который поезд… траурный с Ленина… телом, – ответил я, стараясь прекратить инверсии сдерживанием дыхания.
– Деньги вперед!
– Ста… жалуй… по! – с готовностью сказал я.
Расплачиваясь, я неосторожно высказал мнение о сходстве извозчика с маршалом Блюхером, на что тот возразил следующим обрезом:
– Ежели ты меня сразу обозвал и блю и хером, то я тебя не к паровозу отвезу, а в участок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104