В сфабрикованном мной же доносе сообщалось, что Понятьев и его подручные, именовавшиеоя преторианцами, в мелочах подготовили заговор против Сталина и готовились его осуществить на охоте в заповеднике ЦК партии.
– Иосиф Виссарионович подтвердил, что вы приглашали его на охоту с борзыми. Это было в Кремле, когда вы пили, беседовали и закусывали. Так?
– Мысль о заговоре так нелепа, что всерьез опровергать ее невозможно! – сказал Понятьев.
– Правильно, – говорю. – Мы ее опровергнем ее же качеством – нелепостью. В доносе сказано, что в новогоднюю ночь все вы пятеро, подпив, решили казнить Сталина на Красной площади, на Лобном месте.
– Прекрасно! – закричал Понятьев. – У всех нас есть алиби! Все мы находились именно в новогоднюю ночь в разных областях. Гуревич ликвидировал зачинщиков забастовки в Караганде. Ахмедов арестовывал в Казани университетского профессора, поставившего некогда Ленину двойку по философии. Лацио читал в Ташкенте лекцию «Военное искусства От Ганнибала до Сталина», Горяев и Квасницкий до четырех утра давали показания по делу Зиновьева и Каменева. А я… Я вот этой рукой пустил пулю в лоб директору треста: срыв поставок запчастей для номерного завода. Прекрасно!
– Да, – говорю, – с новогодней ночью вам повезло. Придется устроить еще одну абсурдную съемочку. Придется для пущей абсурдности инсценировать казнь вами товарища Сталина на Лобном месте. Кинолента в сочетании с вашими, документально подтвержденными, алиби произведет на Иосифа Виссарионовича неотразимое впечатление. Он давно подозревает, что враг начал коварно использовать органы в кровавой борьбе против лучших кадров партии, против верных сынов народа.
– Мерзавцы! фашисты! Садисты! Своими руками буду давить на кадыки! Пуль на них жалко!
– Пуль жалко, – говорю. – Товарищ Ежов призвал нас к экономии свинца и латуни, но не за счет сохранения жизни врагов. . . Значит, идея моя следственная вам ясна?
– Казнь обязательно инсценировать? Уж больно неприличное зрелище...
– Обязательно. Сталин не очень доверяет письменным показаниям и любит страшные фильмы. Я советую вам не рисковать. Чем правдоподобней вы будете выглядеть в роли палача, тем легче в сочетании с алиби вам удастся реабилитировать себя в глазах Сталина.
53
Чего вдруг, гражданин Гуров, прервав меня, вы поинтересовались судьбой князя? Сами не понимаете природы странной ассоциации.
О князе ничего не расскажу вам… Вам нет дела до судьбы моих друзей… Впрочем, настроение мое переменчивая штука. Князю удалось еще до войны бежать вместе с кузиной во Францию. Оттуда он перебрался в Штаты. Профессор-советолог. Однажды у министра я увидел его фото. Министр считал князя умным, но благородным врагом. Поэтому и мечтал от него избавиться. Но сам погорел, не успев подстроить князю автокатастрофу. О князе и о Пашке Вчерашкине еще будет у нас с вами речь впереди.
У вас, кстати, не пробудился интерес к собственному будущему? Мне ведь оно известно до мельчайших деталей. Позвольте мне секунду подумать, что для вас тягостней и мучительней: известность или неизвестность. Вы, не задумываясь, уверяете, что страшней неизвестность. Логично. Но мы пойдем другим путем. Вдруг известное ужаснет вас посильней, чем ужасают предчувствия? Рябов!.. Врачиху давай сюда. Пусть она подготовит гражданина Гурова к приему информации. Я не рискую сделать это без легкого наркоза…
Вот что будет с вами через пару дней после того, как я доскажу свою мерзкую повесть, а вы расколетесь в зверском убийстве Коллективы Львовны Скотниковой… Расколетесь. Никуда не денетесь… Дайте пульс. Быстро! Пульс у вас, как у космонавта перед перегрузками… Вот что будет с вами через пару дней: фамильные драгоценности я прикажу возвратить их законным владельцам и наследникам, где бы они ни находились. Нам – графьям – это под силу. Весь антиквариат и картины будут вывезены, распроданы, а вырученные деньги под удобным предлогом я вручу людям, отсидевшим по вашей милости по десять и более лет. Многие еще живы. Список всех заложенных вами – в моей папочке.
Освежить желаете в памяти ряд фамилий?.. Обойдетесь? Хорошо. Трофим и Трильби будут переданы в цирк. Я знаю одну милую и не жестокую дрессировщицу… Электру, жену вашу, я поставлю… все-таки психотерапия – хорошая штука: пульс ваш в порядке… я поставлю вашу жену в известность о том, что вы – убийца ее матери и, конечно, любовник. Интересно? Встать с коленей! Не умоляйте меня, подонок! Не стучите зубами! Встать! Все будет так, как я говорю! На носу себе зарубите это! И это еще не все.
Дочь ваша будет дезавуирована, а сын ее от первого брака, внук ваш Федя, о существовании которого вы ни разу не заикнулись и, следовательно, у меня есть все основания полагать, что нет для вас существа на свете любимей и дороже, внук ваш Федя, славный, если справки не врут, молодой человек, узнает и о вас и о матери все до конца. До конца и со всеми подробностями! Дошло до вас это? ..
Вот – моя казнь! И все вы взглянете в глаза друг другу Долго будете смотреть и не будет вам неотложки. И не молите меня, падаль, о смерти и о самых страшных пытках взамен на милость оставить в неведении жену и внука. В милости вам отказано! Потом они уйдут, дав подписку о неразглашении, и я пристрелю вас как собаку. Сначала – в пах, потом – в живот, потом – в лоб. Виллу придется сжечь. Перед поджогом пули будут из вас вынуты. Пожарники – люди дотошные. Часть бумажных денег я тоже уничтожу. Остальные раздам своим волкодавам. Вот и все. Н~ произойдет это не раньше, чем я доскажу свою мерзкую повесть. Конец ее вам известен.
Я, как неудавшийся беллетрист, позволил себе пофиглярничать с композицией… Повторяю: не бухайтесь в ноги Не про-хан-же!.. Не для того я мудохался четыре десятка лет в тюрьме своей жизни. Одним словом, пощады не ждите., Вста-ать!
Очухайтесь. Посмотрите репортаж о совместном отчете представителей творческих союзов писателей, художников, композиторов и киношников перед своими заказчиками и работодателями – членами политбюро, генералитетом и несколькими тупыми представителями преступно оглупляемого десятки лет народа. Мне зрелище сие особенно интересно… Я насчитал уже двадцать три знакомых рыла. Их произведения вы читали, слушали и смотрели. Вот еще трое!.. Еще! Взгляните на лица! Взгляните! Восковой папирос. Бронзовое внимание. Сглатывание торжественных слез. Лучащиеся из глаз клятвы верности. Взгляните на лица!
В моем московском сейфе лежат записи их застольных, прочих светских и интимных разговоров. Все эти люди и многие им подобные ненавидят, презирают, считают сошедшей с ума советскую власть, а ее хозяев – бескультурными и бездуховными ничтожествами, выхолостившими души при подъеме по крутой лестнице к нынешним постам. Все это они анализируют, приходят к мрачным выводам о порочности всех этажей системы, хватаются за головы, рассказывают анекдотические подробности, но пишут они, падлы, при всем своем знании жизни страны и народа, другое. И неизвестно, о чем думают, привычно лицедействуя в данный момент на отчетном сборище. Стыдно ли им блядской, жалкой двойной своей жизни? Чем и как они подпитывают силу, год за годом подавляющую совесть? А ведь деятели эти еще не дегенерировали, как зачитавший клятву верности партии от имени писателей Валентин Катаев, чей одинокий драный парус, давно обретший скотский покой, желтеет от мочи и дерьма над высокой трибуной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Иосиф Виссарионович подтвердил, что вы приглашали его на охоту с борзыми. Это было в Кремле, когда вы пили, беседовали и закусывали. Так?
– Мысль о заговоре так нелепа, что всерьез опровергать ее невозможно! – сказал Понятьев.
– Правильно, – говорю. – Мы ее опровергнем ее же качеством – нелепостью. В доносе сказано, что в новогоднюю ночь все вы пятеро, подпив, решили казнить Сталина на Красной площади, на Лобном месте.
– Прекрасно! – закричал Понятьев. – У всех нас есть алиби! Все мы находились именно в новогоднюю ночь в разных областях. Гуревич ликвидировал зачинщиков забастовки в Караганде. Ахмедов арестовывал в Казани университетского профессора, поставившего некогда Ленину двойку по философии. Лацио читал в Ташкенте лекцию «Военное искусства От Ганнибала до Сталина», Горяев и Квасницкий до четырех утра давали показания по делу Зиновьева и Каменева. А я… Я вот этой рукой пустил пулю в лоб директору треста: срыв поставок запчастей для номерного завода. Прекрасно!
– Да, – говорю, – с новогодней ночью вам повезло. Придется устроить еще одну абсурдную съемочку. Придется для пущей абсурдности инсценировать казнь вами товарища Сталина на Лобном месте. Кинолента в сочетании с вашими, документально подтвержденными, алиби произведет на Иосифа Виссарионовича неотразимое впечатление. Он давно подозревает, что враг начал коварно использовать органы в кровавой борьбе против лучших кадров партии, против верных сынов народа.
– Мерзавцы! фашисты! Садисты! Своими руками буду давить на кадыки! Пуль на них жалко!
– Пуль жалко, – говорю. – Товарищ Ежов призвал нас к экономии свинца и латуни, но не за счет сохранения жизни врагов. . . Значит, идея моя следственная вам ясна?
– Казнь обязательно инсценировать? Уж больно неприличное зрелище...
– Обязательно. Сталин не очень доверяет письменным показаниям и любит страшные фильмы. Я советую вам не рисковать. Чем правдоподобней вы будете выглядеть в роли палача, тем легче в сочетании с алиби вам удастся реабилитировать себя в глазах Сталина.
53
Чего вдруг, гражданин Гуров, прервав меня, вы поинтересовались судьбой князя? Сами не понимаете природы странной ассоциации.
О князе ничего не расскажу вам… Вам нет дела до судьбы моих друзей… Впрочем, настроение мое переменчивая штука. Князю удалось еще до войны бежать вместе с кузиной во Францию. Оттуда он перебрался в Штаты. Профессор-советолог. Однажды у министра я увидел его фото. Министр считал князя умным, но благородным врагом. Поэтому и мечтал от него избавиться. Но сам погорел, не успев подстроить князю автокатастрофу. О князе и о Пашке Вчерашкине еще будет у нас с вами речь впереди.
У вас, кстати, не пробудился интерес к собственному будущему? Мне ведь оно известно до мельчайших деталей. Позвольте мне секунду подумать, что для вас тягостней и мучительней: известность или неизвестность. Вы, не задумываясь, уверяете, что страшней неизвестность. Логично. Но мы пойдем другим путем. Вдруг известное ужаснет вас посильней, чем ужасают предчувствия? Рябов!.. Врачиху давай сюда. Пусть она подготовит гражданина Гурова к приему информации. Я не рискую сделать это без легкого наркоза…
Вот что будет с вами через пару дней после того, как я доскажу свою мерзкую повесть, а вы расколетесь в зверском убийстве Коллективы Львовны Скотниковой… Расколетесь. Никуда не денетесь… Дайте пульс. Быстро! Пульс у вас, как у космонавта перед перегрузками… Вот что будет с вами через пару дней: фамильные драгоценности я прикажу возвратить их законным владельцам и наследникам, где бы они ни находились. Нам – графьям – это под силу. Весь антиквариат и картины будут вывезены, распроданы, а вырученные деньги под удобным предлогом я вручу людям, отсидевшим по вашей милости по десять и более лет. Многие еще живы. Список всех заложенных вами – в моей папочке.
Освежить желаете в памяти ряд фамилий?.. Обойдетесь? Хорошо. Трофим и Трильби будут переданы в цирк. Я знаю одну милую и не жестокую дрессировщицу… Электру, жену вашу, я поставлю… все-таки психотерапия – хорошая штука: пульс ваш в порядке… я поставлю вашу жену в известность о том, что вы – убийца ее матери и, конечно, любовник. Интересно? Встать с коленей! Не умоляйте меня, подонок! Не стучите зубами! Встать! Все будет так, как я говорю! На носу себе зарубите это! И это еще не все.
Дочь ваша будет дезавуирована, а сын ее от первого брака, внук ваш Федя, о существовании которого вы ни разу не заикнулись и, следовательно, у меня есть все основания полагать, что нет для вас существа на свете любимей и дороже, внук ваш Федя, славный, если справки не врут, молодой человек, узнает и о вас и о матери все до конца. До конца и со всеми подробностями! Дошло до вас это? ..
Вот – моя казнь! И все вы взглянете в глаза друг другу Долго будете смотреть и не будет вам неотложки. И не молите меня, падаль, о смерти и о самых страшных пытках взамен на милость оставить в неведении жену и внука. В милости вам отказано! Потом они уйдут, дав подписку о неразглашении, и я пристрелю вас как собаку. Сначала – в пах, потом – в живот, потом – в лоб. Виллу придется сжечь. Перед поджогом пули будут из вас вынуты. Пожарники – люди дотошные. Часть бумажных денег я тоже уничтожу. Остальные раздам своим волкодавам. Вот и все. Н~ произойдет это не раньше, чем я доскажу свою мерзкую повесть. Конец ее вам известен.
Я, как неудавшийся беллетрист, позволил себе пофиглярничать с композицией… Повторяю: не бухайтесь в ноги Не про-хан-же!.. Не для того я мудохался четыре десятка лет в тюрьме своей жизни. Одним словом, пощады не ждите., Вста-ать!
Очухайтесь. Посмотрите репортаж о совместном отчете представителей творческих союзов писателей, художников, композиторов и киношников перед своими заказчиками и работодателями – членами политбюро, генералитетом и несколькими тупыми представителями преступно оглупляемого десятки лет народа. Мне зрелище сие особенно интересно… Я насчитал уже двадцать три знакомых рыла. Их произведения вы читали, слушали и смотрели. Вот еще трое!.. Еще! Взгляните на лица! Взгляните! Восковой папирос. Бронзовое внимание. Сглатывание торжественных слез. Лучащиеся из глаз клятвы верности. Взгляните на лица!
В моем московском сейфе лежат записи их застольных, прочих светских и интимных разговоров. Все эти люди и многие им подобные ненавидят, презирают, считают сошедшей с ума советскую власть, а ее хозяев – бескультурными и бездуховными ничтожествами, выхолостившими души при подъеме по крутой лестнице к нынешним постам. Все это они анализируют, приходят к мрачным выводам о порочности всех этажей системы, хватаются за головы, рассказывают анекдотические подробности, но пишут они, падлы, при всем своем знании жизни страны и народа, другое. И неизвестно, о чем думают, привычно лицедействуя в данный момент на отчетном сборище. Стыдно ли им блядской, жалкой двойной своей жизни? Чем и как они подпитывают силу, год за годом подавляющую совесть? А ведь деятели эти еще не дегенерировали, как зачитавший клятву верности партии от имени писателей Валентин Катаев, чей одинокий драный парус, давно обретший скотский покой, желтеет от мочи и дерьма над высокой трибуной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104