- А может, зря?.. Детский лепет?.. Акт рабочей комиссии подписан. Кто задержит пуск?.. Ты с ума сошел, Палин!.. - Но тут же твердо сказал себе: - Нет! Не зря! Не зря…»
- Алимов на месте?
- У себя… - ласково ответила секретарша. Продолжая улыбаться только глазами, прошла к шкафу походкой гусыни, колыхая массивными бедрами.
Палин вошел к Алимову, открыв две двери и миновав неширокий тамбур.
Кабинет Главного - четыре палинских. Метров пятьдесят пять. Во весь пол - темно-зеленый палас, крапленный черным. На стенах - технологическая схема в цвете на голубой батистовой кальке… «Смахивает на персидский ковер…» - мелькнуло у Палина.
Огромные фото реакторного и турбинного залов, картограмма активной зоны атомного реактора, тоже на голубой кальке и в цвете, напоминающая раскладку под вышивку ришелье.
Стол завален бумагами вразброс. Кажется, что Алимов сидит несколько выше положенного, словно у стула подставка.
«Если это продуманно, то ловко… - про себя отметил Палин, решительно проходя и садясь в кресло. - Подчиненный сразу видит, с кем имеет дело…»
- Я тебя слушаю, Владимир Иванович, - сказал Алимов и почти через весь стол наклонился к Палину, пожимая руку и непрерывно кивая малиновым лицом, полным подобострастия. Впечатление, будто нюхает воздух.
Лицо у Алимова плоское, сильно пористое, лоб низкий и, кажется, вот-вот зарастет волосами. Стрижка бобриком у самых бровей. Равномерный серебряный проблеск.
Палин в упор смотрел в глаза Алимову. В них вымученное выражение внимания, но какое-то застывшее, отрешенное.
«Декорация… - подумал Палин. - Через такую шторку внутрь не заглянешь…»
- Станислав Павлович!
- Я тебя слушаю, слушаю… - подбадривал Алимов. Голос глуховат.
- Я буду прямо… Без лирики… И ты, и я ведь работали на таежных объектах…
По лицу Алимова мелькнула тень, однако глаза стойко держали прежнее выражение. Он мелко кивал, дергая носом, будто вынюхивал, что же сейчас скажет Палин, и глухо подтвердил, дугообразно мотнув головой слева направо.
- Работали… Было дело… - И улыбнулся. Улыбка виноватая. - Бомбашку варили… Ну и что?
- Реакторы чем охлаждали?
- Речной водой напроток… Ну и что?.. Так то ж какое время было? Ничего не знали… Сам Борода не уберегся… Чего уж там… Внешняя дозиметрия в твоих руках была, тебе известно не хуже моего… Теперь ведь не так. Научились мерить активность…
- Научились, говоришь?! - Палин негодующе перевел дыхание. - А как же этот сброс в море?.. - «Серо, неубедительно… Разве этим его проймешь?.. Ему бы про Соуши, Порошино да Марьино… Но нет… Все это „давно и неправда“… Сегодня правда - это черная труба и готовность сбрасывать радиоактивную грязь в море…»
- Ты снова про эту трубу?! - удивленно воскликнул Алимов, нырнув головой уже справа налево, и выпрямился, отпрянув на спинку кресла. На этот раз глаза его выражали деланное негодование. - Тебе же ясно было сказано на оперативке: нормы радиационной безопасности нарушены не будут. Разбавление обеспечим… Контроль, разумеется, за тобой. Тут уж ты моя правая рука…
- Хорошо! - Палин почувствовал, что перестает владеть собой. - Возьмем кусок дерьма и бросим его в котел с борщом. Несъедобно? Думаю, спорить не станешь… Теперь иначе. Растворим ту же массу дерьма в некотором количестве воды и - в тот же котел… Есть разница?! Нет! Качественной разницы нет. В этом весь фокус… Бесспорно выпадение радиоактивного осадка. И чем мощнее разбавление, тем шире факел загрязнения морского дна…
Алимов криво усмехнулся.
- Ты остряк, Володя. - В глазах промелькнула задумчивость. Сказал заговорщически: - Я тебя понимаю. Ты отвечаешь в первую голову. Но ведь, в конце концов, отвечаю и я. И с меня главный спрос… Положение безвыходное - стране нужна энергия! Нефть… Валюта…
«Что ты мелешь!.. - думал Палин. - Настоящую энергию ты выдашь не ранее, чем через полгода. И после ввода блока спецхимии».
Алимов виновато развел руками.
- Звонил начальник главка Торбин. Приказал пускать блок…
- Вот и выходит, что я кругом дурак! - в сердцах сказал Палин, вставая с кресла.
Алимов вскочил. Выбежал на палас. Усиленно нюхая воздух, тряс Палину руку, приговаривая:
- Ну что ты, что ты! Ты у нас зубр дозиметрии!.. - А глаза просветлели и искрились, и в них читалось: «Конечно же дурак… Дурак! Воистину дурак!»
И все же Алимову показалось, что невольный выкрик Палина в финале означал капитуляцию. «И слава богу! Слава богу!..»
2
Дома вечером Палина не покидало то же самое чувство, которое родилось в нем сегодня утром, а к концу дня как бы развернулось и окрепло и ощущалось им как-то особенно внове. Да, да. Это потому, что он увидел вдруг всю картину в целом и понял, определил свое место в ней. И место это не из последних… Нет, не то, чтобы это его воодушевляло, нет. Волновало другое: он все же кое-что может сделать, чтобы помешать содеяться злу… Он это хорошо теперь видит… И не имеет права бездействовать…
«Ах, как жаль, что бросил курить! - с сожалением подумал он. - Сейчас бы насосался дыму, слегка успокоился… Обдумал…»
Палин в нетерпении прохаживался по своей четырнадцатиметровке, которую наконец выгадал себе на двадцать третьем году семейной жизни. Он вдруг остановился и, вспомнив, что у него уже год свой домашний кабинет, с видимым удовлетворением осмотрел обстановку: диван-кровать, крытый старым, купленным еще там, за хребтом, темным шерстяным ковром, на стене, над диваном, собственноручной работы чеканка - портрет Курчатова, поперек - двухтумбовый стол, стул от гарнитура, который утащил к себе из большой комнаты, на короткой стене - самодельный стеллаж с книгами, томов шестьсот. Художественных и технических, примерно, пополам. На скрипучем паркетном полу серая паласная дорожка. Все.
Он стоял посредине комнаты в старой, много раз штопанной, но зато очень привычной полосатой пижаме и смотрел на портрет Курчатова.
- Игорь Васильевич… - тихо произнес Палин. - Ничего не могу поделать… Сегодня я вижу все и не могу молчать…
Курчатов смотрел на него остро, испытующе, и Палин услышал вдруг его бодрый голос:
- Даешь открытие!
- Даю, Игорь Васильевич… С запозданием, но открыл в себе… - он хотел сказать «гражданина России», но смутился и тише обычного добавил: - Открыл я в себе, Игорь Васильевич, нечто…
В это время в комнату вошла Соня, жена Палина. Толстая, небольшого роста, с заплывшей жиром шеей.
- Ты с кем это тут говоришь? - спросила она писклявым голосом. Маленькие водянистые глаза ее из-под вздувшихся подушечками век, словно из амбразур, смотрели с беспокойством и подозрением. - Ты что, Вова?
Он вдруг ощутил досаду, что надо и ей объяснять все сначала, но затем одернул себя: ведь жена, и ей можно с любого места, хоть с конца… И жгучее чувство вины перед нею вдруг заполнило душу. Именно он и такие, как он, виноваты в том, что его милая, молодая, красивая Софьюшка стала вот такой…
Многое изменила в ней болезнь, но вот привязанности к нему, любви к нему не изменила. И он, порою думая об этом, переполнялся теплом и нежностью к ней, и благодарностью, что она есть, живет в постоянной борьбе с недугом и еще где-то берет силы на заботу о нем и сынишке.
Нет! Удивительно стойкий, прекрасный человек его жена! Ему захотелось сказать ей эти слова, но что-то остановило его, он спрятал глаза и, смущенно улыбаясь, похлопал себя по бокам, ища по старой привычке коробку сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
- Алимов на месте?
- У себя… - ласково ответила секретарша. Продолжая улыбаться только глазами, прошла к шкафу походкой гусыни, колыхая массивными бедрами.
Палин вошел к Алимову, открыв две двери и миновав неширокий тамбур.
Кабинет Главного - четыре палинских. Метров пятьдесят пять. Во весь пол - темно-зеленый палас, крапленный черным. На стенах - технологическая схема в цвете на голубой батистовой кальке… «Смахивает на персидский ковер…» - мелькнуло у Палина.
Огромные фото реакторного и турбинного залов, картограмма активной зоны атомного реактора, тоже на голубой кальке и в цвете, напоминающая раскладку под вышивку ришелье.
Стол завален бумагами вразброс. Кажется, что Алимов сидит несколько выше положенного, словно у стула подставка.
«Если это продуманно, то ловко… - про себя отметил Палин, решительно проходя и садясь в кресло. - Подчиненный сразу видит, с кем имеет дело…»
- Я тебя слушаю, Владимир Иванович, - сказал Алимов и почти через весь стол наклонился к Палину, пожимая руку и непрерывно кивая малиновым лицом, полным подобострастия. Впечатление, будто нюхает воздух.
Лицо у Алимова плоское, сильно пористое, лоб низкий и, кажется, вот-вот зарастет волосами. Стрижка бобриком у самых бровей. Равномерный серебряный проблеск.
Палин в упор смотрел в глаза Алимову. В них вымученное выражение внимания, но какое-то застывшее, отрешенное.
«Декорация… - подумал Палин. - Через такую шторку внутрь не заглянешь…»
- Станислав Павлович!
- Я тебя слушаю, слушаю… - подбадривал Алимов. Голос глуховат.
- Я буду прямо… Без лирики… И ты, и я ведь работали на таежных объектах…
По лицу Алимова мелькнула тень, однако глаза стойко держали прежнее выражение. Он мелко кивал, дергая носом, будто вынюхивал, что же сейчас скажет Палин, и глухо подтвердил, дугообразно мотнув головой слева направо.
- Работали… Было дело… - И улыбнулся. Улыбка виноватая. - Бомбашку варили… Ну и что?
- Реакторы чем охлаждали?
- Речной водой напроток… Ну и что?.. Так то ж какое время было? Ничего не знали… Сам Борода не уберегся… Чего уж там… Внешняя дозиметрия в твоих руках была, тебе известно не хуже моего… Теперь ведь не так. Научились мерить активность…
- Научились, говоришь?! - Палин негодующе перевел дыхание. - А как же этот сброс в море?.. - «Серо, неубедительно… Разве этим его проймешь?.. Ему бы про Соуши, Порошино да Марьино… Но нет… Все это „давно и неправда“… Сегодня правда - это черная труба и готовность сбрасывать радиоактивную грязь в море…»
- Ты снова про эту трубу?! - удивленно воскликнул Алимов, нырнув головой уже справа налево, и выпрямился, отпрянув на спинку кресла. На этот раз глаза его выражали деланное негодование. - Тебе же ясно было сказано на оперативке: нормы радиационной безопасности нарушены не будут. Разбавление обеспечим… Контроль, разумеется, за тобой. Тут уж ты моя правая рука…
- Хорошо! - Палин почувствовал, что перестает владеть собой. - Возьмем кусок дерьма и бросим его в котел с борщом. Несъедобно? Думаю, спорить не станешь… Теперь иначе. Растворим ту же массу дерьма в некотором количестве воды и - в тот же котел… Есть разница?! Нет! Качественной разницы нет. В этом весь фокус… Бесспорно выпадение радиоактивного осадка. И чем мощнее разбавление, тем шире факел загрязнения морского дна…
Алимов криво усмехнулся.
- Ты остряк, Володя. - В глазах промелькнула задумчивость. Сказал заговорщически: - Я тебя понимаю. Ты отвечаешь в первую голову. Но ведь, в конце концов, отвечаю и я. И с меня главный спрос… Положение безвыходное - стране нужна энергия! Нефть… Валюта…
«Что ты мелешь!.. - думал Палин. - Настоящую энергию ты выдашь не ранее, чем через полгода. И после ввода блока спецхимии».
Алимов виновато развел руками.
- Звонил начальник главка Торбин. Приказал пускать блок…
- Вот и выходит, что я кругом дурак! - в сердцах сказал Палин, вставая с кресла.
Алимов вскочил. Выбежал на палас. Усиленно нюхая воздух, тряс Палину руку, приговаривая:
- Ну что ты, что ты! Ты у нас зубр дозиметрии!.. - А глаза просветлели и искрились, и в них читалось: «Конечно же дурак… Дурак! Воистину дурак!»
И все же Алимову показалось, что невольный выкрик Палина в финале означал капитуляцию. «И слава богу! Слава богу!..»
2
Дома вечером Палина не покидало то же самое чувство, которое родилось в нем сегодня утром, а к концу дня как бы развернулось и окрепло и ощущалось им как-то особенно внове. Да, да. Это потому, что он увидел вдруг всю картину в целом и понял, определил свое место в ней. И место это не из последних… Нет, не то, чтобы это его воодушевляло, нет. Волновало другое: он все же кое-что может сделать, чтобы помешать содеяться злу… Он это хорошо теперь видит… И не имеет права бездействовать…
«Ах, как жаль, что бросил курить! - с сожалением подумал он. - Сейчас бы насосался дыму, слегка успокоился… Обдумал…»
Палин в нетерпении прохаживался по своей четырнадцатиметровке, которую наконец выгадал себе на двадцать третьем году семейной жизни. Он вдруг остановился и, вспомнив, что у него уже год свой домашний кабинет, с видимым удовлетворением осмотрел обстановку: диван-кровать, крытый старым, купленным еще там, за хребтом, темным шерстяным ковром, на стене, над диваном, собственноручной работы чеканка - портрет Курчатова, поперек - двухтумбовый стол, стул от гарнитура, который утащил к себе из большой комнаты, на короткой стене - самодельный стеллаж с книгами, томов шестьсот. Художественных и технических, примерно, пополам. На скрипучем паркетном полу серая паласная дорожка. Все.
Он стоял посредине комнаты в старой, много раз штопанной, но зато очень привычной полосатой пижаме и смотрел на портрет Курчатова.
- Игорь Васильевич… - тихо произнес Палин. - Ничего не могу поделать… Сегодня я вижу все и не могу молчать…
Курчатов смотрел на него остро, испытующе, и Палин услышал вдруг его бодрый голос:
- Даешь открытие!
- Даю, Игорь Васильевич… С запозданием, но открыл в себе… - он хотел сказать «гражданина России», но смутился и тише обычного добавил: - Открыл я в себе, Игорь Васильевич, нечто…
В это время в комнату вошла Соня, жена Палина. Толстая, небольшого роста, с заплывшей жиром шеей.
- Ты с кем это тут говоришь? - спросила она писклявым голосом. Маленькие водянистые глаза ее из-под вздувшихся подушечками век, словно из амбразур, смотрели с беспокойством и подозрением. - Ты что, Вова?
Он вдруг ощутил досаду, что надо и ей объяснять все сначала, но затем одернул себя: ведь жена, и ей можно с любого места, хоть с конца… И жгучее чувство вины перед нею вдруг заполнило душу. Именно он и такие, как он, виноваты в том, что его милая, молодая, красивая Софьюшка стала вот такой…
Многое изменила в ней болезнь, но вот привязанности к нему, любви к нему не изменила. И он, порою думая об этом, переполнялся теплом и нежностью к ней, и благодарностью, что она есть, живет в постоянной борьбе с недугом и еще где-то берет силы на заботу о нем и сынишке.
Нет! Удивительно стойкий, прекрасный человек его жена! Ему захотелось сказать ей эти слова, но что-то остановило его, он спрятал глаза и, смущенно улыбаясь, похлопал себя по бокам, ища по старой привычке коробку сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28