А.Г. Об этом чуть позже. А всё-таки, по каким признакам? Ведь известно сейчас, что код шимпанзе, по-моему, отличается от нас всего на 1 процент.
П.И. Да, всего на 1 процент.
А.Г. А на сколько же процентов отличается…
П.И. …ДНК одного индивидуума от другого? На доли процента. Десятые, а, может быть, и сотые доли процента.
А.Г. Так их же найти надо.
П.И. И это было естественным препятствием для того, чтобы методы молекулярной биологии и молекулярной генетики могли бы эффективно служить как инструмент в решении задачи идентификации человека - вплоть до середины 80-х годов. Как вы знаете, эпоха ДНК, а именно, структурно-функциональных исследований ДНК, началась в 50-х годах уже прошлого века. Так вот, проблема как раз заключалась в том, что до определённого момента молекулярные биологи и молекулярные генетики оперировали такими понятиями, как ДНК, гены на уровне видовом. То есть, это была ДНК человека, или гены мыши, или гены дрозофилы (есть такой излюбленный объект генетиков). Там до особей и индивидуумов не доходило - именно потому, что, как вы правильно сказали, уровень различий между генами у особей одного вида чрезвычайно мал. И если бы эти различия были рассредоточены равномерно по геному, то есть по всем - всем генам организма, тогда нам говорить было бы не о чем в смысле идентификации. Мы могли бы рассчитывать только на счастливый случай… Условно говоря, счастливый, когда наш искомый идентифицируемый объект, скажем, страдал бы каким-то выраженным наследственным, желательно моногенным, заболеванием.
А.Г. Например, гемофилией.
П.И. Ну, например, гемофилией или, я уж не знаю, мышечной дистрофией Дюшенна. Тогда мы бы могли, уловив этот дефектный ген, отличить данного человека от всех остальных здоровых, и с известной точностью рассуждать о том, что не так часто нам попадаются такие больные, и если уж такой попался, да ещё по каким-то косвенным признакам имеет отношение к расследуемой ситуации, то значит, наверняка, это он, разыскиваемый, и есть. Если бы вот так было, то на этом всё бы и закончилось. Но оказалось, что в природе всё не так. Оказалось, что вот эти различия, они кластеризованы, то есть они сгруппированы в каких-то областях генома. Другие же области могут на протяжении многих и многих генов, или лучше, не будем говорить «гены», а скажем «участков ДНК», оказаться одинаковыми, неразличимыми у разных индивидуумов. Так вот, нужно знать, куда посмотреть.
А.Г. Так куда посмотреть?
П.И. О, это особые гены, которые носят название полиморфных, даже гиперполиморфных или гипервариабельных генов. Они получили своё название именно потому, что они, их варианты, или как принято говорить, алельные состояния этих генов различаются у разных людей - в отличие от всех других, обычных генов, которые практически одинаковы, и только, скажем, патология какая-то может быть отличием. В последнем случае мы имеем так называемые диалельные состояния, то есть мутацию и дикий тип. Для гиперполиморфизма же характерно много равноценных вариантов одного и того же гена. Если при этом варианты различаются структурой, то, умея посмотреть эту структуру, разницу в структуре, мы сможем различить эти разные варианты и тем самым приписать тот или иной конкретный вариант тому или иному индивидууму.
А.Г. Здесь возникает вот какой вопрос. Если генетическая карта на этого индивидуума уже была составлена, тогда, конечно, вы берёте, например, биологические останки, смотрите, - о, полное совпадение, это он. Ну, а как быть в том случае, когда у вас нет такой карты? А этих случаев сейчас, наверное, сто процентов, потому что я чего-то не слышал о генетической паспортизации.
П.И. Вы берёте именно область идентификации?
А.Г. Да, да.
П.И. Потому что ведь, скажем, судебная наука решает не только этот вопрос. Например, есть ещё вопрос о принадлежности части целому. Вы знаете, бывают расчленённые тела или биологические следы, оставленные на месте преступления.
А.Г. Ну да, или пресловутое отцовство.
П.И. Там как раз сравнение прямое. Мы должны сравнить признаки в одном объекте с соответствующими признаками в другом. Вот, например, потенциальный донор пятна крови - надо сравнить: если у нас не совпадают его признаки и признаки, которые мы установили в пятне, то значит, это не тот человек, которого мы ищем. На этом, собственно, основаны традиционные классические методы судебной биологии, те же группы крови. Вот система Ландштейнера АВ0 («А»-«Б»-«ноль»). Очень хорошая система, давно применяется. Если, например, мы в пятне крови детектируем группу крови Б, а подозреваемый человек, который, как нам кажется, мог оставить это пятно, имеет группу крови А, то значит, наша следственная версия неверна. То есть, это не он.
А.Г. Но если группа крови Б?
П.И. А вот если группы совпали…
А.Г. Здесь начинается игра с вероятностью.
П.И. Да, совпадение группы крови ещё не означает, что мы нашли именно того, кто оставил след. Дело в том, что избирательность этих систем, я имею в виду традиционных биологических, серологических, в данном случае, систем очень невысока, потому что у каждого второго-третьего будет та же самая группа. Это значит, что мы сузили круг, условно говоря, подозреваемых. У нас отпали другие…
А.Г. То есть мы трём четвертям дали алиби.
П.И. Да, совершенно верно, но у нас достаточно большое множество оставшихся людей, которые обладают общностью признаков по данной системе. То есть уровень полиморфизма в данной системе невысок. А генетические признаки, те, которые применяются при криминалистической идентификации, очень высокополиморфны. Хотя, между прочим, они тоже являются группоспецифичными. Пока ещё нет такого метода, который позволил бы однозначно идентифицировать конкретного человека. Но, тем не менее, эти признаки разделяют гораздо более маленькие группы.
А.Г. Однозначно - то есть с вероятностью сто процентов?
П.И. Да. Один из всего возможного потенциального множества анализируемых лиц.
А.Г. Всё-таки я возвращаюсь к своему вопросу. Предположим, если вам нужно определить преступника по слюне на сигарете или по волосам (если там есть луковица, насколько я понимаю), которую он оставил на месте преступления, то вы можете это сделать с известной долей вероятности, достаточной или недостаточной для того, чтобы суд принял в рассмотрение результаты этой экспертизы.
П.И. Да.
А.Г. А если вам ничего не известно об этих останках. Каким образом вы можете их идентифицировать, кроме как сказать, что это белый мужчина?
П.И. Совершенно правильно. Вы действительно правы, идентифицировать можно, только разрабатывая какую-то следственную версию или просто версию. То есть, верифицируя варианты, проверяя, тот ли этот вариант. Если же эксперту принесут, скажем, в мешке какие-то костные фрагменты и скажут, идентифицируй их, он не сможет этого сделать. Он только сможет выявить, установить какой-то комплекс индивидуализирующих признаков и скажет: вот этот комплекс я могу зафиксировать, и если у меня будет подходящий объект сравнения, то мы тогда ответим на вопрос, соответствуют идентифицирующий и идентифицируемый объекты друг другу или нет. Другой вопрос, что в идеале этот комплекс признаков может быть очень мощным для того, чтобы сказать, что я могу оценить дискриминирующий потенциал, то есть избирательность, специфичность этого комплекса признаков, и он у меня таков, что я выберу вам одного человека из всего населения земного шара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86