А я сделал это специально, чтобы у всех врезалось в память, как прекрасно приспособлена моя новая социальная схема к интересам среднего человека.
Мистер Грассо не был первым, кого я подверг испытанию внезапным ошеломляющим переходом к грубой прямоте. Я уже успел применить этот прием на радио. Телевидения давно и в помине не было.
— Мистер Грассо, — сказал я, — я буду глубоко разочарован, если после того, как вы за меня проголосуете, вы не скажете своим искусственным родственникам: «Брат, или сестра, или кузен, — применительно к ситуации, — а почему бы тебе не трахнуть с лета катящийся бублик? А почему бы тебе не трахнуть с лета лунуууууууууууу?»
* * *
— И знаете, что сделают родственнички, которым вы скажете эти слова, мистер Грассо? — продолжал я. — Пойдут по домам и станут придумывать, как бы им сделаться еще более хорошими родственниками!
* * *
— Вы только подумайте, насколько вам станет легче жить, когда реформа будет проведена в жизнь, если, к примеру, к вам подойдет нищий и попросит у вас денег?
— Я чего-то не понял, — сказал старик.
— Как же, — сказал я, — вы спрашиваете этого попрошайку, как его второе имя. И он вам отвечает: «Устрица-19», или «Бурундук-1», или там «Незабудка-13», или что-то в этом роде.
А вы ему и говорите: «Приятель, я-то сам — Уран-3. У тебя сто девяносто тысяч двоюродных братьев и сестер. Сироткой тебя никак не назовешь. У меня своих родственников хватает, есть о ком позаботиться. Так что не трахнуть ли тебе с лета катящийся бублик? Не трахнуть ли тебе с лета лунуууууууууууу?
ГЛАВА 34
Когда меня избрали президентом, запасы топлива были настолько истощены, что первая серьезная проблема, которая встала передо мной после моей инаугурации, заключалась в том, как обеспечить достаточное количество электроэнергии для снабжения компьютеров, которые будут выдавать новые вторые имена.
Я задействовал всех лошадей, фургоны и солдат жалкой армии, доставшейся мне от моего предшественника, чтобы свозили тонны бумаги из Национального Архива на теплоэлектростанции. Все эти документы остались от администрации президента Ричарда М. Никсона, единственного в истории президента, которого заставили выйти в отставку.
* * *
Я лично присутствовал в Архиве, наблюдал за работой. Я обратился к солдатам и немногочисленным пешеходам со ступенек здания. Я сказал, что мистер Никсон и его соратники были неуравновешенны на почве одиночества в самой тяжелой форме.
— Он обещал нас всех сплотить, а вместо этого всех разобщил, — сказал я. — И вдруг — раз-два! Он вздумал нас все же сплотить воедино!
Я позировал фотографам под аркой Архива, на которой было написано:
ПРОШЛОЕ — ЭТО ПРОЛОГ.
— В душе они вовсе не были преступниками, — сказал я. — Но им до смерти хотелось вступить в братство, каким им казалась Организованная Преступность.
* * *
— В этом доме хранится такое множество преступлений, совершенных членами правительства, страдавшими от одиночества, — сказал я, — что надпись на арке могла бы быть вот какая: «Лучше семья мафиози, чем никакой семьи».
— Я полагаю, что мы сейчас стоим на рубеже, где кончается эра подобных трагических выкрутас. Пролог подошел к концу, друзья, соседи и родственники. Пусть же начнется главная часть нашей благородной деятельности.
— Благодарю за внимание, — сказал я.
* * *
Не было больших газет, не было национальных журналов, так что напечатать мои слова было негде. Громадные типографии все позакрывались — из-за нехватки топлива. Микрофонов тоже не было. Были просто люди.
Хэй-хо.
* * *
Я раздал солдатам специальные награды, чтобы отметить это событие. Награда представляла собой голубую ленту, на которой болталась пластиковая кругляшка.
Я им объяснил, наполовину в шутку, наполовину всерьез, что лента символизирует «Синюю птицу Счастья». А на кругляшке, разумеется, были написаны эти слова:
КОНЕЦ ОДИНОЧЕСТВУ!
ГЛАВА 35
Здесь у нас, в Национальном Парке Небоскребов, позднее утро. Сила тяжести сносная, но Мелоди с Исидором не будут строить пирамиду младенца. Сегодня у нас намечен пикник на верхушке Билдинг. Молодежь стала такой общительной потому, что до моего дня рождения осталось два дня. Вот здорово!
Они больше всего на свете любят дни рождения!
Мелоди ощипывает курицу, которую нам принес утром раб Веры Белка-57 Цаппы. Раб принес также два каравая хлеба и два литра крепкого пива. Он при помощи пантомимы показал нам, как он нас хорошо напитал. Он приставил донышки двух пивных бутылок к своей груди, делая вид, что это его соски, из которых можно напиться отличного пива. Мы смеялись. Мы хлопали в ладоши.
* * *
Мелоди бросает щепотки перьев вверх. Они взлетают к небу из-за слабой силы тяжести. Мелоди кажется Снежной Королевой. Стоит ей взмахнуть рукой, как взлетает рой белых бабочек.
У меня опять эрекция. У Исидора тоже. Как, впрочем, и у всех мужчин.
* * *
Исидор подметает вестибюль метлой, которую сам сделал из веток. Он поет одну из двух песен, которые знает.
Вторая «Хэппи берсдэй ту ю»… — «С днем рожденья тебя». Да к тому же ему медведь на ухо наступил, так что он не поет, а гудит:
Мы на лодочке плывем — По теченью вниз, Наша жизнь — лишь краткий сон, Пей и веселись.
* * *
Да, вспоминается мне один день в кратком сне нашей жизни — далеко вверх по течению от нынешнего дня, — когда я получил неофициальное письмо от Президента моей страны, которым оказался я сам. Как любой гражданин, я с нетерпением ждал, когда компьютеры выдадут мое новое второе имя.
Мой президент поздравлял меня с новым вторым именем. Он просил меня ставить это имя неизменно в своей подписи, написать его на почтовом ящике, на личной почтовой бумаге, в адресной книге и так далее. Он подчеркнул, что имя было выбрано совершенно случайно, как и положено, и в нем не заключается никаких намеков на мой характер, или на мой внешний вид, или на мое прошлое.
Он перечислял самые простенькие, почти пустяковые примеры услуг, которые я мог бы оказать своим искусственным родственникам: поливать их цветы, когда они в отъезде; посидеть с их детьми, чтобы они могли уйти из дому на часок-другой; сказать им, у какого зубного врача я лечусь, если он лечит без боли; опустить их письмо в почтовый ящик; сходить с ними к доктору, чтобы не нервничали; посетить их в тюрьме или в больнице; пойти с ними на фильм ужасов.
Хэй-хо.
* * *
Между прочим, мое новое второе имя привело меня в восторг.
Я приказал безотлагательно покрасить стены Овального кабинета в Белом Доме в бледно-желтый цвет, в честь того, что я стал Нарциссом.
Как раз когда я отдавал распоряжение своему личному секретарю, Гортензии Миноге-13 Мак-Бунди, чтобы кабинет перекрасили, в ее офис явился мойщик посуды из кухни при Белом Доме. Он был в страшном смущении. От неловкости он не мог ни слова вымолвить.
Когда же ему наконец удалось выдавить из себя нужные слова, я заключил его в объятия. Он вынырнул из клубов пара в подвальной преисподней, чтобы смело и решительно заявить мне, что он тоже Нарцисс-11.
— Брат мой! — сказал я.
ГЛАВА 36
Неужели не было никакой видимой оппозиции новому общественному порядку? Ну конечно же, была. И, как мы с Элизой предсказывали, мои противники были так разъярены идеей искусственных расширенных семей, что сами образовали многоязычную искусственную расширенную семью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Мистер Грассо не был первым, кого я подверг испытанию внезапным ошеломляющим переходом к грубой прямоте. Я уже успел применить этот прием на радио. Телевидения давно и в помине не было.
— Мистер Грассо, — сказал я, — я буду глубоко разочарован, если после того, как вы за меня проголосуете, вы не скажете своим искусственным родственникам: «Брат, или сестра, или кузен, — применительно к ситуации, — а почему бы тебе не трахнуть с лета катящийся бублик? А почему бы тебе не трахнуть с лета лунуууууууууууу?»
* * *
— И знаете, что сделают родственнички, которым вы скажете эти слова, мистер Грассо? — продолжал я. — Пойдут по домам и станут придумывать, как бы им сделаться еще более хорошими родственниками!
* * *
— Вы только подумайте, насколько вам станет легче жить, когда реформа будет проведена в жизнь, если, к примеру, к вам подойдет нищий и попросит у вас денег?
— Я чего-то не понял, — сказал старик.
— Как же, — сказал я, — вы спрашиваете этого попрошайку, как его второе имя. И он вам отвечает: «Устрица-19», или «Бурундук-1», или там «Незабудка-13», или что-то в этом роде.
А вы ему и говорите: «Приятель, я-то сам — Уран-3. У тебя сто девяносто тысяч двоюродных братьев и сестер. Сироткой тебя никак не назовешь. У меня своих родственников хватает, есть о ком позаботиться. Так что не трахнуть ли тебе с лета катящийся бублик? Не трахнуть ли тебе с лета лунуууууууууууу?
ГЛАВА 34
Когда меня избрали президентом, запасы топлива были настолько истощены, что первая серьезная проблема, которая встала передо мной после моей инаугурации, заключалась в том, как обеспечить достаточное количество электроэнергии для снабжения компьютеров, которые будут выдавать новые вторые имена.
Я задействовал всех лошадей, фургоны и солдат жалкой армии, доставшейся мне от моего предшественника, чтобы свозили тонны бумаги из Национального Архива на теплоэлектростанции. Все эти документы остались от администрации президента Ричарда М. Никсона, единственного в истории президента, которого заставили выйти в отставку.
* * *
Я лично присутствовал в Архиве, наблюдал за работой. Я обратился к солдатам и немногочисленным пешеходам со ступенек здания. Я сказал, что мистер Никсон и его соратники были неуравновешенны на почве одиночества в самой тяжелой форме.
— Он обещал нас всех сплотить, а вместо этого всех разобщил, — сказал я. — И вдруг — раз-два! Он вздумал нас все же сплотить воедино!
Я позировал фотографам под аркой Архива, на которой было написано:
ПРОШЛОЕ — ЭТО ПРОЛОГ.
— В душе они вовсе не были преступниками, — сказал я. — Но им до смерти хотелось вступить в братство, каким им казалась Организованная Преступность.
* * *
— В этом доме хранится такое множество преступлений, совершенных членами правительства, страдавшими от одиночества, — сказал я, — что надпись на арке могла бы быть вот какая: «Лучше семья мафиози, чем никакой семьи».
— Я полагаю, что мы сейчас стоим на рубеже, где кончается эра подобных трагических выкрутас. Пролог подошел к концу, друзья, соседи и родственники. Пусть же начнется главная часть нашей благородной деятельности.
— Благодарю за внимание, — сказал я.
* * *
Не было больших газет, не было национальных журналов, так что напечатать мои слова было негде. Громадные типографии все позакрывались — из-за нехватки топлива. Микрофонов тоже не было. Были просто люди.
Хэй-хо.
* * *
Я раздал солдатам специальные награды, чтобы отметить это событие. Награда представляла собой голубую ленту, на которой болталась пластиковая кругляшка.
Я им объяснил, наполовину в шутку, наполовину всерьез, что лента символизирует «Синюю птицу Счастья». А на кругляшке, разумеется, были написаны эти слова:
КОНЕЦ ОДИНОЧЕСТВУ!
ГЛАВА 35
Здесь у нас, в Национальном Парке Небоскребов, позднее утро. Сила тяжести сносная, но Мелоди с Исидором не будут строить пирамиду младенца. Сегодня у нас намечен пикник на верхушке Билдинг. Молодежь стала такой общительной потому, что до моего дня рождения осталось два дня. Вот здорово!
Они больше всего на свете любят дни рождения!
Мелоди ощипывает курицу, которую нам принес утром раб Веры Белка-57 Цаппы. Раб принес также два каравая хлеба и два литра крепкого пива. Он при помощи пантомимы показал нам, как он нас хорошо напитал. Он приставил донышки двух пивных бутылок к своей груди, делая вид, что это его соски, из которых можно напиться отличного пива. Мы смеялись. Мы хлопали в ладоши.
* * *
Мелоди бросает щепотки перьев вверх. Они взлетают к небу из-за слабой силы тяжести. Мелоди кажется Снежной Королевой. Стоит ей взмахнуть рукой, как взлетает рой белых бабочек.
У меня опять эрекция. У Исидора тоже. Как, впрочем, и у всех мужчин.
* * *
Исидор подметает вестибюль метлой, которую сам сделал из веток. Он поет одну из двух песен, которые знает.
Вторая «Хэппи берсдэй ту ю»… — «С днем рожденья тебя». Да к тому же ему медведь на ухо наступил, так что он не поет, а гудит:
Мы на лодочке плывем — По теченью вниз, Наша жизнь — лишь краткий сон, Пей и веселись.
* * *
Да, вспоминается мне один день в кратком сне нашей жизни — далеко вверх по течению от нынешнего дня, — когда я получил неофициальное письмо от Президента моей страны, которым оказался я сам. Как любой гражданин, я с нетерпением ждал, когда компьютеры выдадут мое новое второе имя.
Мой президент поздравлял меня с новым вторым именем. Он просил меня ставить это имя неизменно в своей подписи, написать его на почтовом ящике, на личной почтовой бумаге, в адресной книге и так далее. Он подчеркнул, что имя было выбрано совершенно случайно, как и положено, и в нем не заключается никаких намеков на мой характер, или на мой внешний вид, или на мое прошлое.
Он перечислял самые простенькие, почти пустяковые примеры услуг, которые я мог бы оказать своим искусственным родственникам: поливать их цветы, когда они в отъезде; посидеть с их детьми, чтобы они могли уйти из дому на часок-другой; сказать им, у какого зубного врача я лечусь, если он лечит без боли; опустить их письмо в почтовый ящик; сходить с ними к доктору, чтобы не нервничали; посетить их в тюрьме или в больнице; пойти с ними на фильм ужасов.
Хэй-хо.
* * *
Между прочим, мое новое второе имя привело меня в восторг.
Я приказал безотлагательно покрасить стены Овального кабинета в Белом Доме в бледно-желтый цвет, в честь того, что я стал Нарциссом.
Как раз когда я отдавал распоряжение своему личному секретарю, Гортензии Миноге-13 Мак-Бунди, чтобы кабинет перекрасили, в ее офис явился мойщик посуды из кухни при Белом Доме. Он был в страшном смущении. От неловкости он не мог ни слова вымолвить.
Когда же ему наконец удалось выдавить из себя нужные слова, я заключил его в объятия. Он вынырнул из клубов пара в подвальной преисподней, чтобы смело и решительно заявить мне, что он тоже Нарцисс-11.
— Брат мой! — сказал я.
ГЛАВА 36
Неужели не было никакой видимой оппозиции новому общественному порядку? Ну конечно же, была. И, как мы с Элизой предсказывали, мои противники были так разъярены идеей искусственных расширенных семей, что сами образовали многоязычную искусственную расширенную семью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32