Михель тащил его сколько мог, но канадец покинул Михеля и ушел один-одинешенек в Страну Мертвых. Вот оно, ружье Жана.
– Там сосны, – сказал Михель. – А в соснах олени.
Оставив мичмана, отправились втроем. И верно, совсем рядом был сосняк. Редкий сосняк, но Хепберн с Ричардсоном зачарованно слушали скрип деревьев, шорох хвои. Где-то взвыл волк, и вой зверя, выслеживающего оленя-карибу, прозвучал для матроса и доктора как надежда.
– Хорошо… – пробормотал невнятно доктор. – Надо Роберта…
– Ступайте, – сказал Михель.
Хоть и рядом, а доктор и матрос лишь на следующий день принесли мичмана в сосновый лесок.
Шалаш был, дрова были. А Михеля не было. И топора не было. Если ирокез преследует оленей, на кой ляд ему топор?
Огонь набросился на сосновые смолистые чурки. Давно уж не дышало такое духмяное пламя. И вот она, куропаточка, еще осталась, сберегли. Надо б разделить на четверых. Вот так: этот, большой кусочек – бедняге Роберту, а эти поровну – доктору, Михелю, Хепберну. Не беда – ирокез не промахнется, ирокез принесет оленину. Ага, вот для чего ему понадобился топор: всю тушу тащить не под силу.
Но Михель пришел с пустыми руками. Что делать – олень не пустил под выстрел. Завтра будет, посулил Михель, заваливаясь в углу шалаша. Будет мясо, будет. Молодец Михель, молодчина! Мясо у них будет. И бедняга Роберт выкарабкается, и подоспеют индейцы. Чего же нос-то вешать?
Михель спал долго, всю ночь и почти до полудня. Проснувшись, лежал, потягиваясь и зевая.
– Не пора ли, приятель? – мягко спросил доктор. – Ты, право, отменно выглядишь.
– Нет, – сказал Михель. – Отдыхать! – И натянул на голову куртку из волчьего меха.
А на другой день разгулялась лихая метель. Михель спал, как младенец. Доктор и матрос угрюмо сидели у огня. Роберт был в забытьи.
К утру все притихло.
– Михель идет, – сказал ирокез.
– Скотина, – буркнул ему вслед Ричардсон. Помолчал и задумчиво отнесся к Хепберну: – Вы ничего не заметили? А? Гм! Сдается, парень крепче прежнего.
Хепберн пожал плечами. Потом мирно произнес:
– Э-э, сэр, индеец знает, когда спать, когда охотиться.
Увы, и на сей раз Михель вернулся ни с чем. И опять захрапел в своем углу.
А ночью Ричардсон склонился над Михелем. Склонился и вдруг отпрянул в ужасе. Почудилось? Галлюцинация? Доктор опять нагнулся к Михелю. И теперь совсем уж явственно различил сладковатый сытный запах. Никогда в жизни не слышал Ричардсон этого запаха. Не слышал, но готов был поклясться, что так пахнет… человечина.
Утром Михель не выразил желания покинуть шалаш.
– Послушай, – глухо начал Ричардсон, – ты же видишь, наш молодой друг…
– А, – отмахивался Михель, – кто вас держит? Идите, олени ждут…
– Не пойдешь?
– Не пойду.
Ричардсон заскрипел зубами:
– Пойдешь, скотина!
– Послушай, – вмешался Хепберн, – ты был нам верным товарищем, а теперь тебя не узнать…
– Отвяжись!
– Ладно! Придет время… – угрожающе сказал доктор и обернулся к Хепберну: – Вот что, старина. Я насбираю лишайников, а вы – по дрова. Тут, знаете, где-нибудь рядышком. Хорошо?
Михель и бровью не повел.
Ричардсон приласкал мичмана:
– Мы скоро.
У мичмана навернулись слезы.
– Мне не встать, доктор, вы бы лучше…
– Полноте, мой мальчик. Мы скоро.
Роберт привалился к стенке шалаша.
Шаги утихли. С сосен глухо падали комья снега.
– И тебе не совестно? – сказал Роберт.
Михель ковырял в зубах. Лицо его выражало равнодушное презрение.
– Мерзавец! – тонко крикнул Роберт.
Михель перестал ковырять в зубах.
– Молодой, а бранишься, как старуха.
Вдалеке стучал топор Хепберна.
– Предатель, – сказал Роберт. – Скоро все в лесах узнают…
– Михель не предал, – с внезапным гневом ответил ирокез. – Есть закон Большой Беды. У вас свои законы… – Он заговорил сбивчиво, мешая английские слова-коротышки с индейскими, длинными, как ружейный ствол. – Михель предатель? Это ты, ты, ты… Проклятые белые! А-а, шелудивый пес…
Хепберн услышал выстрел. Доктор? Нет, доктор, кажись, в другой стороне… Хепберн вдруг побежал к шалашу что было мочи. Увязал, падал, переваливался через валежины. Спешил, спешил…
Как было не спешить? Ведь Хепберна осенило: это индейцы! Индейцы, присланные Франклином. Спасение… Он увязал в снегу, переваливался через валежины.
Он ворвался в шалаш… и попятился: мичман лежал на спине; лицо его было залито кровью, правая нога разута.
– Вот так, – торопливо сказал Михель. И показал, как мичман приставил дуло ко рту, курок нажал пальцем ноги…
Доктор шагнул в шалаш и оцепенел. Потом рухнул на колени, обеими руками сжал голову Роберта. В шалаше было сумеречно, костер не горел, но и Михель и Хепберн видели, как дрожат руки Ричардсона.
– Господин ружье… – возбужденно повторял Михель. – Я спал. А господин ружье… и… Господин ружье и так… вот так, господин…
– Стоп! Когда он разулся? – спросил доктор.
– Михель спал.
– Гм!.. Ну, ну… Спал. Хорошо. Должно быть, спал… – Ричардсон потупился. Потом посмотрел на матроса: – Полагаю, делать нечего?
– Верно, – вздохнул матрос. – Надо идти.
И они пошли к Зимнему озеру.
Михель настойчиво убеждал: к Зимнему озеру не добраться, лучше взять южнее, где олени, мясо, добыча. Хепберн рявкнул:
– Ишь нацепил!
И впрямь, у Михеля было ружье, два пистолета, кинжал, нож, а у них с доктором – ружье, да пистолет, да вот еще топор.
– Думаешь, мы не знаем? – злобно продолжал матрос.
– Придержите язык, Хепберн, – сердито приказал доктор.
Ирокез заглядывал ему в лицо:
– Михель не виноват, Михель клянется. А этот… – Индеец мотнул подбородком на матроса.
– Что ты мелешь? – угрюмо спросил доктор. – Хепберн ничего худого…
– Нет, господин, Михель один, белых двое. Белых двое – Михель один.
– Еще и скулит… – Хепберн длинно выругался.
Михеля перекосило:
– Ты… ты виноват! Ты уговорил идти к Большой Соленой Воде.
Хепберн взмахнул кулаком.
Ирокез отпрянул.
– Слушай, парень, – сказал Ричардсон, – ступай-ка ты на юг, а мы – своей дорогой. Так будет лучше. А? Ступай-ка подобру-поздорову.
– Мертвый белый лаял, как песец. А Михель никого не предал. Михель уйдет? Да! Белые тоже уйдут, господин. Нету Михель, и белый идет в Страну Мертвых.
На привалах они боролись со сном: двое караулили одного, один караулил двоих. И днем, в пути, петляя среди скал, они не спускали друг с друга настороженных угрюмых глаз.
Но однажды индеец как-то отбился в сторону, и Ричардсон наконец остался наедине с Хепберном.
– Знаете, – тихонько проговорил доктор, – а ведь проводника Жана…
– Да, – сказал Хепберн, – тут дело черное, это уж точно.
– И топор он брал… Понимаете?
– Угу, сэр. Зарыл в снег, а после рубил мерзлятину.
Они помолчали, тупо глядя под ноги.
– И нашего Роба… – начал снова доктор.
– Верно, сэр. А теперь, подлец, удумал нас… – Он сделал жест, будто ножом пырнул. – И концы в воду, сэр.
– Ну? – спросил доктор.
Хепберн медлил.
– Ох, сэр, грех на душу…
– Он рехнулся, – проговорил доктор. – Конченый человек.
– Ох, сэр, – вздохнул матрос и покачал головой.
Ричардсон взвел курок пистолета.
В ту минуту показался Михель, взглянул на Ричардсона и выхватил оружие.
Доктор и Михель выстрелили одновременно.
Глава 11
Обед с герцогом Гемфри
Святой Патрик топил печь снегом. Франклин нуждался в дровах. А дров не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Там сосны, – сказал Михель. – А в соснах олени.
Оставив мичмана, отправились втроем. И верно, совсем рядом был сосняк. Редкий сосняк, но Хепберн с Ричардсоном зачарованно слушали скрип деревьев, шорох хвои. Где-то взвыл волк, и вой зверя, выслеживающего оленя-карибу, прозвучал для матроса и доктора как надежда.
– Хорошо… – пробормотал невнятно доктор. – Надо Роберта…
– Ступайте, – сказал Михель.
Хоть и рядом, а доктор и матрос лишь на следующий день принесли мичмана в сосновый лесок.
Шалаш был, дрова были. А Михеля не было. И топора не было. Если ирокез преследует оленей, на кой ляд ему топор?
Огонь набросился на сосновые смолистые чурки. Давно уж не дышало такое духмяное пламя. И вот она, куропаточка, еще осталась, сберегли. Надо б разделить на четверых. Вот так: этот, большой кусочек – бедняге Роберту, а эти поровну – доктору, Михелю, Хепберну. Не беда – ирокез не промахнется, ирокез принесет оленину. Ага, вот для чего ему понадобился топор: всю тушу тащить не под силу.
Но Михель пришел с пустыми руками. Что делать – олень не пустил под выстрел. Завтра будет, посулил Михель, заваливаясь в углу шалаша. Будет мясо, будет. Молодец Михель, молодчина! Мясо у них будет. И бедняга Роберт выкарабкается, и подоспеют индейцы. Чего же нос-то вешать?
Михель спал долго, всю ночь и почти до полудня. Проснувшись, лежал, потягиваясь и зевая.
– Не пора ли, приятель? – мягко спросил доктор. – Ты, право, отменно выглядишь.
– Нет, – сказал Михель. – Отдыхать! – И натянул на голову куртку из волчьего меха.
А на другой день разгулялась лихая метель. Михель спал, как младенец. Доктор и матрос угрюмо сидели у огня. Роберт был в забытьи.
К утру все притихло.
– Михель идет, – сказал ирокез.
– Скотина, – буркнул ему вслед Ричардсон. Помолчал и задумчиво отнесся к Хепберну: – Вы ничего не заметили? А? Гм! Сдается, парень крепче прежнего.
Хепберн пожал плечами. Потом мирно произнес:
– Э-э, сэр, индеец знает, когда спать, когда охотиться.
Увы, и на сей раз Михель вернулся ни с чем. И опять захрапел в своем углу.
А ночью Ричардсон склонился над Михелем. Склонился и вдруг отпрянул в ужасе. Почудилось? Галлюцинация? Доктор опять нагнулся к Михелю. И теперь совсем уж явственно различил сладковатый сытный запах. Никогда в жизни не слышал Ричардсон этого запаха. Не слышал, но готов был поклясться, что так пахнет… человечина.
Утром Михель не выразил желания покинуть шалаш.
– Послушай, – глухо начал Ричардсон, – ты же видишь, наш молодой друг…
– А, – отмахивался Михель, – кто вас держит? Идите, олени ждут…
– Не пойдешь?
– Не пойду.
Ричардсон заскрипел зубами:
– Пойдешь, скотина!
– Послушай, – вмешался Хепберн, – ты был нам верным товарищем, а теперь тебя не узнать…
– Отвяжись!
– Ладно! Придет время… – угрожающе сказал доктор и обернулся к Хепберну: – Вот что, старина. Я насбираю лишайников, а вы – по дрова. Тут, знаете, где-нибудь рядышком. Хорошо?
Михель и бровью не повел.
Ричардсон приласкал мичмана:
– Мы скоро.
У мичмана навернулись слезы.
– Мне не встать, доктор, вы бы лучше…
– Полноте, мой мальчик. Мы скоро.
Роберт привалился к стенке шалаша.
Шаги утихли. С сосен глухо падали комья снега.
– И тебе не совестно? – сказал Роберт.
Михель ковырял в зубах. Лицо его выражало равнодушное презрение.
– Мерзавец! – тонко крикнул Роберт.
Михель перестал ковырять в зубах.
– Молодой, а бранишься, как старуха.
Вдалеке стучал топор Хепберна.
– Предатель, – сказал Роберт. – Скоро все в лесах узнают…
– Михель не предал, – с внезапным гневом ответил ирокез. – Есть закон Большой Беды. У вас свои законы… – Он заговорил сбивчиво, мешая английские слова-коротышки с индейскими, длинными, как ружейный ствол. – Михель предатель? Это ты, ты, ты… Проклятые белые! А-а, шелудивый пес…
Хепберн услышал выстрел. Доктор? Нет, доктор, кажись, в другой стороне… Хепберн вдруг побежал к шалашу что было мочи. Увязал, падал, переваливался через валежины. Спешил, спешил…
Как было не спешить? Ведь Хепберна осенило: это индейцы! Индейцы, присланные Франклином. Спасение… Он увязал в снегу, переваливался через валежины.
Он ворвался в шалаш… и попятился: мичман лежал на спине; лицо его было залито кровью, правая нога разута.
– Вот так, – торопливо сказал Михель. И показал, как мичман приставил дуло ко рту, курок нажал пальцем ноги…
Доктор шагнул в шалаш и оцепенел. Потом рухнул на колени, обеими руками сжал голову Роберта. В шалаше было сумеречно, костер не горел, но и Михель и Хепберн видели, как дрожат руки Ричардсона.
– Господин ружье… – возбужденно повторял Михель. – Я спал. А господин ружье… и… Господин ружье и так… вот так, господин…
– Стоп! Когда он разулся? – спросил доктор.
– Михель спал.
– Гм!.. Ну, ну… Спал. Хорошо. Должно быть, спал… – Ричардсон потупился. Потом посмотрел на матроса: – Полагаю, делать нечего?
– Верно, – вздохнул матрос. – Надо идти.
И они пошли к Зимнему озеру.
Михель настойчиво убеждал: к Зимнему озеру не добраться, лучше взять южнее, где олени, мясо, добыча. Хепберн рявкнул:
– Ишь нацепил!
И впрямь, у Михеля было ружье, два пистолета, кинжал, нож, а у них с доктором – ружье, да пистолет, да вот еще топор.
– Думаешь, мы не знаем? – злобно продолжал матрос.
– Придержите язык, Хепберн, – сердито приказал доктор.
Ирокез заглядывал ему в лицо:
– Михель не виноват, Михель клянется. А этот… – Индеец мотнул подбородком на матроса.
– Что ты мелешь? – угрюмо спросил доктор. – Хепберн ничего худого…
– Нет, господин, Михель один, белых двое. Белых двое – Михель один.
– Еще и скулит… – Хепберн длинно выругался.
Михеля перекосило:
– Ты… ты виноват! Ты уговорил идти к Большой Соленой Воде.
Хепберн взмахнул кулаком.
Ирокез отпрянул.
– Слушай, парень, – сказал Ричардсон, – ступай-ка ты на юг, а мы – своей дорогой. Так будет лучше. А? Ступай-ка подобру-поздорову.
– Мертвый белый лаял, как песец. А Михель никого не предал. Михель уйдет? Да! Белые тоже уйдут, господин. Нету Михель, и белый идет в Страну Мертвых.
На привалах они боролись со сном: двое караулили одного, один караулил двоих. И днем, в пути, петляя среди скал, они не спускали друг с друга настороженных угрюмых глаз.
Но однажды индеец как-то отбился в сторону, и Ричардсон наконец остался наедине с Хепберном.
– Знаете, – тихонько проговорил доктор, – а ведь проводника Жана…
– Да, – сказал Хепберн, – тут дело черное, это уж точно.
– И топор он брал… Понимаете?
– Угу, сэр. Зарыл в снег, а после рубил мерзлятину.
Они помолчали, тупо глядя под ноги.
– И нашего Роба… – начал снова доктор.
– Верно, сэр. А теперь, подлец, удумал нас… – Он сделал жест, будто ножом пырнул. – И концы в воду, сэр.
– Ну? – спросил доктор.
Хепберн медлил.
– Ох, сэр, грех на душу…
– Он рехнулся, – проговорил доктор. – Конченый человек.
– Ох, сэр, – вздохнул матрос и покачал головой.
Ричардсон взвел курок пистолета.
В ту минуту показался Михель, взглянул на Ричардсона и выхватил оружие.
Доктор и Михель выстрелили одновременно.
Глава 11
Обед с герцогом Гемфри
Святой Патрик топил печь снегом. Франклин нуждался в дровах. А дров не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43