Понравилось?
– Довольно шуток. Как мы отсюда выйдем?
– Это уж моя забота. Все, что я могу вам сказать, – смотаемся сегодня вечером, непременно.
– Но объясните хотя бы, как вы попали сюда, Бобино?
– Пойдемте к двери, чтобы господин граф не услышал. Он ничего не должен об этом знать. К тому же у нас есть время поговорить, ведь надо дожидаться темноты. Итак, можете представить, как мы обеспокоились, когда в назначенное время вы не пришли на улицу Вазино, где мы с Матисом ждали в экипаже. На другой день мы окончательно уверились, что вас заперли в лечебнице. Вы все-таки очень неосторожно поступили, Жермена.
– Так было надо.
– Не спорю, но дрожь пробирает, когда думаю об опасности, что вам угрожала. Поняв, что нельзя даже пробовать пройти обычным способом в проклятую лечебницу, я начал думать, как действовать. Я ломал голову, пока вдруг не вспомнил, что доктор Кастане – брат Лишамора, старого пьяницы, сожителя мамаши Башю, а она – мать Андреа. Я и сказал себе: «Вот от кого можно ждать помощи!»
– Как это? – спросила Жермена.
– Сейчас узнаете. Андреа ведет себя по-скотски с «лакированными бычками», но в действительности она добрая девка, золотое сердце, воплощенная самоотверженность. Я побежал к ней, все рассказал, попросил подмоги. Не долго думая, она выдала такие соображения. Для меня главное не только войти, но и оставаться какое-то время в лечебнице, там наверняка относятся с большим недоверием ко всякому новому лицу и принимают на работу только по надежной рекомендации. Мы стали рыться в памяти, кто бы мог поручительствовать и очень волновались, потому что время не ждало. Наконец Андреа радостно воскликнула: «Мальчик мой, я что-то придумала! Я сейчас увольняю часть моих людей, поскольку доходы уменьшились, когда Ги отдал концы, и вы станете Анной, моей второй горничной. Сбреете усы, оденетесь женщиной, я дам всякие тряпки, парик и научу, как надо двигаться». Так, переодетого, она повезла меня к Лишамору, получить от него рекомендацию к брату в лечебницу. Он, конечно, сначала заупрямился, но Андреа сунула в лапу сто франков, и старый негодяй согласился написать брату. Похоже, он с братцем вполне дружен, потому что, прочитав письмо, доктор сразу принял меня на место надзирателя, вернее надзирательницы. Мне выдали форменную одежду и предоставили место на чердаке, важно названном комнатой обслуживающего персонала. Я устроил угощение по случаю моего поступления, а Жозефину накачал допьяна. Представляясь слегка придурковатой бабенкой, я быстро узнал обо всем, что здесь делается, и познакомился с персоналом и больными. Проведал, где находитесь вы и где Маркизетта. Ваша надзирательница Жозефина очень любит крепкие напитки, впрочем, как и большинство тех, кому приходится смотреть за больными. Поскольку она после угощения была не в состоянии действовать, я таким путем оказался вместо нее и застал вас именно в тот момент, когда вы собирались выцарапать глаза господину графу. Я все пока сделал, теперь осталось немножко потерпеть.
– Опять ждать!
– Совсем мало. Только до девяти вечера.
– И вы полагаете, что я смогу убежать?
– Совершенно в этом уверен.
– Ведь я не одна, нам надо освободить и ту несчастную женщину, что вчера не успела окончить свой рассказ.
– Маркизетту?
– Да. Из человеческого сострадания, из любви я должна освободить ее из этого ада. Ее дело связано с нашим, и я не могу уйти без нее.
– Я позволю вам увести ее.
– Как вы это устроите? Бегство полно трудных моментов… уж я не говорю об опасностях…
– Предоставьте мне все… Вечером увидите… Я вас оставляю в обществе господина графа… он не опасен… но, может быть, вам лучше пойти предупредить мадам Маркизетту о том, что вечером мы ее похищаем?
– Так будет лучше.
– В половине девятого я буду около вас. Мужайтесь и надейтесь!
ГЛАВА 13
Разумеется, Бобино явился вовремя.
Жермена, в последний раз поговорив с Маркизеттой, ждала в своем флигеле.
Связанный, в смирительной рубашке, граф лежал совершенно неподвижно. Если бы не шумное дыханье через нос – рот у него был заткнут, – можно было подумать, что Мондье умер или в обмороке.
Жермена двигалась по комнате, не обращая на своего мучителя никакого внимания и не чувствуя к нему ни малейшей жалости, она только радовалась, что он не в состоянии сейчас вредить ей, и мечтала, как вскоре с помощью Маркизетты нанесет ему удар чуть не сильнее смерти.
Бобино постучал в дверь два раза. Жермена в темноте открыла.
– Я готова, – шепнула она.
– Одну минуточку, надо все-таки проверить господина графа. – Достав из-под юбки электрический фонарик, Бобино подошел, осмотрел, надежно ли держатся путы, убедившись, что все в порядке, сказал: – А теперь пошли за Маркизеттой.
Было без четверти девять. Они тихо ступили в огромный пустой сад, ночь наступила темная, облачная, глухая.
Маркизетта ждала их на крылечке. Она тихим шепотом сказала:
– Благослови вас Господь за благодеяние!
– Тихо! Ни слова, прошу вас, и возьмите меня под руку, обопритесь… ничего не бойтесь… я сильная, – отвечала Жермена.
– А он… наш мучитель… Я не жестокая, но с каким наслаждением всадила бы ему нож в сердце!
– Тише, тише, мадам… Следуйте за мной, – сказал Бобино, его странным образом взволновали и пожатие руки, и голос незнакомой женщины.
Чтобы песок на дорожке не скрипел под ногами, юноша повел беглянок по клумбам, потом пересекли лужайку, за ней рощицу и вторую полянку. Они не встретили на пути ни души, и уже почти приблизились к стене.
Жермена вздрогнула, в испуге почувствовав рядом тяжелое, хриплое дыхание. Она ясно вспомнила страшный момент, когда за ней гнались псы графа: девушка схватила Бобино за руку, на минуту стала слабой, беспомощной и в ужасе прошептала:
– Собаки!
– Не бойтесь, они не тронут, – сказал Бобино. – Я их превосходно попотчевал мясом… со стрихнином… эта, наверное, подыхает. Говорили, что эти зверюги ни от кого, кроме своих сторожей, не принимают пищи; сущая болтовня! От кусочка конины, обжаренной в сале, ни одна не отказалась и про начинку мою не подумали, скоты. Та, что вас напугала, оказалась немножко живучее других. Окаянные животные больше никого не укусят.
Бобино тихонько свистнул, ему тем же ответили со стены.
– Ты, Мишель? – спросил Бобино.
– Я, а Жермена с тобой?
– Да.
– Мишель! Вы здесь. Как я рада! – Жермена затрепетала от счастья.
– Дорогая! Через минуту мы будем вместе!
Ну, тихо же! Сдержите чувства, и ни слова! Выше ногу… лестница… – скомандовал Бобино.
Невидимый в темноте, Березов опустил сверху надежную лестницу, Бобино прислонил ее к стене и сказал Жермене:
– Полезайте!
Она быстро взобралась.
– Теперь вы, мадам, – сказал Бобино, взяв Маркизетту за руки и помогая нашарить во тьме перекладину: – Не боитесь? Удержитесь?
Юноша говорил с необычайной нежностью. Ему все время казалось, будто он слишком мало о ней заботится. Типограф чувствовал к незнакомой женщине какую-то инстинктивную преданность, душевное расположение, сердечную близость.
– Спасибо, дитя мое, как-нибудь справлюсь, – ответила та.
Слова «дитя мое» вызвали слезы на его глазах.
Мощная рука, протянутая Марии-Анне, помогла ей благополучно взобраться, князь подхватил ее и тотчас начал спускаться по ту, вольную, сторону.
Неуклюжая женская одежда не помешала и Бобино быстро преодолеть лестницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Довольно шуток. Как мы отсюда выйдем?
– Это уж моя забота. Все, что я могу вам сказать, – смотаемся сегодня вечером, непременно.
– Но объясните хотя бы, как вы попали сюда, Бобино?
– Пойдемте к двери, чтобы господин граф не услышал. Он ничего не должен об этом знать. К тому же у нас есть время поговорить, ведь надо дожидаться темноты. Итак, можете представить, как мы обеспокоились, когда в назначенное время вы не пришли на улицу Вазино, где мы с Матисом ждали в экипаже. На другой день мы окончательно уверились, что вас заперли в лечебнице. Вы все-таки очень неосторожно поступили, Жермена.
– Так было надо.
– Не спорю, но дрожь пробирает, когда думаю об опасности, что вам угрожала. Поняв, что нельзя даже пробовать пройти обычным способом в проклятую лечебницу, я начал думать, как действовать. Я ломал голову, пока вдруг не вспомнил, что доктор Кастане – брат Лишамора, старого пьяницы, сожителя мамаши Башю, а она – мать Андреа. Я и сказал себе: «Вот от кого можно ждать помощи!»
– Как это? – спросила Жермена.
– Сейчас узнаете. Андреа ведет себя по-скотски с «лакированными бычками», но в действительности она добрая девка, золотое сердце, воплощенная самоотверженность. Я побежал к ней, все рассказал, попросил подмоги. Не долго думая, она выдала такие соображения. Для меня главное не только войти, но и оставаться какое-то время в лечебнице, там наверняка относятся с большим недоверием ко всякому новому лицу и принимают на работу только по надежной рекомендации. Мы стали рыться в памяти, кто бы мог поручительствовать и очень волновались, потому что время не ждало. Наконец Андреа радостно воскликнула: «Мальчик мой, я что-то придумала! Я сейчас увольняю часть моих людей, поскольку доходы уменьшились, когда Ги отдал концы, и вы станете Анной, моей второй горничной. Сбреете усы, оденетесь женщиной, я дам всякие тряпки, парик и научу, как надо двигаться». Так, переодетого, она повезла меня к Лишамору, получить от него рекомендацию к брату в лечебницу. Он, конечно, сначала заупрямился, но Андреа сунула в лапу сто франков, и старый негодяй согласился написать брату. Похоже, он с братцем вполне дружен, потому что, прочитав письмо, доктор сразу принял меня на место надзирателя, вернее надзирательницы. Мне выдали форменную одежду и предоставили место на чердаке, важно названном комнатой обслуживающего персонала. Я устроил угощение по случаю моего поступления, а Жозефину накачал допьяна. Представляясь слегка придурковатой бабенкой, я быстро узнал обо всем, что здесь делается, и познакомился с персоналом и больными. Проведал, где находитесь вы и где Маркизетта. Ваша надзирательница Жозефина очень любит крепкие напитки, впрочем, как и большинство тех, кому приходится смотреть за больными. Поскольку она после угощения была не в состоянии действовать, я таким путем оказался вместо нее и застал вас именно в тот момент, когда вы собирались выцарапать глаза господину графу. Я все пока сделал, теперь осталось немножко потерпеть.
– Опять ждать!
– Совсем мало. Только до девяти вечера.
– И вы полагаете, что я смогу убежать?
– Совершенно в этом уверен.
– Ведь я не одна, нам надо освободить и ту несчастную женщину, что вчера не успела окончить свой рассказ.
– Маркизетту?
– Да. Из человеческого сострадания, из любви я должна освободить ее из этого ада. Ее дело связано с нашим, и я не могу уйти без нее.
– Я позволю вам увести ее.
– Как вы это устроите? Бегство полно трудных моментов… уж я не говорю об опасностях…
– Предоставьте мне все… Вечером увидите… Я вас оставляю в обществе господина графа… он не опасен… но, может быть, вам лучше пойти предупредить мадам Маркизетту о том, что вечером мы ее похищаем?
– Так будет лучше.
– В половине девятого я буду около вас. Мужайтесь и надейтесь!
ГЛАВА 13
Разумеется, Бобино явился вовремя.
Жермена, в последний раз поговорив с Маркизеттой, ждала в своем флигеле.
Связанный, в смирительной рубашке, граф лежал совершенно неподвижно. Если бы не шумное дыханье через нос – рот у него был заткнут, – можно было подумать, что Мондье умер или в обмороке.
Жермена двигалась по комнате, не обращая на своего мучителя никакого внимания и не чувствуя к нему ни малейшей жалости, она только радовалась, что он не в состоянии сейчас вредить ей, и мечтала, как вскоре с помощью Маркизетты нанесет ему удар чуть не сильнее смерти.
Бобино постучал в дверь два раза. Жермена в темноте открыла.
– Я готова, – шепнула она.
– Одну минуточку, надо все-таки проверить господина графа. – Достав из-под юбки электрический фонарик, Бобино подошел, осмотрел, надежно ли держатся путы, убедившись, что все в порядке, сказал: – А теперь пошли за Маркизеттой.
Было без четверти девять. Они тихо ступили в огромный пустой сад, ночь наступила темная, облачная, глухая.
Маркизетта ждала их на крылечке. Она тихим шепотом сказала:
– Благослови вас Господь за благодеяние!
– Тихо! Ни слова, прошу вас, и возьмите меня под руку, обопритесь… ничего не бойтесь… я сильная, – отвечала Жермена.
– А он… наш мучитель… Я не жестокая, но с каким наслаждением всадила бы ему нож в сердце!
– Тише, тише, мадам… Следуйте за мной, – сказал Бобино, его странным образом взволновали и пожатие руки, и голос незнакомой женщины.
Чтобы песок на дорожке не скрипел под ногами, юноша повел беглянок по клумбам, потом пересекли лужайку, за ней рощицу и вторую полянку. Они не встретили на пути ни души, и уже почти приблизились к стене.
Жермена вздрогнула, в испуге почувствовав рядом тяжелое, хриплое дыхание. Она ясно вспомнила страшный момент, когда за ней гнались псы графа: девушка схватила Бобино за руку, на минуту стала слабой, беспомощной и в ужасе прошептала:
– Собаки!
– Не бойтесь, они не тронут, – сказал Бобино. – Я их превосходно попотчевал мясом… со стрихнином… эта, наверное, подыхает. Говорили, что эти зверюги ни от кого, кроме своих сторожей, не принимают пищи; сущая болтовня! От кусочка конины, обжаренной в сале, ни одна не отказалась и про начинку мою не подумали, скоты. Та, что вас напугала, оказалась немножко живучее других. Окаянные животные больше никого не укусят.
Бобино тихонько свистнул, ему тем же ответили со стены.
– Ты, Мишель? – спросил Бобино.
– Я, а Жермена с тобой?
– Да.
– Мишель! Вы здесь. Как я рада! – Жермена затрепетала от счастья.
– Дорогая! Через минуту мы будем вместе!
Ну, тихо же! Сдержите чувства, и ни слова! Выше ногу… лестница… – скомандовал Бобино.
Невидимый в темноте, Березов опустил сверху надежную лестницу, Бобино прислонил ее к стене и сказал Жермене:
– Полезайте!
Она быстро взобралась.
– Теперь вы, мадам, – сказал Бобино, взяв Маркизетту за руки и помогая нашарить во тьме перекладину: – Не боитесь? Удержитесь?
Юноша говорил с необычайной нежностью. Ему все время казалось, будто он слишком мало о ней заботится. Типограф чувствовал к незнакомой женщине какую-то инстинктивную преданность, душевное расположение, сердечную близость.
– Спасибо, дитя мое, как-нибудь справлюсь, – ответила та.
Слова «дитя мое» вызвали слезы на его глазах.
Мощная рука, протянутая Марии-Анне, помогла ей благополучно взобраться, князь подхватил ее и тотчас начал спускаться по ту, вольную, сторону.
Неуклюжая женская одежда не помешала и Бобино быстро преодолеть лестницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107