В низине, заполненной водой или скорее густой снежной грязью, люди проваливались в полурастаявшую жижу по колено, а собаки — по самое брюхо. Если бы не эскимосские сапоги, которые абсолютно не промокают, путешественникам пришлось бы идти в ледяной воде. В первый раз парижанин и его товарищи по достоинству оценили сани. До этого они думали, что собачьи упряжки предназначены только для того, чтобы «с ветерком» мчать путешественников сквозь снежные поля. Но в этот раз получилось совсем иначе. Люди, как и положено простым смертным, шли пешком, а собаки везли только снаряжение и продовольствие. Плюмован стал обозным солдатом, притом пешим. Вещь, не виданная даже в пехоте, к которой он, как настоящий морской волк, чувствовал некоторую жалость.
Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что движение на санях дальше невозможно. Ледяные глыбы все более неправильной формы следовали одна за другой. На этом ледяном панцире встречались целые скалы, холмы, пригорки и миниатюрные ложбины. Человек, даже обладая ловкостью обезьяны или циркового клоуна, не смог бы удержать равновесие, сидя в санях. Сани с трудом преодолевали наклон в сорок пять градусов, на полной скорости съезжали вниз, наклоняясь вправо, затем попадали в какую-нибудь рытвину и клонились влево. Так и продвигались вперед, с трудом сохраняя равновесие и раскачиваясь все сильнее и сильнее. Когда собакам, высунув языки и напрягаясь из последних сил, не удавалось сдвинуть сани с места, людям приходилось толкать их сзади. Иногда нужно было удерживать повозки на покатом спуске, чтобы помешать скользить слишком быстро, или освобождать от лишнего груза, когда встречались слишком большие неровности. Бывало, что новичок-погонщик, зазевавшись, растягивался во весь рост, к великой радости своих товарищей, буквально через несколько мгновений становящихся жертвами подобного же несчастья. Эти падения были довольно безобидны, но нужно было остерегаться, чтобы не оказаться в воде. Лед далеко не везде был одинаково тверд и однороден. Замерзшая морская вода тонкой коркой покрывала предательские ямы, через которые дышали тюлени, и если путешественник был недостаточно осмотрителен, то в любой момент мог провалиться по пояс. Эти ледяные рытвины были очень коварны, почти ничто не указывало неопытному путешественнику на их присутствие. Нужно было мало-помалу учиться различать их подобно охотнику на уток, который безошибочно распознает коварную трясину болот. Вот почему странствование на санях гораздо опаснее осенью, чем зимой, тем более что в экспедиции было много новичков.
К счастью, очень помог большой опыт доктора, всегда готового ко всяким неожиданностям. Так что просчетов и ошибок, таких частых вначале, становилось все меньше. Несмотря на все трудности, караван продолжал двигаться вперед, держась южной стороны.
Все шло довольно сносно, лишь иногда кто-нибудь падал или слегка проваливался. Но вот Констан Гиньяр, человек, явно родившийся под несчастливой звездой и к тому же нормандец, как будто решил подтвердить роковое влияние своего светила.
С грехом пополам отряд медленно шел вперед. Время от времени капитан, по указанию Ужиука, поворачивался и кричал морякам, чтобы они избегали того или иного подозрительного объекта. Гиньяр, отстав на несколько шагов, чтобы достать табачку, взобрался на гребень, внезапно поскользнулся, упал и -бах! — уселся как раз посреди лужи. Шум падения и проклятья, которые его сопровождали, заставили Курапье и Плюмована обернуться.
— Господин решил принять ванну? — закричал парижанин, увидев барахтающегося в воде и отчаянно ругавшегося моряка.
— Это, наверное, твоя страсть — купаться при нуле градусов, а? Ну, хватайся за трос и вылезай!
Смущенный Констан Гиньяр, промокший до самых подмышек, трясясь и клацая зубами, наконец вылез.
— Черт возьми, — пробормотал он. — Вот так стирка! Я продрог до мозга костей.
— Стоп, — приказал капитан. — Ты промок, парень, нужно переодеться.
— О, спасибо, капитан, не стоит беспокоиться. На ходу высушусь. Не обращайте внимания, я просто был невнимателен и не заметил эту дыру.
Через минуту подбежал доктор.
— Разденьте этого храбреца, — сказал он резко, — и хорошенько по очереди разотрите. Он вспотел перед тем, как провалиться, и может произойти кровоизлияние. Быстрее! Спиртовку и кастрюлю со льдом!
Моряки принялись по очереди растирать Гиньяра, который уже освободился от одежды, ставшей твердой, как картон. Капитан вместе с Плюмованом растирали ему кожу, затем, после пяти минут усиленной гимнастики, несчастного малого засунули в меховой мешок.
Подогретая на спиртовке вода уже вскипела, доктор заварил чай, положив в кипяток щепотку заварки и добавив внушительную порцию рома.
— На-ка, выпей это, — сказал он моряку, у которого зубы стучали как кастаньеты. — На этот раз ты легко отделался, но на будущее не вздумай нырять, когда вспотел, поберегись!
Что касается нас, друзья, послушайте меня внимательно. Не прилагайте чрезмерных усилий при ходьбе, чтобы не вспотеть. Сейчас время года гораздо худшее, чем зима, особенно для новичков, которые слишком тепло одеваются. Они сильно перегреваются, потом быстро охлаждаются, рискуя схватить плеврит или ревматизм.
Если же с вами произойдет нечто подобное, отбросьте ложный стыд и делайте то, что я только что приказал вашему несчастному товарищу, который мог бы умереть здесь, прямо у вас на глазах, не приходя в сознание.
— Вот дьявольщина, — пробормотал про себя Плюмован, — я бы никогда не подумал, что человек может так быстро отбросить копыта. Оказывается, это еще хуже, чем солнечный удар на экваторе. Однако Гиньяр не такой уж хиляк!
Это происшествие задержало путешественников на два часа, за которые все успели неплохо позавтракать, и послужило хорошим уроком матросам, беззаботным и неосторожным, как большие дети.
Когда наступил вечер, точнее вечернее время, так как в эту пору года солнце здесь светит круглые сутки, капитан приказал поставить палатку. После сытного ужина матросы по трое улеглись в меховые спальные мешки. Капитан разместился вместе с доктором, а Ужиук растянулся прямо на льду.
В этот день они проделали десять миль и утром двинулись дальше. Все шло как нельзя лучше. Время года благоприятствовало путешественникам. Эскимос время от времени вылавливал из трещины тюленя, ловко действуя гарпуном, и тогда собак, к их великой радости, кормили свежим мясом.
На здоровье никто не жаловался. Только глаза болели от снега и солнца. Доктор распорядился выдать всем солнечные очки.
Восхищенный Плюмован, тотчас нацепив их на нос, пошел полюбоваться на себя в ближайшей луже, которую с успехом использовал вместо зеркала, и удовлетворенно объявил, что очки придают ему вид философа.
Затем новшество примерил Дюма. Загорелая кожа, борода веером и широкий нос делали повара просто великолепным. Парижанин не преминул заметить, что кок похож на марабу. А ужасно курносому Констану Гиньяру никак не удавалось надеть очки на свой короткий нос, что страшно развеселило Плюмована.
— Бедняга, твои очки нужно отправить в манеж.
— Это еще зачем?
— Чтобы научить их верховой езде. Они не умеют сидеть в седле, но ты их учи, не снимай даже ночью.
— Что-что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49