Если наклевывается весьма крупное дело, стукача вынуждают выступить свидетелем. Естественно, что как только он появляется в суде и даёт показания, то моментально сгорает и становится известен барыгам и уличным пушерам, и ни один к нему близко не подойдет. Если агент не захочет перекинуть его в другой город (некоторые специально позволяют сексотам совершать вояж по стране), на стукаческой карьере этого подонка можно ставить крест.
Иногда барыги, наученные горьким опытом, вычисляли стукача, и дружно переставали ему продавать. Когда это происходило, осведомитель становился для агентов профнепригоден, и его обычно сажали. Частенько сексот заканчивал тем, что отбывал гораздо больший срок, чем кто-либо из тех, кого он заложил.
В случае с молодыми ребятами, которых бесполезно использовать, как постоянных информаторов, процедура обработки варьируется в зависимости от ситуации и исполнителя. Агент может использовать древнюю полицейскую охмурежную телегу: «Ненавижу я сажать таких молоденьких парней. Уверен, ты просто ошибся. Надурил по молодости, с кем не бывает. А теперь слушай. Я дам тебе шанс, только ты должен немного нам помочь. Иначе я ничего не смогу для тебя сделать». Или же он просто вмажет по физиономии и заорет: «Где достал?» Со многими людьми только это и требуется. Среди моих покупателей можно было найти любой тип осведомителя, явный или потенциальный.
После разговора с гостиничным клерком я переехал в другой отель, где записался под другой фамилией. В Виллидж ходить перестал, перенеся в город все встречи с тамошними клиентами. Когда поведал Гейнзу о беседе с клерком, и о том, как нам повезло, что он, судя по всему, оказался своим в доску парнем, Билл отреагировал предельно коротко: «Пора сматывать удочки. С этой толпой мы долго не протянем».
– Ну и хорошо, – отозвался я, – они сейчас здесь рядом, ждут нас напротив ресторан-автомата. Вся братва в полном составе. Сегодня-то выйдем?
– А как же. Я собираюсь в Лексингтон на лечение и надо набрать на автобусный билет. Уезжаю сегодня вечером.
Как только мы появились в поле зрения этого сборища, от остальных отделился Дули и помчался к нам навстречу во всю прыть, срывая с себя на ходу двухцветную спортивную куртку. На ногах у него было нечто среднее между сандалиями и домашними тапочками.
– Дай мне за эту куртку четыре пакетика, – сказал он. – Я сутки просидел в участке.
Ломка Дули была наглядным свидетельством потери силы воли. Оболочка личности растворилась в изголодавшихся по джанку клетках. Гальванически дергаясь, напоминая своей активностью противно кишащих насекомых, внутренности и клетки, казалось, вот-вот вырвуться на поверхность того, кого раньше называли Джином Дули. Его лицо было затуманено и неузнаваемо, оно одновременно сморщилось и распухло.
Гейнз выдал Дули два пакетика и забрал куртку.
– Остальные получишь сегодня вечером. Встретимся на этом же месте в девять часов.
Молча стоявший рядом Иззи смотрел на Дули с отвращением.
– Боже мой!– только и вырвалось у него. – Сандалии!
Вокруг ошивались остальные, протягивая руки, как свора азиатских нищих. Ни у кого не было денег.
– Никаких в долг, – сказал я, и мы пошли вниз по улице.
Скуля и хватая нас за рукава, они потянулись следом.
– Ну только один пакетик.
Не останавливаясь, я твердо сказал
– Нет.
Постепенно, один за другим, они стали сваливать. Спустившись в метро, мы сообщили Иззи, что сворачиваемся.
– Да господи, я вас в этом и не виню, – печально сказал тот. – Чёртовы сандалии!
Иззи купил шесть дозняков, а ещё два мы отдали Старому Барту, который намылился в «Райкер» для тридцатидневного лечения.
Билл Гейнз наметанным глазом оглядел спортивную куртку и заметил: – За неё легко можно выручить десять долларов. Я знаю одного портного, который заштопает мне эту дыру.
Один карман куртки был слегка прорван.
– И где он её достал?
– Уверяет, что от «Братьев Брукс». Правда это такой человек, у которого всё, что он спиздил, будет на словах от «Братьев Брукс» или «Эберкромби и Фитча».
– Вот хренотень, – сказал, улыбаясь, Гейнз. – Мой автобус отходит в шесть. Так что я не смогу ему выдать те дозняки, которые обещал.
– Не бери себе в голову. Он нам вдвое больше должен.
– В самом деле? Ну тогда, мы просто квиты.
* * *
Билл Гейнз уехал в Лексингтон, я же на своей тачке отправился в Техас. С собой у меня было 1/16 унции. По моим подсчётам этого должно было хватить, чтобы слезть. Я всё как следует рассчитал, составив персональный график на двенадцать дней по нисходящей. У меня был джанк в растворе и дистиллированная вода отдельно в бутылке. Всякий раз, когда я решал отключиться, подливал в джанк воды ровно столько, сколько было до вмазки. Под конец я ширнулся бы просто водой. Все джанки знают этот способ. Существует похожая штука… её ещё кличут китайским лекарством, только делается она с тоником и хмелем. Через пару недель оказывается, что ты хлещешь один честертоник (чистый тоник).
Четыре дня спустя, в Цинцинатти, я был уже без наркотиков и полупарализованный. Никогда раньше не знал, как это происходит, когда ты сам пытаешься уменьшить дозу. Всегда найдется причина каждую вмазку считать исключением: а раз так, нельзя ли добавки. В конце концов от раствора остаётся пшик, а ты по-прежнему крепко сидишь.
Я сдал машину на хранение и поехал в Лексингтон поездом. Документов, которые требовались для въезда туда, с собой не было; правда я рассчитывал на своё армейское удостоверение об увольнении. Добравшись до Лексингтона, я взял такси до клиники… та находилась в нескольких милях от города. Остановились у ворот… В будке на проходной сидел старик-ирландец. Он взглянул на мою увольнительную…
– У вас есть склонность к употреблению вызывающих привыкание наркотиков?
Я сказал, что есть.
– Что ж, присядьте, – старик показал на скамью и принялся звонить в главное здание. – Нет, никаких документов… Только увольнительная.
Он на секунду оторвался от телефонной трубки:
– Вы уже бывали у нас?
Я сказал, что не бывал.
– Говорит, что нет, – дежурный повесил трубку и сказал, обращаясь ко мне. – Машина придёт за вами через несколько минут. У вас есть при себе наркотики, шприцы? Можете сдать их здесь, в противном случае, если пронесете их в главное здание, вы будете осуждены по закону за внос предметов контрабанды на территорию, являющуюся собственностью правительства.
– У меня ничего нет.
Прибывшая спустя некоторое время машина отвезла меня в главный корпус. Тяжелая решетчатая дверь автоматически распахнулась и моментально захлопнулась, как только мы проехали внутрь. Весьма деликатный служитель запротоколировал мою наркоманскую историю.
– Вы поступили разумно, прийдя сюда… Тут у нас есть один человек… Лет двадцать пять справлял Рождество под замком.
Я сложил свою одежду в корзину и залез под душ. Следующим номером программы был врачебный осмотр. Врача пришлось подождать – он пришёл минут через пятнадцать, извинился за опоздание, осмотрел меня и составил историю болезни. Действовал на редкость обходительно и расторопно, выслушал отчёт о проделанной работе, иногда прерывая мой спич вопросами и замечаниями. Когда я упомянул о том, что покупал джанк сразу по четверти унции, он усмехнулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44