А уж лучше никого на свете не было!
По няниной интонации можно было понять, что она вполне удовлетворена: удобно устроена, вкусно ест и может пить сколько угодно крепкого чаю. Все это — и, конечно, присутствие Лилы — превратило жизнь старушки в истинный рай.
Когда няня была уже у самой двери, — Лила робко поинтересовалась:
— А… как давно… мы здесь?
— Сегодня — четвертый день. И, должна вам сказать, я бы не спешила уехать!
Она вышла и плотно закрыла за собой дверь.
Лила слабо улыбнулась. Конечно, это было гораздо приятнее, чем прятаться в каком-нибудь унылом пансионе — единственном жилье, которое было бы им по средствам.
Девушка совершенно не помнила, как ее вынесли с яхты, которая, несмотря на пробоину в корпусе, все-таки доплыла до Гринвича.
— Его милость на руках перенес вас в карету, — рассказывала няня. — И вы лежали на заднем сиденье, а мы с ним примостились впереди на узком.
«Наверное, ему это было не по душе», — решила Лила, но вслух этого говорить не стала.
Лечил ее весьма сановитый врач — он состоял при самом короле и приходил к Лиле каждый день.
— Вы поправляетесь гораздо быстрее, чем я ожидал, — сказал он этим утром. — Но вам по-прежнему надо беречь себя. Завтра я не приду, если только его милость специально меня не вызовет. А послезавтра я вас снова навещу.
— Я очень вам благодарна за все, что вы для меня сделали, — промолвила Лила.
Врач привычно улыбнулся ей.
— Более красивой пациентки у меня еще не было, хотя, смею вас уверить, их у меня было предостаточно!
Его комплимент вогнал девушку в краску, а врач еще раз улыбнулся и сказал:
— Не беспокойтесь. Через неделю вы будете как новенькая! Но уж, когда в следующий раз поплывете на яхте, будьте осторожнее с иллюминаторами!
Врач не стал дожидаться ответа, а поспешил к двери, всем своим видом показывая, что он очень занятой человек.
Оставшись одна, Лила стала думать о маркизе: увидит ли она его еще хоть когда-нибудь? Ей хотелось спросить няню, дома ли маркиз, но было неловко выказывать слишком большой интерес к нему.
Однако даже если маркиз и был дома, то наверняка принимал у себя своих именитых друзей… Скорее всего он и думать забыл о непрошеной гостье, которая, к тому же так сильно его рассердила.
«Почему у меня не хватило воли с самого начала отказаться слушать мистера Нийстеда?» — в отчаянии укоряла она себя.
Но вместе с тем Лила понимала, что тогда она вообще не встретилась бы с маркизом.
Пусть он сердится на нее, пусть даже ей придется покинуть его дом, так с ним и не увидевшись, она все равно будет благодарить судьбу за то, что узнала его. И никогда не забудет, как он поцеловал ее в щеку.
В тот миг Лила сама не понимала, почему ощутила его поцелуй с такой остротой, но теперь она знала, причиной тому была любовь.
Любовь, подобная солнцу и звездам, возвышенной красоте Гааги и портрета Вермера…
Любовь всеохватная, невыразимая никакими словами.
Это чувство заставляло ее с благоговением думать о маркизе, который казался ей человеком необычайным. А его недоверие стало для» нее изгнанием из рая: точно так же когда-то был изгнан архангел Люцифер. И подобно этому падшему ангелу, она попала прямо в ад.
«Я люблю его, люблю…» — повторяла она чуть ли не в тысячный раз. И каждый раз на глаза наворачивались слезы.
В эту минуту в дверь постучали.
Лила даже не успела ответить — дверь открылась и кто-то вошел.
Решив, что это кто-нибудь из прислуги, Лила отвернулась и стала вытирать глаза — как обычно, она не хотела, чтобы видели ее слезы.
Вошедший приблизился к кровати.
Лила повернула голову и тихо ахнула: это был маркиз!
— Сэр Уильям сказал, что теперь вас уже можно навещать, — сказал он. — Вот я к вам и пришел.
Лилу так потрясло его неожиданное появление, вызвавшее в ней чувство огромной радости, что она лишилась дара речи. Ее голубые глаза блестели — теперь уже не только от слез, но и от счастья видеть его.
Маркиз показался ей еще более великолепным, чем прежде.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом маркиз присел на край кровати.
— Мне очень жаль, что с вами случилось такое, — сказал он.
— Вы все еще сердитесь… на меня? — прошептала Лила.
Для нее этот вопрос имел такую весомость, что она даже не обратила внимания на его сочувствие. Ей жизненно необходимо было знать ответ.
Он взял ее за руку, и его прикосновение снова вызвало в ней трепет.
— Вы должны меня простить, — повинился он. — Мне очень стыдно за то, что я кричал на вас, и за свои слова.
— Я… все время жалею, — все так же тихо промолвила Лила, — что… стала слушать… мистера Нийстеда, но… тогда я не встретилась бы… с вами.
Маркиз инстинктивно сжал ее пальцы.
— Может быть, вы рады, что все-таки его послушали?
— Очень… очень рада!
Лила посмотрела ему в глаза и поняла — больше слова им не нужны. Между ними произошло нечто особенное, и всю комнату словно озарил свет.
— Вы не чувствуете боли? — Маркиз с видимым усилием прервал молчание.
При этом он смотрел на ссадину у нее на виске и окружавший ее темный синяк: сэр Уильям не рекомендовал перевязки, уверяя, что так заживление пойдет быстрее.
— Это… не очень… уродливо? — спросила Лила.
— Вы прекрасны, — ответил маркиз. — Вы так прекрасны, Лила! И мне невыносимо знать, что вам больно, что вы были ранены. Я не хочу, чтобы с вами случались неприятности или беды! Я не хочу, чтобы вам было страшно!
Наверное, он имеет в виду, что ей предстоит скрываться и скоро она должна будет покинуть его дом.
Она на секунду сжала его пальцы в ответ и отвела взгляд.
— Я… понимаю, — выдавила она из себя, — наше с няней присутствие… вам мешает. Как только мне разрешат вставать… мы… сразу же уедем.
— И куда вы уедете?
Маркиз увидел в ее глазах все тот же, прежний, страх.
Ей не было нужды говорить, что раньше или позже придется вернуться к отчиму.
Губы ее дрожали, но она старалась приободриться, чтобы голос звучал оптимистичнее.
— Я… что-нибудь найду. Я… не хочу быть… вам обузой!
— Неужели вы думаете, что я отпущу вас, не позаботившись о вашей безопасности? — покачал головой маркиз. — Для меня весьма существенно, чтобы никто никогда не мог причинить вам боль или внушить тревогу!
В его голосе звучали такие ноты, что у Лилы запело сердце и отогрелась душа.
— Думаю… у меня все будет… хорошо.
— Я хочу задать вам один вопрос, — произнес маркиз совершенно иным тоном, — а вы, Лила, должны дать слово, что скажете мне правду.
Ей показалось, будто он снова усомнился в ее чистосердечности, и она поспешно сказала:
— Я обещаю… говорить вам… только правду! Я больше никогда… никогда не буду вам лгать!
Опасаясь, что он может ей не поверить, она с горячностью прибавила:
— Клянусь вам, я никогда… не лгу! Я говорила, что картина принадлежит кисти Вермера только потому… что хотела спасти тетю Эдит. Простите меня… пожалуйста, ну, пожалуйста, простите меня!
Казалось, она вкладывает в свою мольбу всю душу.
А потом маркиз приблизился к ней настолько, что она ощутила его дыхание на своем лбу.
— Я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос, — повторил он глубоким голосом. — Скажите мне честно, Лила, как вы ко мне относитесь.
— Вы… вы необыкновенный! Невозможно представить себе большей доброты и… понимания…
— Забудьте это, — прервал ее маркиз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
По няниной интонации можно было понять, что она вполне удовлетворена: удобно устроена, вкусно ест и может пить сколько угодно крепкого чаю. Все это — и, конечно, присутствие Лилы — превратило жизнь старушки в истинный рай.
Когда няня была уже у самой двери, — Лила робко поинтересовалась:
— А… как давно… мы здесь?
— Сегодня — четвертый день. И, должна вам сказать, я бы не спешила уехать!
Она вышла и плотно закрыла за собой дверь.
Лила слабо улыбнулась. Конечно, это было гораздо приятнее, чем прятаться в каком-нибудь унылом пансионе — единственном жилье, которое было бы им по средствам.
Девушка совершенно не помнила, как ее вынесли с яхты, которая, несмотря на пробоину в корпусе, все-таки доплыла до Гринвича.
— Его милость на руках перенес вас в карету, — рассказывала няня. — И вы лежали на заднем сиденье, а мы с ним примостились впереди на узком.
«Наверное, ему это было не по душе», — решила Лила, но вслух этого говорить не стала.
Лечил ее весьма сановитый врач — он состоял при самом короле и приходил к Лиле каждый день.
— Вы поправляетесь гораздо быстрее, чем я ожидал, — сказал он этим утром. — Но вам по-прежнему надо беречь себя. Завтра я не приду, если только его милость специально меня не вызовет. А послезавтра я вас снова навещу.
— Я очень вам благодарна за все, что вы для меня сделали, — промолвила Лила.
Врач привычно улыбнулся ей.
— Более красивой пациентки у меня еще не было, хотя, смею вас уверить, их у меня было предостаточно!
Его комплимент вогнал девушку в краску, а врач еще раз улыбнулся и сказал:
— Не беспокойтесь. Через неделю вы будете как новенькая! Но уж, когда в следующий раз поплывете на яхте, будьте осторожнее с иллюминаторами!
Врач не стал дожидаться ответа, а поспешил к двери, всем своим видом показывая, что он очень занятой человек.
Оставшись одна, Лила стала думать о маркизе: увидит ли она его еще хоть когда-нибудь? Ей хотелось спросить няню, дома ли маркиз, но было неловко выказывать слишком большой интерес к нему.
Однако даже если маркиз и был дома, то наверняка принимал у себя своих именитых друзей… Скорее всего он и думать забыл о непрошеной гостье, которая, к тому же так сильно его рассердила.
«Почему у меня не хватило воли с самого начала отказаться слушать мистера Нийстеда?» — в отчаянии укоряла она себя.
Но вместе с тем Лила понимала, что тогда она вообще не встретилась бы с маркизом.
Пусть он сердится на нее, пусть даже ей придется покинуть его дом, так с ним и не увидевшись, она все равно будет благодарить судьбу за то, что узнала его. И никогда не забудет, как он поцеловал ее в щеку.
В тот миг Лила сама не понимала, почему ощутила его поцелуй с такой остротой, но теперь она знала, причиной тому была любовь.
Любовь, подобная солнцу и звездам, возвышенной красоте Гааги и портрета Вермера…
Любовь всеохватная, невыразимая никакими словами.
Это чувство заставляло ее с благоговением думать о маркизе, который казался ей человеком необычайным. А его недоверие стало для» нее изгнанием из рая: точно так же когда-то был изгнан архангел Люцифер. И подобно этому падшему ангелу, она попала прямо в ад.
«Я люблю его, люблю…» — повторяла она чуть ли не в тысячный раз. И каждый раз на глаза наворачивались слезы.
В эту минуту в дверь постучали.
Лила даже не успела ответить — дверь открылась и кто-то вошел.
Решив, что это кто-нибудь из прислуги, Лила отвернулась и стала вытирать глаза — как обычно, она не хотела, чтобы видели ее слезы.
Вошедший приблизился к кровати.
Лила повернула голову и тихо ахнула: это был маркиз!
— Сэр Уильям сказал, что теперь вас уже можно навещать, — сказал он. — Вот я к вам и пришел.
Лилу так потрясло его неожиданное появление, вызвавшее в ней чувство огромной радости, что она лишилась дара речи. Ее голубые глаза блестели — теперь уже не только от слез, но и от счастья видеть его.
Маркиз показался ей еще более великолепным, чем прежде.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом маркиз присел на край кровати.
— Мне очень жаль, что с вами случилось такое, — сказал он.
— Вы все еще сердитесь… на меня? — прошептала Лила.
Для нее этот вопрос имел такую весомость, что она даже не обратила внимания на его сочувствие. Ей жизненно необходимо было знать ответ.
Он взял ее за руку, и его прикосновение снова вызвало в ней трепет.
— Вы должны меня простить, — повинился он. — Мне очень стыдно за то, что я кричал на вас, и за свои слова.
— Я… все время жалею, — все так же тихо промолвила Лила, — что… стала слушать… мистера Нийстеда, но… тогда я не встретилась бы… с вами.
Маркиз инстинктивно сжал ее пальцы.
— Может быть, вы рады, что все-таки его послушали?
— Очень… очень рада!
Лила посмотрела ему в глаза и поняла — больше слова им не нужны. Между ними произошло нечто особенное, и всю комнату словно озарил свет.
— Вы не чувствуете боли? — Маркиз с видимым усилием прервал молчание.
При этом он смотрел на ссадину у нее на виске и окружавший ее темный синяк: сэр Уильям не рекомендовал перевязки, уверяя, что так заживление пойдет быстрее.
— Это… не очень… уродливо? — спросила Лила.
— Вы прекрасны, — ответил маркиз. — Вы так прекрасны, Лила! И мне невыносимо знать, что вам больно, что вы были ранены. Я не хочу, чтобы с вами случались неприятности или беды! Я не хочу, чтобы вам было страшно!
Наверное, он имеет в виду, что ей предстоит скрываться и скоро она должна будет покинуть его дом.
Она на секунду сжала его пальцы в ответ и отвела взгляд.
— Я… понимаю, — выдавила она из себя, — наше с няней присутствие… вам мешает. Как только мне разрешат вставать… мы… сразу же уедем.
— И куда вы уедете?
Маркиз увидел в ее глазах все тот же, прежний, страх.
Ей не было нужды говорить, что раньше или позже придется вернуться к отчиму.
Губы ее дрожали, но она старалась приободриться, чтобы голос звучал оптимистичнее.
— Я… что-нибудь найду. Я… не хочу быть… вам обузой!
— Неужели вы думаете, что я отпущу вас, не позаботившись о вашей безопасности? — покачал головой маркиз. — Для меня весьма существенно, чтобы никто никогда не мог причинить вам боль или внушить тревогу!
В его голосе звучали такие ноты, что у Лилы запело сердце и отогрелась душа.
— Думаю… у меня все будет… хорошо.
— Я хочу задать вам один вопрос, — произнес маркиз совершенно иным тоном, — а вы, Лила, должны дать слово, что скажете мне правду.
Ей показалось, будто он снова усомнился в ее чистосердечности, и она поспешно сказала:
— Я обещаю… говорить вам… только правду! Я больше никогда… никогда не буду вам лгать!
Опасаясь, что он может ей не поверить, она с горячностью прибавила:
— Клянусь вам, я никогда… не лгу! Я говорила, что картина принадлежит кисти Вермера только потому… что хотела спасти тетю Эдит. Простите меня… пожалуйста, ну, пожалуйста, простите меня!
Казалось, она вкладывает в свою мольбу всю душу.
А потом маркиз приблизился к ней настолько, что она ощутила его дыхание на своем лбу.
— Я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос, — повторил он глубоким голосом. — Скажите мне честно, Лила, как вы ко мне относитесь.
— Вы… вы необыкновенный! Невозможно представить себе большей доброты и… понимания…
— Забудьте это, — прервал ее маркиз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34