— Подвинься, плиз! — услышал он смеющийся шепот над ухом. Он почти заснул к этому времени.
— А! Что?!
— Это я, Фиона… Подвинься, sweet man…
Он вспомнил, где он, и отодвинулся туда, где ребрами сходились воедино две кровати.
21
Ночью, как и предсказывал Виктор, мисс Ивенс долго не могла уснуть, ворочалась и вздыхала. Встала, переместилась в кресло и выкурила там несколько сигарет, слабый огонек позволял увидеть руку мисс, движущуюся по шее, чесала экзему. С четверть часа мисс провела у окна, отогнув жалюзи, долго глядела в ночную щель между двумя крыльями отеля. Что она могла там видеть? Венецианских котов? Ночных венецианских прохожих? Силуэт мисс слабо подсвечивался (очевидно, в освободившемся на ночь от облаков небе появилась луна), и с кровати Галанту была видна одна грудь мисс в профиль с удручающе низко опустившимся соском. Стараясь не разбудить мужчин, мисс возвратилась к кровати и тихо легла, подняв под подбородок одеяло…
Галант понял, что она уснула, только по странному свисту, какой через некоторое время стала издавать носоглотка мисс Ивенс. Как будто между легкими и носом колыхалась от дыхания мисс металлическая пластина. Возможно, что, прикоснувшись к грудной клетке ее, Галант нащупал бы пластину? Галант поразмышлял немного над причиной чайникового свиста и, придя к выводу, что виной тому скорее всего чрезмерно частое употребление кокаина, уснул.
Его разбудил сервисмэн, принесший завтрак. Завернутая в два полотенца плюс маленькая чалма на голове, Фиона Ивенс, смеясь, стащила Галанта с кровати и заставила спрятаться в ванной комнате. Он успел увидеть одетого, уже в плаще, свежего Виктора, причесывающегося у зеркала. В ванной было сыро и жарко. Очевидно, спутники его уже приняли душ. За дверью раздались несколько трелей мисс, пытающейся говорить по-итальянски. «Per favore…» — расслышал Галант и еще что-то, более сложное. Распахнув дверь, мисс выпустила узника из ванной. На кровати стоял поднос с завтраком. Яркие пятна нескольких мармеладов, молоко, металлический кофейник, круглые булочки. Виктора в комнате уже не было.
— Виктор ушел на прогулку, отказавшись от пти-дэженэр в нашу пользу. Я дала ему несколько миль лир, чтобы он выпил кофе. Через полчаса мы воссоединимся с ним у отеля. — Мисс выглядела веселой. Красных пятен на лбу и на шее не было видно. Но кожа в нужных местах была смазана кремом.
Галант замотался в простыню, и, полулежа на кроватях, они приступили к пти-дэженэр.
— У них прекрасный кофе… Булочки несколько суховаты, но с маслом и мармеладом вполне… — Мисс Ивенс жевала и болтала голой ногой, обнажив ее до отказа, до мягкой ляжки. Слишком мягкой, отметил Галант. — …У-ум, чудесно! Попробуй этот мармелад, Виктор…
— Джон.
— Ох, Джон, I am very sorry, I am very sorry! Я так привыкла к тому, что он у меня живет, что, кажется, еще долго буду называть всех мужчин Викторами. Попробуй этот, зеленый, я не совсем себе представляю, что это, но здорово. Кисловато-сладкий, напоминает африканский плод киви. Ты знаешь киви, Джон? В Париже делают с киви пирожные.
Отвечать на восторги мисс Ивенс, кажется, не было надобности, посему Галант лишь кивал головой, продолжая поглощать пти-дэженэр. Он вспомнил, что за весь вчерашний день съел лишь круассан, салат и тарелку спагетти.
— Дочь лорда преспокойно может набить рот едой и беседовать таким образом не стесняясь, — сказал он. — А вот моя мазер учила меня, что разговаривать с набитым едой ртом неприлично.
— Меня учили тому же самому, — прожурчала мисс Ивенс. — Но неужели ты думаешь, Джон, что я ординарная дочь лорда? Разумеется, я — выродок в своей среде, так же как ты — в своей, а Виктор — в своей. Мы все аутсайдеры, marginaux, ты это понимаешь? Я отвергла аппер-классовую мораль со всеми ее церемониями и условностями, ты отверг мораль семьи petit-propri?taire, отказался от предсказуемого будущего владельца гаражей и бензоколонок во имя будущего непредсказуемого, Виктор сбежал из семьи, хотя, может быть, и не совсем представляет, что ему с собой делать…
— Он легко мог бы сделать карьеру как жиголо.
— Почему нет? Карьера жиголо куда более увлекательна, чем карьера адвоката или сейлсмена. Я желаю ему, чтобы он стал жиголо. Но, думаю, он им никогда не станет, увы. Он гомосексуалист от ботинок и вверх до черной блестящей поверхности волос, за которыми он тщательно следит.
— Ха, гомосексуалист… — Галант вспомнил два шерстистых ядра, напирающих на белую плоть мисс Ивенс. — Мы живем в эпоху, когда сексуальную девиацию почему-то воспринимают как достоинство. Ее принято подчеркивать и декларировать. Полагается быть как можно более bizarre. «Я совокупляюсь только с пэдэ, или с несовершеннолетними, или с собаками…»
— Ты не можешь ему простить его сексуальное превосходство, да, Джон? Если бы ты видел бандитов, с которыми он жил, и эту квартирку… и они им пользовались, эти бастардс, ебли его… Если бы ты видел эту милую компанию, у тебя не было бы сомнений. Это на нашем цивилизованном фоне он выглядит мужественно, на фоне этих бандитов он смотрелся как испуганный подросток. Вообще, перестань подозревать своих спутников. — Мисс Ивенс улыбнулась: — Если хочешь знать, он даже трус… Пусть тебе будет легче. Наш колумбийский друг, секс-чемпион, предмет ревности Джона Галанта, — трус, он спрятался, когда его приятели явились ко мне, желая забрать принадлежащую им девочку. Виктор панически боится Милтона, я думаю, именно поэтому он и стал его любовником… Я же спокойно открыла им двери. Я знала, что они не посмеют причинить мне вред. Эти факинг бастардс… Я работала с драгс много лет, и работала со страшными людьми… Милтон же для меня мелкий punk. И они знали, за кого я их держу… А секс-чемпион в то время, как я беседовала за знакомым тебе столом с двумя зверюгами, лежал, завалившись подушками, высоко, в известной тебе дыре в стене и трусил… Если вы хотите стать большим писателем, мистер Галант, вам следует твердо усвоить факт, что не всегда внешность напрямую соединена с психической конституцией личности. Истинная природа личности легче распознается по ее вторичным признакам — поведению глаз, быстроте и резкости походки, по манерам движений…
— Мерси, мадам лектор.
— Надеюсь, ты не обижаешься, Джон?
— Обижаюсь? Нет, я вовсе не обижаюсь. Я себя чувствую вдруг оказавшимся внутри экзотической истории. Все это ужасно кинематографично. Бандиты, явившиеся к тебе отбирать мужчину-девочку, ты, мужественно не отдавшая Виктора… Виктор, старающийся не дышать вверху, под подушками…
— Но все это жизнь, Джон! Эти люди такая же реальность, как ежегодная декларация доходов. Второй бастард, бывший с Милтоном, вытащил нож, ты можешь себе представить? Он думал, что если я женщина, то можно меня припугнуть. Меня никто не умел запугать. Я поднималась одна, совсем одна, Джон, на корабль в полсотне километров от берега с сумкой и деньгами и торговалась на месте о цене. Они могли шлепнуть меня и сбросить труп в море. Они на такое идут редко, мы все связаны, и, если они сделали бы такое со мной, им пришлось бы заплатить кровью… Не потому, что это я, а потому, что в этом бизнесе никто друг другу не спускает обид. Спустишь один раз, это кончится с жизнью последнего из твоих людей. В этом бизнесе все держится только на честном слове. Я никогда не уступила им ни доллара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38