Это строительство было тяжким испытанием для Дженнака; вместе с воинами ломал он камень в атлийских горах, копал рвы, нырял в ледяную речную воду, забивая в дно сваи, обгорал на жестоком южном солнце, тесал бревна, ставил частокол и сажал перед ним ядовитый кактус тоаче. Но он не жаловался, ибо помнились ему слова, сказанные Унгир-Бреном, – про то, что милость богов бывает тяжелее их равнодушия, и про то, что лучше умереть расколотым нефритом, чем жить куском угля.
А еще говорил старый аххаль, будто в прежние времена кинну убивали; убивали в молодых годах, чтобы не достиг он слишком большой власти над людьми и, ожесточенный вечными своими утратами, не сделался для них столь же опасен, как огнедышащая гора в Шочи-ту-ах-чилат. Однако был способ сохранить жизнь кинну, жестокий способ, нелегкий, но единственный. Ибо спасти кинну от себя самого способны лишь мудрость и терпение; а за мудрость зрелых лет платят страданиями в юности…
И потому Дженнак не жаловался, а следовал своему пути и назначению, а когда минул четвертый год его искуса и дела в Тайонеле, Юкате и Коатле были завершены, вновь отправился за океан, но уже на одиссарских кораблях, крепких и вместительных, построенных заботами брата Джакарры. На сей раз флот Дженнака шел севернее и попал не к берегам Иберы и Лизира, а к большому острову, расположенному западнее материка и поросшему дремучими лесами, в коих жили светловолосые голубоглазые дикари. Так была открыта Бритайя, его судьба, его любовь, его Удел, который он выстроил собственными руками; и, как все полученное трудом и умом, был он Дженнаку дорог. Остался он в этих краях, но приходилось ему нередко плавать в Серанну и в другие места, в Лимучати, Юкату и порты кейтабцев, чтобы набрать людей, воинов и мастеров, рыбаков и земледельцев, и поведать купцам о новых морских путях и о богатствах Земель Восхода. Правда, главные события в Одиссаре случились без него: без него умер Унгир-Брен, старый аххаль и родич, и не пропел Дженнак Гимнов Прощания у его погребального костра; а спустя семь лет отправился в Великую Пустоту и Владыка Юга – как раз в тот день, когда сын его и наследник усмирял в Ближней Риканне шайки фарантов, гермиумов и скатаров.
Смерть светлорожденного сагамора всегда потрясение, для всех Великих Очагов, а тем более для близких его, где бы они ни находились, в Серанне или на краю света. И хоть не был Дженнак близок со своим суровым отцом, но вернулся в Хайан, простился с прахом умершего и вознес молитву на родной земле, чтобы дороги Джеданны в Чак Мооль были легкими и быстрыми. А потом посадил он на циновку власти брата Джиллора и увенчал его белыми перьями с серебряным солнечным диском; и опустился перед ним в позу покорности, склонив голову и разведя руки. И решение то было правильным. Ведь сказал же Унгир-Бренн, что кинну на исходе второго столетия может сделаться таким же страшным для людей, как огнедышащая гора в Шочи-ту-ах-чилат! Конечно, испытанное в юности дарует мудрость в зрелых годах, но кому ведомо, сколь тяжелы должны быть те испытания, чтобы огнедышащая гора не взорвалась?
И Дженнак отказался от верховной власти, стал не кецалем, а соколом, и летал где хотел, и жил как хотел, и не было в сердце его сожалений о свершенном. Он и сейчас бы полетел на алых крыльях «Хасса» в города ренигов, чтобы насладиться созерцанием невиданного, но время торопило: месяц Зноя перевалил за половину, а Че Чантар, премудрый владыка Арсоланы, ждал его в столице своей Инкале. И потому ренигский берег уплывал назад под жадными взорами Дженнака, а затем, в День Голубя, увидел он подобный башне утес с золотым солнечным диском и бурные воды пролива Теель-Кусам, соединявшего океан Востока с океаном Запада. Рядом с проливом была гавань, полная кораблей и гигантских морских плотов, дальше вздымались шпили и кровли славного города Лимучати, а за ним виднелся мост, переброшенный от скалы к скале над неистовым потоком, столь диким и буйным, что ни одно судно не могло его преодолеть. Разглядев все это, Дженнак возблагодарил Сеннама за успешное плавание и велел причаливать – но так, чтобы «Хасс» встал к пирсу в сумерках, когда все пять божественных оттенков сменяются серыми и черными цветами Коатля.
* * *
Корабль он покинул ночью, наказав Пакити, чтобы имя его не поминалось мореходами и воинами и чтобы ждали его здесь столько дней, сколько понадобится для совета с Че Чантаром. Лимучати был шумным городом, не похожим на усадьбу Кро'Тахи, запрятанную в лесных дебрях, и на прочие города Державы Солнца, где царили покой и нерушимый порядок. В этом порту, единственном арсоланском владении на берегах Ринкаса, половина жителей являлась людьми пришлыми, переселившимися с Островов, из Юкаты и близкой Рениги, из портов Перешейка и прочих мест, не исключая Коатля и даже Сеннама и Тайонела. Были тут торговцы и ремесленники, лекаря и переписчики мудрых книг, гребцы и моряки, нанимавшиеся в корабельные команды, и наемные же воины всяких племен, которых тоже брали на борт, чтобы защититься от кейтабских пиратов; были гадатели и прорицатели, странствующие жрецы и мастера, опытные в строительстве башен и стен, и метательных машин, и дорог, и мостов, и всего, что плавает по водам, от тростниковой лодки до огромного плота из бальсы, с двумя палубами и десятком мачт; были стеклодувы и гончары, плетельщики циновок и ковров, владельцы харчевен и гостевых домов, носильщики и погонщики, чьи ламы ходили с грузами к западному побережью; были певцы и музыканты, плясуны и повара, художники и ювелиры, ныряльщики и скороходы. Были, конечно, и лазутчики, а посему Дженнак не хотел появляться в Лимучати под своим именем, в уборе из белых перьев и в окружении сотни воинов. Надо ли знать Ах-Ширату или К°'ко'нате, что Великий Сахем Бритайи прибыл в Арсолану, чтобы посовещаться с ее владыкой, одолев путь, который соколу недоступен? Нет, не надо; пусть лазутчики думают, что одиссарский драммар привез из Иберы ящики с серебром, а увезет в Бритайю горшки едкого зелья да бочки с громовым порошком.
Ночью, когда над пристанями и причалами разливался лишь слабый лунный свет, четверо мужчин покинули корабль. Тот из них, что казался невысоким и гибким и походил на атлийца крючковатым носом, прижимал к груди мешок, в котором что-то позваниваю; трое остальных были воинами, широкоплечими и могучими, как косматые быки из тасситской степи. Один и в самом деле был слишком космат, а потому натянул глухой шлем, скрывавший бороду и усы; двое остальных выглядели уроженцами Сеннама и несли на широких перевязях кистени и топоры. Иного груза, кроме оружия да небольших тюков, у них не имелось; правда, более высокий из сеннамитов держал в руках железный посох, а под туникой у него пряталась сума с монетами и шариком из яшмы величиной в полкулака.
Четверо склонили головы перед столбом с резными ликами Сеннама, быстро миновали площадь, выходившую к морскому берегу, потом другую, третью; в Лимучати, как во многих эйпоннских поселениях, не прокладывали улиц, а дома грудились вокруг площадок и площадей, нередко скрытых под защищавшими от жаркого солнца навесами. Соланитского в этом городе было немного – каменные кубические казармы, занятые наемниками-горцами, столь же монументальные и тяжеловесные присутственные здания с высеченным над входом кецалем, да молельни Арсолана, увенчанные шпилями и солнечными дисками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
А еще говорил старый аххаль, будто в прежние времена кинну убивали; убивали в молодых годах, чтобы не достиг он слишком большой власти над людьми и, ожесточенный вечными своими утратами, не сделался для них столь же опасен, как огнедышащая гора в Шочи-ту-ах-чилат. Однако был способ сохранить жизнь кинну, жестокий способ, нелегкий, но единственный. Ибо спасти кинну от себя самого способны лишь мудрость и терпение; а за мудрость зрелых лет платят страданиями в юности…
И потому Дженнак не жаловался, а следовал своему пути и назначению, а когда минул четвертый год его искуса и дела в Тайонеле, Юкате и Коатле были завершены, вновь отправился за океан, но уже на одиссарских кораблях, крепких и вместительных, построенных заботами брата Джакарры. На сей раз флот Дженнака шел севернее и попал не к берегам Иберы и Лизира, а к большому острову, расположенному западнее материка и поросшему дремучими лесами, в коих жили светловолосые голубоглазые дикари. Так была открыта Бритайя, его судьба, его любовь, его Удел, который он выстроил собственными руками; и, как все полученное трудом и умом, был он Дженнаку дорог. Остался он в этих краях, но приходилось ему нередко плавать в Серанну и в другие места, в Лимучати, Юкату и порты кейтабцев, чтобы набрать людей, воинов и мастеров, рыбаков и земледельцев, и поведать купцам о новых морских путях и о богатствах Земель Восхода. Правда, главные события в Одиссаре случились без него: без него умер Унгир-Брен, старый аххаль и родич, и не пропел Дженнак Гимнов Прощания у его погребального костра; а спустя семь лет отправился в Великую Пустоту и Владыка Юга – как раз в тот день, когда сын его и наследник усмирял в Ближней Риканне шайки фарантов, гермиумов и скатаров.
Смерть светлорожденного сагамора всегда потрясение, для всех Великих Очагов, а тем более для близких его, где бы они ни находились, в Серанне или на краю света. И хоть не был Дженнак близок со своим суровым отцом, но вернулся в Хайан, простился с прахом умершего и вознес молитву на родной земле, чтобы дороги Джеданны в Чак Мооль были легкими и быстрыми. А потом посадил он на циновку власти брата Джиллора и увенчал его белыми перьями с серебряным солнечным диском; и опустился перед ним в позу покорности, склонив голову и разведя руки. И решение то было правильным. Ведь сказал же Унгир-Бренн, что кинну на исходе второго столетия может сделаться таким же страшным для людей, как огнедышащая гора в Шочи-ту-ах-чилат! Конечно, испытанное в юности дарует мудрость в зрелых годах, но кому ведомо, сколь тяжелы должны быть те испытания, чтобы огнедышащая гора не взорвалась?
И Дженнак отказался от верховной власти, стал не кецалем, а соколом, и летал где хотел, и жил как хотел, и не было в сердце его сожалений о свершенном. Он и сейчас бы полетел на алых крыльях «Хасса» в города ренигов, чтобы насладиться созерцанием невиданного, но время торопило: месяц Зноя перевалил за половину, а Че Чантар, премудрый владыка Арсоланы, ждал его в столице своей Инкале. И потому ренигский берег уплывал назад под жадными взорами Дженнака, а затем, в День Голубя, увидел он подобный башне утес с золотым солнечным диском и бурные воды пролива Теель-Кусам, соединявшего океан Востока с океаном Запада. Рядом с проливом была гавань, полная кораблей и гигантских морских плотов, дальше вздымались шпили и кровли славного города Лимучати, а за ним виднелся мост, переброшенный от скалы к скале над неистовым потоком, столь диким и буйным, что ни одно судно не могло его преодолеть. Разглядев все это, Дженнак возблагодарил Сеннама за успешное плавание и велел причаливать – но так, чтобы «Хасс» встал к пирсу в сумерках, когда все пять божественных оттенков сменяются серыми и черными цветами Коатля.
* * *
Корабль он покинул ночью, наказав Пакити, чтобы имя его не поминалось мореходами и воинами и чтобы ждали его здесь столько дней, сколько понадобится для совета с Че Чантаром. Лимучати был шумным городом, не похожим на усадьбу Кро'Тахи, запрятанную в лесных дебрях, и на прочие города Державы Солнца, где царили покой и нерушимый порядок. В этом порту, единственном арсоланском владении на берегах Ринкаса, половина жителей являлась людьми пришлыми, переселившимися с Островов, из Юкаты и близкой Рениги, из портов Перешейка и прочих мест, не исключая Коатля и даже Сеннама и Тайонела. Были тут торговцы и ремесленники, лекаря и переписчики мудрых книг, гребцы и моряки, нанимавшиеся в корабельные команды, и наемные же воины всяких племен, которых тоже брали на борт, чтобы защититься от кейтабских пиратов; были гадатели и прорицатели, странствующие жрецы и мастера, опытные в строительстве башен и стен, и метательных машин, и дорог, и мостов, и всего, что плавает по водам, от тростниковой лодки до огромного плота из бальсы, с двумя палубами и десятком мачт; были стеклодувы и гончары, плетельщики циновок и ковров, владельцы харчевен и гостевых домов, носильщики и погонщики, чьи ламы ходили с грузами к западному побережью; были певцы и музыканты, плясуны и повара, художники и ювелиры, ныряльщики и скороходы. Были, конечно, и лазутчики, а посему Дженнак не хотел появляться в Лимучати под своим именем, в уборе из белых перьев и в окружении сотни воинов. Надо ли знать Ах-Ширату или К°'ко'нате, что Великий Сахем Бритайи прибыл в Арсолану, чтобы посовещаться с ее владыкой, одолев путь, который соколу недоступен? Нет, не надо; пусть лазутчики думают, что одиссарский драммар привез из Иберы ящики с серебром, а увезет в Бритайю горшки едкого зелья да бочки с громовым порошком.
Ночью, когда над пристанями и причалами разливался лишь слабый лунный свет, четверо мужчин покинули корабль. Тот из них, что казался невысоким и гибким и походил на атлийца крючковатым носом, прижимал к груди мешок, в котором что-то позваниваю; трое остальных были воинами, широкоплечими и могучими, как косматые быки из тасситской степи. Один и в самом деле был слишком космат, а потому натянул глухой шлем, скрывавший бороду и усы; двое остальных выглядели уроженцами Сеннама и несли на широких перевязях кистени и топоры. Иного груза, кроме оружия да небольших тюков, у них не имелось; правда, более высокий из сеннамитов держал в руках железный посох, а под туникой у него пряталась сума с монетами и шариком из яшмы величиной в полкулака.
Четверо склонили головы перед столбом с резными ликами Сеннама, быстро миновали площадь, выходившую к морскому берегу, потом другую, третью; в Лимучати, как во многих эйпоннских поселениях, не прокладывали улиц, а дома грудились вокруг площадок и площадей, нередко скрытых под защищавшими от жаркого солнца навесами. Соланитского в этом городе было немного – каменные кубические казармы, занятые наемниками-горцами, столь же монументальные и тяжеловесные присутственные здания с высеченным над входом кецалем, да молельни Арсолана, увенчанные шпилями и солнечными дисками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99