С вашего позволения, Бриджит, я беру на себя смелость утверждать, что это было бы куда лучше, чем перевозить ее в сторожку.
Не оговаривая особо, сколько продлится это самое ненадолго, мистер Салливан высказал предположение, что сам по себе переезд, а потом еще и постоянный вид запертого дома с заколоченными окнами будет куда сильнее травмировать ребенка, из-за которого все это, собственно, и случилось, чем возможность остаться в знакомых стенах. Он совершенно уверен в том, что человек, который приходил в тот раз к дому ночью, давно уже и думать забыл о своих преступных намерениях. Он упомянул об этом обстоятельстве исключительно на тот случай, если он, сам того не желая, вызвал своим предложением некие особые опасения.
– Да, конечно, теперь-то уж они оставят нас в покое, сэр, и Хенри так говорит, ведь хозяина с хозяйкой они таки заставили уехать. Им только этого и надо было, он говорит.
Мистер Салливан согласился, но развивать эту тему не стал. Должно быть, Хенри что-нибудь этакое слышал, решил он; а если даже и не слышал, то его интуиции вполне можно доверять. Раненый остается раненым, но события с той ночи успели приобрести такой оборот, что все происшедшее в Лахардане вполне могло удовлетворить разыгравшееся у противоположной стороны чувство мести.
– Сторожка у нас сейчас вообще заперта, сэр. Мы так все и оставим, пока они не вернутся.
– А как посмотрит на такую возможность наш маленький друг?
– О каком таком друге вы говорите, мистер Салливан?
– Я имею в виду ребенка. Как она воспримет возвращение отца с матерью? Хоть на этот раз она сможет тихо и спокойно уехать вместе с ними?
– А может, они на сей раз передумают и останутся, раз уж все равно приедут домой? Она ведь и так вся уже извелась из-за этого, может, передумают, а, сэр?
– Я тоже был бы этому очень рад, Бриджит.
– А вы там не слышали, война-то к концу идет или как?
– И на это тоже есть некоторая надежда. Н-да, уж надеяться нам никто не запретит. – Мистер Салливан встал. – Я бы хотел взглянуть на ребенка.
– Вы сами увидите, сэр, она стала такая послушная.
Мистер Салливан вздохнул и оставил при себе замечание относительно того, что в нынешней ситуации послушание никак нельзя назвать качеством излишним.
– Вы еще, может быть, не знаете, сэр. Пока она там лежала, кость у нее срослась, но срослась неправильно, и она теперь так и будет хромать.
– Я знаю, Бриджит. Доктор Карни специально приезжал ко мне, чтоб поделиться этой новостью.
С этими словами он встал и пошел через сумеречную гостиную к выходу во двор. Ребенок, о котором шла речь, сидел на приступке перед входом в небольшую пристройку, которая уже давно как-то сама собой перешла в собственность Хенри. На другой стороне двора, под раскинувшим ветви по стене грушевым деревом, растянулись на солнышке две молодые овчарки. Когда на пороге появился стряпчий, они подняли головы и на загривках у них встала шерсть. Одна заворчала, но ни та, ни другая не двинулись с места.
Сквозь открытую дверь в мастерскую Хенри мистер Салливан увидел верстак с тисками под развешанным на стене плотницким и слесарным инструментом – молотками, стамесками, рубанками, киянкой, криволинейным стругом, ножницами по металлу, ватерпасом, гаечными ключами. Два ящика из-под чая были доверху набиты обрезками дерева различной длины и ширины. На крючьях висели пилы, мотки проволоки и почти израсходованный моток бечевы.
Хенри сидел рядом с девочкой на приступке и раскрашивал в белый цвет игрушечный аэроплан. Модель стояла на большой жестяной банке из-под джема: около фута в длину, с двойными крыльями, но пока без пропеллера. Крылья были соединены спичками, положение и угол наклона которых Хенри скопировал с вырванного из газеты снимка аэроплана, который тоже лежал с ними рядом на крылечке.
– Люси, – позвал мистер Салливан.
Она не ответила. Хенри тоже ничего не сказал. Его кисть – слишком большая и совершенно неудобная, как показалось мистеру Салливану, для такого рода работы – продолжала покрывать шершавую поверхность дерева чем-то вроде обычного известкового раствора.
– Люси, я к тебе обращаюсь, – сказал он.
– Славный денек сегодня выдался, мистер Салливан, – сказал Хенри, когда и на эту реплику стряпчего ответа не последовало.
– Ваша правда, Хенри. Ваша правда. А теперь, Люси, я хотел бы задать тебе пару вопросов.
Не приходилось ли ей слышать, чтобы родители планировали какие-то поездки? Не упоминались ли при ней города, которые им бы хотелось посетить? Не шла ли речь о какой-то конкретной стране?
Девочка молча качала головой, чуть активней после каждого очередного вопроса, и светлые волосы падали ей на лицо. Мистер Салливан пригляделся попристальней, и ему показалось, что лицом она – вылитая мать, те же глаза, тот же нос и жесткая линия губ. Настанет день, и в этом доме объявится еще одна красавица; и он задал себе вопрос, а будет ли это достаточной компенсацией за то, как пройдет все отпущенное ей до той поры время.
– Если ты что-нибудь вспомнишь, Люси, расскажешь об этом Хенри и Бриджит, ладно? Я могу на тебя положиться?
В голосе у него задребезжала умоляющая нотка, и он знал, что эта мольба не имеет отношения к тому, о чем он просит, что ему всего лишь хочется, чтобы она улыбнулась так, как улыбалась когда-то давно. «Ах, Люси, Люси», – шептал он по дороге обратно в гостиную.
Ему накрыли чай по-прежнему – при свете ламп. Он выпил две чашки и намазал себе медом ячменную лепешку. Мысли его одолевали невеселые. Теперь, когда он оказался в этом доме, несчастье, которое привело его сюда, казалось ему еще более невероятным и нелепым, чем в тот день, когда он узнал о том, что девочка жива. По какой такой случайности Эверард Голт не прошел мимо клочка материи, едва заметного на каменистом пляже? Какой порочный круг заставил всех обитателей дома напрочь забыть о добросердечной горничной, у которой отчаявшийся ребенок мог попытаться найти пристанище?
Ответов не было. Алоизиус Салливан встал и вытер салфеткой, которую ему принесли вместе с чаем, масленую пленку с губ. Он отряхнул с брюк крошки и расправил жилет. Выйдя в прихожую, он позвал Бриджит, и они вместе прошлись до автомобиля.
– Вы же свяжетесь с ними, сэр, вы привезете их обратно?
Провернулся ручной привод, мотор забормотал и ожил. Да, он обязательно привезет их обратно, пообещал мистер Салливан, со всей убедительностью, которую только смог в себе отыскать. Он выроет их хоть из-под земли. Все будет в порядке.
Бриджит стояла и смотрела на то, как машина скрывается в подъездной аллее, а потом понемногу рассеивается дым от автомобильного выхлопа. Она помолилась о том, чтобы у стряпчего все получилось, а потом, на кухне, помолилась еще раз, прося об одной этой милости, потому что все остальное не имело значения.
* * *
– К завтрему краска высохнет, – сказал Хенри. – Давай-ка пока оставим ее на дворе.
– Он меня не любит.
– Да брось ты, конечно, любит. Все тебя любят, по-другому-то как же?
При помощи оставшихся от постройки палочек он укрепил модель самолета на ступеньке вертикально. И сказал: чтобы краску до утра не трогать.
* * *
Алоизиус Салливан еще раз опросил всех, кого только мог, в Инниселе и в Килоране. Он написал всем известным ему друзьям капитана Голта и тем из английских знакомых его жены, с которыми она могла поддерживать хоть какую-то связь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Не оговаривая особо, сколько продлится это самое ненадолго, мистер Салливан высказал предположение, что сам по себе переезд, а потом еще и постоянный вид запертого дома с заколоченными окнами будет куда сильнее травмировать ребенка, из-за которого все это, собственно, и случилось, чем возможность остаться в знакомых стенах. Он совершенно уверен в том, что человек, который приходил в тот раз к дому ночью, давно уже и думать забыл о своих преступных намерениях. Он упомянул об этом обстоятельстве исключительно на тот случай, если он, сам того не желая, вызвал своим предложением некие особые опасения.
– Да, конечно, теперь-то уж они оставят нас в покое, сэр, и Хенри так говорит, ведь хозяина с хозяйкой они таки заставили уехать. Им только этого и надо было, он говорит.
Мистер Салливан согласился, но развивать эту тему не стал. Должно быть, Хенри что-нибудь этакое слышал, решил он; а если даже и не слышал, то его интуиции вполне можно доверять. Раненый остается раненым, но события с той ночи успели приобрести такой оборот, что все происшедшее в Лахардане вполне могло удовлетворить разыгравшееся у противоположной стороны чувство мести.
– Сторожка у нас сейчас вообще заперта, сэр. Мы так все и оставим, пока они не вернутся.
– А как посмотрит на такую возможность наш маленький друг?
– О каком таком друге вы говорите, мистер Салливан?
– Я имею в виду ребенка. Как она воспримет возвращение отца с матерью? Хоть на этот раз она сможет тихо и спокойно уехать вместе с ними?
– А может, они на сей раз передумают и останутся, раз уж все равно приедут домой? Она ведь и так вся уже извелась из-за этого, может, передумают, а, сэр?
– Я тоже был бы этому очень рад, Бриджит.
– А вы там не слышали, война-то к концу идет или как?
– И на это тоже есть некоторая надежда. Н-да, уж надеяться нам никто не запретит. – Мистер Салливан встал. – Я бы хотел взглянуть на ребенка.
– Вы сами увидите, сэр, она стала такая послушная.
Мистер Салливан вздохнул и оставил при себе замечание относительно того, что в нынешней ситуации послушание никак нельзя назвать качеством излишним.
– Вы еще, может быть, не знаете, сэр. Пока она там лежала, кость у нее срослась, но срослась неправильно, и она теперь так и будет хромать.
– Я знаю, Бриджит. Доктор Карни специально приезжал ко мне, чтоб поделиться этой новостью.
С этими словами он встал и пошел через сумеречную гостиную к выходу во двор. Ребенок, о котором шла речь, сидел на приступке перед входом в небольшую пристройку, которая уже давно как-то сама собой перешла в собственность Хенри. На другой стороне двора, под раскинувшим ветви по стене грушевым деревом, растянулись на солнышке две молодые овчарки. Когда на пороге появился стряпчий, они подняли головы и на загривках у них встала шерсть. Одна заворчала, но ни та, ни другая не двинулись с места.
Сквозь открытую дверь в мастерскую Хенри мистер Салливан увидел верстак с тисками под развешанным на стене плотницким и слесарным инструментом – молотками, стамесками, рубанками, киянкой, криволинейным стругом, ножницами по металлу, ватерпасом, гаечными ключами. Два ящика из-под чая были доверху набиты обрезками дерева различной длины и ширины. На крючьях висели пилы, мотки проволоки и почти израсходованный моток бечевы.
Хенри сидел рядом с девочкой на приступке и раскрашивал в белый цвет игрушечный аэроплан. Модель стояла на большой жестяной банке из-под джема: около фута в длину, с двойными крыльями, но пока без пропеллера. Крылья были соединены спичками, положение и угол наклона которых Хенри скопировал с вырванного из газеты снимка аэроплана, который тоже лежал с ними рядом на крылечке.
– Люси, – позвал мистер Салливан.
Она не ответила. Хенри тоже ничего не сказал. Его кисть – слишком большая и совершенно неудобная, как показалось мистеру Салливану, для такого рода работы – продолжала покрывать шершавую поверхность дерева чем-то вроде обычного известкового раствора.
– Люси, я к тебе обращаюсь, – сказал он.
– Славный денек сегодня выдался, мистер Салливан, – сказал Хенри, когда и на эту реплику стряпчего ответа не последовало.
– Ваша правда, Хенри. Ваша правда. А теперь, Люси, я хотел бы задать тебе пару вопросов.
Не приходилось ли ей слышать, чтобы родители планировали какие-то поездки? Не упоминались ли при ней города, которые им бы хотелось посетить? Не шла ли речь о какой-то конкретной стране?
Девочка молча качала головой, чуть активней после каждого очередного вопроса, и светлые волосы падали ей на лицо. Мистер Салливан пригляделся попристальней, и ему показалось, что лицом она – вылитая мать, те же глаза, тот же нос и жесткая линия губ. Настанет день, и в этом доме объявится еще одна красавица; и он задал себе вопрос, а будет ли это достаточной компенсацией за то, как пройдет все отпущенное ей до той поры время.
– Если ты что-нибудь вспомнишь, Люси, расскажешь об этом Хенри и Бриджит, ладно? Я могу на тебя положиться?
В голосе у него задребезжала умоляющая нотка, и он знал, что эта мольба не имеет отношения к тому, о чем он просит, что ему всего лишь хочется, чтобы она улыбнулась так, как улыбалась когда-то давно. «Ах, Люси, Люси», – шептал он по дороге обратно в гостиную.
Ему накрыли чай по-прежнему – при свете ламп. Он выпил две чашки и намазал себе медом ячменную лепешку. Мысли его одолевали невеселые. Теперь, когда он оказался в этом доме, несчастье, которое привело его сюда, казалось ему еще более невероятным и нелепым, чем в тот день, когда он узнал о том, что девочка жива. По какой такой случайности Эверард Голт не прошел мимо клочка материи, едва заметного на каменистом пляже? Какой порочный круг заставил всех обитателей дома напрочь забыть о добросердечной горничной, у которой отчаявшийся ребенок мог попытаться найти пристанище?
Ответов не было. Алоизиус Салливан встал и вытер салфеткой, которую ему принесли вместе с чаем, масленую пленку с губ. Он отряхнул с брюк крошки и расправил жилет. Выйдя в прихожую, он позвал Бриджит, и они вместе прошлись до автомобиля.
– Вы же свяжетесь с ними, сэр, вы привезете их обратно?
Провернулся ручной привод, мотор забормотал и ожил. Да, он обязательно привезет их обратно, пообещал мистер Салливан, со всей убедительностью, которую только смог в себе отыскать. Он выроет их хоть из-под земли. Все будет в порядке.
Бриджит стояла и смотрела на то, как машина скрывается в подъездной аллее, а потом понемногу рассеивается дым от автомобильного выхлопа. Она помолилась о том, чтобы у стряпчего все получилось, а потом, на кухне, помолилась еще раз, прося об одной этой милости, потому что все остальное не имело значения.
* * *
– К завтрему краска высохнет, – сказал Хенри. – Давай-ка пока оставим ее на дворе.
– Он меня не любит.
– Да брось ты, конечно, любит. Все тебя любят, по-другому-то как же?
При помощи оставшихся от постройки палочек он укрепил модель самолета на ступеньке вертикально. И сказал: чтобы краску до утра не трогать.
* * *
Алоизиус Салливан еще раз опросил всех, кого только мог, в Инниселе и в Килоране. Он написал всем известным ему друзьям капитана Голта и тем из английских знакомых его жены, с которыми она могла поддерживать хоть какую-то связь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59