Упаси бог, никого обидеть не
хочу и никого не хочу задеть. Однако мнение в этом вопросе имею свое.
Господина Басаврюка я знаю с самого моего начала, и никаких внезапностей
от него ждать не приходится. Он наш... А вот господин писатель, не в обиду
ему будет сказано... Не верю я вам, господин писатель, не верю и никогда
не поверю. И не потому я не верю, что вы плохой какой-нибудь или себе на
уме, - упаси бог! Просто не понимаю я вас. Не понимаю я, что вам нравится,
а что не нравится, чего хотите, а чего не хотите... Чужой вы, Феликс
Александрович. Будете вы в нашей маленькой компании как заноза в живом
теле, и лучше для всех нас, если вас не будет. Совсем. Извините
великодушно, если кого задел. Намерения такого не было.
КУРДЮКОВ (прочувствованно): Спасибо, ротмистр! Никогда этого не
забуду!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Господа! Голоса разделились поровну. Решающий голос
оказался за мной...
Он со значением смотрит на Феликса, и на лице его вдруг появляется
выражение изумления и озабоченности.
Феликс больше не похож на человека, загнанного в ловушку. Он сидит
вольно, несколько развалясь, закинув руки за спинку своего кресла. Лицо
его спокойно и отрешенно, он явно не слышит и не слушает, он даже
улыбается углом рта.
Наступившая тишина возвращает его к действительности. Он как бы
спохватывается и принимается шарить рукой по бумагам на столе, находит
сигареты, сует одну в рот, а зажигалки нет, и он смотрит на Клетчатого.
ФЕЛИКС: Ротмистр, отдайте зажигалку! Давайте, давайте, я видел! Что
за манеры? (Ротмистр возвращает зажигалку.) И перестаньте мусорить на пол!
Вот пепельница, пользуйтесь!
Все смотрят на него настороженно.
ФЕЛИКС: Господа динозавры, я тут несколько отвлекся и, кажется,
что-то пропустил... Но знаете, что я обнаружил? У нас тут с вами, славу
богу, не трагедия, а комедия! Комедия, господа! Забавно, правда?
Все молчат.
КУРДЮКОВ (неуверенно): Комедия ему...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Я хотел бы поговорить с соискателем наедине.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: И я тоже...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Куда у вас здесь можно пройти, Феликс Александрович?
ФЕЛИКС: Что за тайны? А впрочем, пойдемте в спальню.
В спальне Феликс садится на тахту, Иван Давыдович устраивается на
стуле.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Итак, насколько я понял по вашему поведению, вы
сделали выбор.
ФЕЛИКС: Какой выбор? Смерть или бессмертие? Слушайте, бессмертие,
может быть, и неплохая штука, не знаю... Но в такой компании... В такой
компании только покойников обмывать!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Ах, Феликс Александрович, как вы меня беспокоите! Но
смерть еще хуже! Да, конечно, по-своему вы правы. Когда обыкновенный
серенький человек волею судьбы обретает бессмертие, он с неизбежностью
превращается через два три-века в черт те что. Сторона характера,
превалировавшая в начале его жизни, становится со временем единственной.
Так появляется наша Наталья Петровна - маркитанточка из рейтарского обоза.
Ныне в ней, кроме маркитантки, уже ничего не осталось, и надо быть,
простите, Феликс Александрович, таким вот непритязательным самцом, как вы,
чтобы увидеть в ней женщину...
ФЕЛИКС: Ну знаете!.. Ваш Павел Павлович не лучше!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Нисколько не лучше! Я знаю, с чего он начинал, он
очень древний человек, но сейчас это просто гигантский вкусовой
пупырышек...
ФЕЛИКС: Недурно сказано!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Благодарю вас... У меня вообще впечатление, Феликс
Александрович, что из всей нашей компании я вызываю у вас наименьшее
отвращение. Угадал?
Феликс неопределенно пожимает плечами.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Благодарю еще раз. Именно поэтому я и решил
потолковать с вами без свидетелей. Чтобы не маячили рядом совсем уж
омерзительные рожи. Не стану притворяться: я холодный, равнодушный и
жестокий человек. Иначе и быть не может. Мне пять сотен лет! За такое
время волей-неволей освобождаешься от самых разнообразных химер: любовь,
дружба, честь. Мы все такие. Но в отличие от моих коллег по бессмертию я
имею идею. Для меня существует в этом мире нечто такое, что нельзя ни
сожрать, ни засунуть под зад, чтобы стало еще мягче. За свою жизнь я
сделал сто семь открытий и изобретений! Я выделил фосфор на пятьдесят лет
раньше Брандта, я открыл хроматографию на двадцать лет раньше цвета, я
разработал периодическую систему примерно в те же годы, что и Дмитрий
Иванович... По понятным причинам я вынужден сохранять все это в тайне,
иначе мое имя гремело бы в истории - гремело бы слишком, и это опасно. Всю
жизнь я занимался тем, что нынче назвали бы синтезированием эликсира. Я
хочу, чтобы его было вдосталь. Нет-нет, не из гуманных соображений! Меня
не интересуют судьбы человечества. У меня свои резоны. Простейший из них:
мне надо сидеть в подполье и шарахаться от каждого жандарма. Мне надоело
опережать время в своих открытиях. Мне надоело быть номером ноль! Я хочу
быть номером один. Но мне не на кого опереться. Есть только четыре
человека в мире, которым я мог бы довериться. Но они абсолютно бесполезны
для меня. А мне нужен помощник! Мне нужен интеллигентный собеседник,
способный ценить красоту мысли, а не только красоту бабы или пирожка с
капустой. Таким помощником можете стать вы. По сути, Курдюков оказал мне
услугу: он поставил вас передо мной. Я же вижу - вы человек идеи. Так
подумайте: попадется ли вам идея, еще более достойная, чем моя!
ФЕЛИКС: Я ничего не понимаю в химии.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: В химии понимаю я! Мне не нужен человек, который
понимает в химии. Мне нужен человек, который понимает в идеях! Я устал
быть один! Мне нужен собеседник, мне нужен оппонент. Соглашайтесь, Феликс
Александрович! До сих пор бессмертных творил фатум. С вашей помощью их
начну творить я. Соглашайтесь!
ФЕЛИКС (задумчиво): Н-да-а-а...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вас смущает плата? Это пустяки. Нигде не сказано, что
вы обязаны убирать его собственными руками. Я помогу вам. Я обойдусь даже
совсем без вас.
ФЕЛИКС: И всунете меня в сапоги убитого?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вздор, вздор, Феликс Александрович! Детский лепет, а
вы же взрослый человек... Константин Курдюков прожил семьсот лет! И все
это время он только и делал, что жрал, пил, грабил, портил малолетних и
убивал. Он прожил шестьсот пятьдесят лишних лет! А вы разводите антимонии
вокруг его сапог! Кстати, и не его это сапоги - он сам влез в них, когда
они были еще теплые... Послушайте, я был о вас лучшего мнения! Вам
предлагают грандиознейшую цель, а вы думаете о чем?
ФЕЛИКС: Ни вы, ни я не имеем права решать, кому жить, а кому умереть.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Ах, как с вами трудно! Гораздо труднее, чем я ожидал!
Чего вы добиваетесь тогда? Ведь пойдете под нож!
ФЕЛИКС: Да не пойду я под нож!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Пойдете под нож, как баран! А это ничтожество, эта
тварь дрожащая, коей шестьсот лет как пора уже сгнить дотла, еще лет
шестьсот будет порхать без малейшей пользы для чего бы то ни было! А я-то
вообразил, что у вас действительно есть принципы. Ведь вы же писатель! Вам
же представляется возможность, какой не было ни у кого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12