Москва чтит Петра за то место, которое он дал России, ибо знает, какое место она, Москва, занимает в России, знает поэтому, как возвеличена Петром, возвеличившим Россию. И в день славного воспоминания деятельности великого человека Москва должна поступить достойным ее образом: спокойно, беспристрастно сказать свое слово и усердно сделать свое дело.
Достижение заветной цели вело к усилению труда; добыли новый морской берег, надобно было строить новый флот, и на берегах Свири кипела работа, ронили громадные деревья и на новой верфи, в Лодейном поле, строили морские военные суда. Разумеется, сардамский плотник был там, но в глубокую осень, когда по Неве уже плавает лед, он в Петербурге, около Котлина острова, меряет морскую глубину: здесь будут укрепления, оборона Петербурга, куда уже пришел первый иностранный купеческий корабль. А между тем Шереметев забирал старые русские города, которые швед завел за себя в XVII веке, Копорье, Ямы, и опустошал Эстляндию, чтоб на будущее время не дать шведам пристанища и прокормления. Петр торжественным въездом в Триумфальные ворота отпраздновал в Москве возвращение русских городов и немедленно отправился в Воронеж. Чуждый односторонности, он одинаково внимательно смотрел на Запад и на Восток: на северо-западе нужно было работать, чтоб отбивать шведа, на юго-востоке нужно было также работать, чтоб сдерживать турка.
Весною 1704 года Петр опять на Западе, по обычаю торопит Шереметева, чтоб шел поскорее и взял Дерпт: «Идти и осадить конечно Дерпт, чтоб сего Богом данного случая не пропустить, и зачем мешкаете не знаю, не извольте медлить». Простодушно отвечает Шереметев: «Здоровье мое уже не прежнее и не от кого помощи нет, легко мне было жить при тебе да при Данилыче (Меншикове): ничего я за милостию вашею не знал». Шереметев осадил Дерпт; чтобы ему было легко, приехал сам Петр, и Дерпт был взят. «Сей славный отечественный град паки получен», — писал царь своим. Из Дерпта Петр поехал под Нарву, и скоро пошли от него письма: «Где четыре года тому назад Господь оскорбил, тут ныне веселыми победителями учинил, ибо сию преславную крепость шпагою в три четверти часа получили».
Главное на Западе было сделано. Петр не хотел ничего более, сильно желал прекращения войны с удержанием завоеванного, готов был и уступить часть завоеваний, только бы удержать новопостроенный приморский городок. Но согласится ли Карл ХII на такой мир? Конечно, нет. Петр успел сделать свое дело потому, что «швед увяз в Польше». Но швед увяз в Польше для того, чтоб обеспечить себе тыл для действия против России, чтоб свергнуть с престола короля Августа и возвести на его место человека, себе вполне преданного, следовательно, враждебного России. Чтоб воспрепятствовать исполнению этого плана, надобно было деятельно помочь Августу. Но помочь ему было трудно. Русский посланник в Польше князь Григорий Долгорукий писал, что «в короле крепости не много; как у короля, так и в казне Речи Посполитой денег нет, но на польских дам, на оперы и комедии у короля деньги есть, одним оперным певцам дано на зиму 100000 ефимков». Русского посланника особенно должны были поражать эти издержки, ибо он знал, как просто и бедно жил в России шкипер и капитан Петр Михайлов. Долгорукий чрезвычайно наглядно изображает это страшное расслабление, овладевшее польским высшим сословием, которое на словах было готово воевать, но не было способно ни к какому движению: «Хотят они на коней сесть, только еще у них стремен нет, не по чему взлезть». «Надейтесь на Бога, — писал Долгорукий Петру, — а на поляков и на саксонцев надеяться нельзя». Карлу ХII легко было при таком расслаблении объявить Августа лишенным польского престола и провозгласить королем познанского воеводу Станислава Лещинского.
Петр не оставил Августа: с помощью русского войска тот взял у шведов Варшаву. Русские войска заняли Курляндию и Литву. Меншиков шел дальше и поразил шведов при Калише; Петр запировал в своем парадизе, Петербурге, узнав, что его любимец одержал победу, «какой еще никогда не бывало». Но вслед за этим он узнал, что Август, чтоб спасти свою Саксонию от вторгшихся в нее шведов, помирился с Карлом, отказавшись от польского, престола; следовательно, швед уже не увязнет более в Польше и все бремя войны надобно будет взять на одни свои плечи. В конце 1707 года Карл XII двинулся на Петра, грозясь свергнуть его с престола.
Петр распорядился, чтоб в польских владениях не вступать с неприятелем в генеральную битву, а старался заманить его к своим границам, вредя ему при всяком удобном случае, особенно при переправах через реки. Петр находился в затруднительном положении, потому что Карл подолгу останавливался и неизвестно было, куда он направит путь. Петр в одно время укреплял и Москву, и Петербург.
Только в июне 1708 года Карл переправился через Березину. После жаркого дела при Головчине русское войско отступило, и Петр был доволен. «Зело благодарю Бога, — писал он, — что наши прежде генеральной баталии виделись с неприятелем хорошенько и что всю его армию одна наша треть так выдержала и отошла». Подождав несколько времени в Могилеве своего генерала Левенгаупта и не дождавшись, Карл повернул на юго-восток, к реке Соже, потом на север, к Мстиславлю.
У местечка Доброго князь Михаила Голицын напал на правое неприятельское крыло и поразил его; когда же сам король пришел на помощь, то Голицын отступил в порядке. Петр был доволен и писал: «Я, как начал служить, такого огня и порядочного действия от наших солдат не слыхал и не видал, и такого еще в сей войне король шведский ни от кого сам не видал. Боже! Не отыми милость свою от нас впредь!»
В сентябре Карл повернул к Украине; сам царь 28 сентября перехватил спешившего к нему Левенгаупта при деревне Лесной, недалеко от Пропойска, и поразил наголову, взял всю армию и обоз, на который так надеялся Карл.
«Сия у нас победа, — по словам Петра, — может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем: тут первая проба солдатская была». Карл вошел в Украину. Малороссийский гетман Мазепа перешел на его сторону, перешли на его сторону запорожские казаки, но масса народная в Малороссии осталась верна русскому царю; Петр дал ей нового гетмана; Меншиков в виду шведов взял гетманскую столицу Батурин, которую защищали приверженцы Мазепы. Запорожская Сечь была разорена. Петр, по его словам, «с превеликою радостию услыхал о разорении проклятого места, которое корень злу и надежда неприятелю была».
Карл обманулся во всех своих надеждах: после Мазепы и запорожцев он еще надеялся на Турцию, что та воспользуется случаем и поднимется вместе с ним на Россию, но турки и татары не трогались; повсюду кругом было тихо; все соседние народы отказались принять участие в борьбе за ту или за другую сторону; все как будто притаило дыхание, дожидаясь, чем разыграется кровавая игра между Петром и Карлом, чем решится судьба Восточной Европы. Она решилась 27 июня 1709 года под Полтавою. «Доносим вам, — писал Петр своим,доносим вам о зело превеликой и нечаемой виктории, которую Господь Бог нам чрез неописанную храбрость наших солдат даровать изволил. Вся неприятельская армия фаетонов конец восприяла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Достижение заветной цели вело к усилению труда; добыли новый морской берег, надобно было строить новый флот, и на берегах Свири кипела работа, ронили громадные деревья и на новой верфи, в Лодейном поле, строили морские военные суда. Разумеется, сардамский плотник был там, но в глубокую осень, когда по Неве уже плавает лед, он в Петербурге, около Котлина острова, меряет морскую глубину: здесь будут укрепления, оборона Петербурга, куда уже пришел первый иностранный купеческий корабль. А между тем Шереметев забирал старые русские города, которые швед завел за себя в XVII веке, Копорье, Ямы, и опустошал Эстляндию, чтоб на будущее время не дать шведам пристанища и прокормления. Петр торжественным въездом в Триумфальные ворота отпраздновал в Москве возвращение русских городов и немедленно отправился в Воронеж. Чуждый односторонности, он одинаково внимательно смотрел на Запад и на Восток: на северо-западе нужно было работать, чтоб отбивать шведа, на юго-востоке нужно было также работать, чтоб сдерживать турка.
Весною 1704 года Петр опять на Западе, по обычаю торопит Шереметева, чтоб шел поскорее и взял Дерпт: «Идти и осадить конечно Дерпт, чтоб сего Богом данного случая не пропустить, и зачем мешкаете не знаю, не извольте медлить». Простодушно отвечает Шереметев: «Здоровье мое уже не прежнее и не от кого помощи нет, легко мне было жить при тебе да при Данилыче (Меншикове): ничего я за милостию вашею не знал». Шереметев осадил Дерпт; чтобы ему было легко, приехал сам Петр, и Дерпт был взят. «Сей славный отечественный град паки получен», — писал царь своим. Из Дерпта Петр поехал под Нарву, и скоро пошли от него письма: «Где четыре года тому назад Господь оскорбил, тут ныне веселыми победителями учинил, ибо сию преславную крепость шпагою в три четверти часа получили».
Главное на Западе было сделано. Петр не хотел ничего более, сильно желал прекращения войны с удержанием завоеванного, готов был и уступить часть завоеваний, только бы удержать новопостроенный приморский городок. Но согласится ли Карл ХII на такой мир? Конечно, нет. Петр успел сделать свое дело потому, что «швед увяз в Польше». Но швед увяз в Польше для того, чтоб обеспечить себе тыл для действия против России, чтоб свергнуть с престола короля Августа и возвести на его место человека, себе вполне преданного, следовательно, враждебного России. Чтоб воспрепятствовать исполнению этого плана, надобно было деятельно помочь Августу. Но помочь ему было трудно. Русский посланник в Польше князь Григорий Долгорукий писал, что «в короле крепости не много; как у короля, так и в казне Речи Посполитой денег нет, но на польских дам, на оперы и комедии у короля деньги есть, одним оперным певцам дано на зиму 100000 ефимков». Русского посланника особенно должны были поражать эти издержки, ибо он знал, как просто и бедно жил в России шкипер и капитан Петр Михайлов. Долгорукий чрезвычайно наглядно изображает это страшное расслабление, овладевшее польским высшим сословием, которое на словах было готово воевать, но не было способно ни к какому движению: «Хотят они на коней сесть, только еще у них стремен нет, не по чему взлезть». «Надейтесь на Бога, — писал Долгорукий Петру, — а на поляков и на саксонцев надеяться нельзя». Карлу ХII легко было при таком расслаблении объявить Августа лишенным польского престола и провозгласить королем познанского воеводу Станислава Лещинского.
Петр не оставил Августа: с помощью русского войска тот взял у шведов Варшаву. Русские войска заняли Курляндию и Литву. Меншиков шел дальше и поразил шведов при Калише; Петр запировал в своем парадизе, Петербурге, узнав, что его любимец одержал победу, «какой еще никогда не бывало». Но вслед за этим он узнал, что Август, чтоб спасти свою Саксонию от вторгшихся в нее шведов, помирился с Карлом, отказавшись от польского, престола; следовательно, швед уже не увязнет более в Польше и все бремя войны надобно будет взять на одни свои плечи. В конце 1707 года Карл XII двинулся на Петра, грозясь свергнуть его с престола.
Петр распорядился, чтоб в польских владениях не вступать с неприятелем в генеральную битву, а старался заманить его к своим границам, вредя ему при всяком удобном случае, особенно при переправах через реки. Петр находился в затруднительном положении, потому что Карл подолгу останавливался и неизвестно было, куда он направит путь. Петр в одно время укреплял и Москву, и Петербург.
Только в июне 1708 года Карл переправился через Березину. После жаркого дела при Головчине русское войско отступило, и Петр был доволен. «Зело благодарю Бога, — писал он, — что наши прежде генеральной баталии виделись с неприятелем хорошенько и что всю его армию одна наша треть так выдержала и отошла». Подождав несколько времени в Могилеве своего генерала Левенгаупта и не дождавшись, Карл повернул на юго-восток, к реке Соже, потом на север, к Мстиславлю.
У местечка Доброго князь Михаила Голицын напал на правое неприятельское крыло и поразил его; когда же сам король пришел на помощь, то Голицын отступил в порядке. Петр был доволен и писал: «Я, как начал служить, такого огня и порядочного действия от наших солдат не слыхал и не видал, и такого еще в сей войне король шведский ни от кого сам не видал. Боже! Не отыми милость свою от нас впредь!»
В сентябре Карл повернул к Украине; сам царь 28 сентября перехватил спешившего к нему Левенгаупта при деревне Лесной, недалеко от Пропойска, и поразил наголову, взял всю армию и обоз, на который так надеялся Карл.
«Сия у нас победа, — по словам Петра, — может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем: тут первая проба солдатская была». Карл вошел в Украину. Малороссийский гетман Мазепа перешел на его сторону, перешли на его сторону запорожские казаки, но масса народная в Малороссии осталась верна русскому царю; Петр дал ей нового гетмана; Меншиков в виду шведов взял гетманскую столицу Батурин, которую защищали приверженцы Мазепы. Запорожская Сечь была разорена. Петр, по его словам, «с превеликою радостию услыхал о разорении проклятого места, которое корень злу и надежда неприятелю была».
Карл обманулся во всех своих надеждах: после Мазепы и запорожцев он еще надеялся на Турцию, что та воспользуется случаем и поднимется вместе с ним на Россию, но турки и татары не трогались; повсюду кругом было тихо; все соседние народы отказались принять участие в борьбе за ту или за другую сторону; все как будто притаило дыхание, дожидаясь, чем разыграется кровавая игра между Петром и Карлом, чем решится судьба Восточной Европы. Она решилась 27 июня 1709 года под Полтавою. «Доносим вам, — писал Петр своим,доносим вам о зело превеликой и нечаемой виктории, которую Господь Бог нам чрез неописанную храбрость наших солдат даровать изволил. Вся неприятельская армия фаетонов конец восприяла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54