Я нутром понимаю, чего ты хочешь. Но ты и нас пойми. Хлеба нет. Заводы стоят. Тут золота брали при Николашке тридцать пять тысяч килограммов в год, а мы еле-еле три тысячи скребем. Драг нет, лошадей нет. Ничего нет. А все одно, Карскую экспедицию мы снарядили? Снарядили. Корабли провели в Европу? Провели. Университет открыли? Открыли, а ведь его тут, в Иркутске, уж семьдесят лет твои интеллигенты хотели открыть. Восточносибирское геологическое отделение наладили? Наладили. Экспедиции в этом году в тайгу пошли: за марганцем, за углем, за железом, золотишком. Картинную галерею открыли? Открыли, хоть и с твоей помощью… Это, кстати, я на себя риск взял. Накормим народ, оденем, отобьем от китайца с японцем – тогда другое дело. А сейчас ты смуту можешь своими разговорами внести, смуту, Александрович, а она кровава и тебя же первого изничтожит…
– Шоферу в затылок бей, – сказал Тарыкин Ульяну.
Выстрел грохнул гулко, покатился по тайге многоголосым, высоким эхом. Шофер свалился грудью на руль, машину повело в тайгу, ударило передком о ствол дерева.
Шелехес вытащил маузер и сказал Владимирову:
– Приляг, они сейчас по нас бить будут.
Владимиров перегнулся к шоферу, обнял его за плечи, потянул на себя. Парнишка легко подался назад: под ухом была маленькая черная дырочка, а правый висок разбит. Кровь пульсировала в громадной рваной ране.
– Возьми у меня под ногами карабин, – сказал Шелехес. – И вылазь из машины, в тайгу побежим.
Он спрыгнул на землю. Раздался второй выстрел. Шелехес охнул и выронил маузер: рука была перебита в локте.
И тогда из-за деревьев вышли Тарыкин, Ульян и еще пятеро.
– Здорово, комиссары! – сказал Тарыкин. – Больно рученьку, кучерявый?
«Пароход по морю ходит, сверху лебеди летят», – вдруг до боли ясно услышал Осип. Он сказал:
– Здесь только один комиссар. Старик беспартийный.
– А чего ж он с тобой катается? – удивился Тарыкин и подтолкнул Шелехеса стволом винтовки. – Пошли в тайгу.
– Прощай, Александрович, – сказал Шелехес.
Тарыкин спросил Владимирова:
– Вы кто? Комиссаров мы вешаем, попутчиков расстреливаем, обманутых освобождаем.
– Обманутый он, обманутый, – простонал Шелехес, потому что кровь из локтя хлестала безостановочно.
– Я никем не обманут, – сказал Владимиров шепотом. Откашлявшись, он повторил: – Я никем не обманут, граждане.
– Если обманутый – пусть уходит, – сказал Ульян, – у него лицо наше, с добротой… Хорошее у него лицо.
– Повторяю: я никем не обманут! – сказал Владимиров.
Тарыкин, легко развернувшись, ударил Осипа прикладом по лицу, и тот упал.
– Ну, бандит, – прохрипел Шелехес, – ну, паскуда, революционный народ тебя настигнет! А вы, дурни, чего с этой белой костью идете? Он же помещик! Вяжите его, гада!
Тарыкин засмеялся:
– Пропагандист-агитатор? Тогда вешать не будем. Как Джордано Бруно – на костер. Пусть отречется. Как, дедушка, интересно будет посмотреть, а?!
Владимиров не ждал того, что он сделает, – это получилось неожиданно для него самого, – он плюнул в лицо Тарыкину.
– Вы – скот! – крикнул он. – Скот!
Тарыкин, подпрыгнув, ударил ногами Владимирова в живот. Старик обвалился молча, кулем, а Тарыкин мягко упал на бок, на здоровую руку. Полежал на земле с закрытыми глазами, потом вытер лицо об мягкий пахучий мох и сказал:
– Ну их к черту, спектакль разыгрывать. Давайте, мужики, кончать с этим.
«Арест М. М. Исаева считать незаконным, а посему предписывается освободить его из-под стражи.
Неуманн ».
«Утверждаю. Эйнбунд ».
«Министерство иностранных дел свидетельствует свое уважение посольству Германии в Эстонии и при этом просит полномочного посла принять меры к пресечению деятельности О. Нолмара, несовместимую со званием дипломата. В случае, если О. Нолмар не прекратит свою деятельность, недопустимую в суверенной державе, министерство иностранных дел будет считать О. Нолмара персоной нон грата и потребует его высылки».
«Поручить А.Ф. Шварцвассеру расследование незаконной деятельности сотрудников секретной полиции Ф. Таммана, В. Граубе, Р. Валленштейна, О. Керера, передать А.Ф. Шварцвассеру папки № 4 и № 9 с грифом „Совершенно секретно“. Обязать А. Ф. Шварцвассера передавать папки № 4 и № 9 на хранение в спецсейф сразу же после окончания работы по надобности.
А. Неуманн ».
«Утверждаю: Эйнбунд ».
«Прошу А. Неуманна оказывать Шварцвассеру всяческую помощь в этом деле и прошу Неуманна поддерживать связь с МИДом, не предпринимая без согласования с ним никаких шагов.
Эйнбунд ».
«Вчера из Ревеля выехал бывший торговый атташе Германии в Эстонии О. В. Нолмар после скандала, подробности которого пока неизвестны».
(Хроника газеты «Ваба сына».)
27. Но операция еще не закончена
Когда в камеру вошел охранник и сказал, что Исаева требует Неуманн, и, чуть подмигнув, шепнул: «По всему – освобождают», – Никандров отвернулся к стене и натянул на голову серое, пропахшее карболкой одеяло.
– Сейчас, – сказал Исаев. – Через десять минут я буду готов, ладно?
– Хорошо. Я подожду.
Охранник снова подмигнул Исаеву и вышел из камеры.
– Леонид Иванович, нуте-ка, откройтесь. Мне надо вам сказать несколько слов.
– Слушаю.
– Литератор, милый, для меня вероятны три исхода: они меня отпустят, устроив какую-нибудь пакость, типа выстрела в спину; они меня будут уговаривать стать бякой; и, наконец, они меня выдергивают на очередной допрос. Но если мы возьмем за отправной пункт в наших рассуждениях первое предположение и если мы допустим, что я не дам себя легко укокошить, то в течение следующих семи дней вас отпустят…
– Думаете, я завидую вам?
– В вашей ситуации это было бы закономерно.
– Почему? – спросил Никандров и, откинув одеяло, сел на кровати. – Почему? Это подло и гадостно, но я вам завидую… Дерьмо я, Максим, дерьмо!
– Полно, Леонид Иванович… Я обстоятельств не оправдываю, но всегда принимаю их во внимание. Вас, видимо, спросят, считаете ли вы себя гражданином РСФСР или нет. Даже если вы захотите после освобождения уехать в Париж, не отрекайтесь от гражданства – тогда за вас можно будет драться.
– Я понимаю… Только не свидимся мы с вами больше – они меня отсюда живым не отпустят; они знают, что я всем скажу, что они здесь со мной…
– Кого это волнует? Тюрьма не санаторий. – Исаев усмехнулся и положил ладонь на острое колено Никандрова. – Ну, счастливо, Леонид Иванович. Даст бог – свидимся.
Они неловко обнялись и трижды расцеловались.
– Как на Пасху, – улыбнулся Исаев и постучал в тяжелую металлическую дверь.
Охранник снова подмигнул ему. Исаев вопросительно посмотрел на рослого рыжего парня. Тот сказал:
– Это все думают, что я нарочно, а у меня с детства веко дергается.
Только выйдя из кабинета Неуманна, который вручил ему постановление об освобождении, только после легкого обыска в проходной, где два охранника пошарили у него в карманах и даже не заставили снять ботинки, только увидав Лиду Боссэ, которая сидела в открытом таксомоторе, – Исаев рассмеялся, вспомнив этого рыжего подмаргивающего охранника с его доброй, виноватой улыбкой.
– Максим Максимович, вам идет, когда вы обросший, – сказала Боссэ, – придает мужественности.
– Учту.
– В тюрьме – страшно?
– Очень.
– Я боялась, вы скажете: «Нет».
– Это не очень рискованно, что вы меня встретили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Шоферу в затылок бей, – сказал Тарыкин Ульяну.
Выстрел грохнул гулко, покатился по тайге многоголосым, высоким эхом. Шофер свалился грудью на руль, машину повело в тайгу, ударило передком о ствол дерева.
Шелехес вытащил маузер и сказал Владимирову:
– Приляг, они сейчас по нас бить будут.
Владимиров перегнулся к шоферу, обнял его за плечи, потянул на себя. Парнишка легко подался назад: под ухом была маленькая черная дырочка, а правый висок разбит. Кровь пульсировала в громадной рваной ране.
– Возьми у меня под ногами карабин, – сказал Шелехес. – И вылазь из машины, в тайгу побежим.
Он спрыгнул на землю. Раздался второй выстрел. Шелехес охнул и выронил маузер: рука была перебита в локте.
И тогда из-за деревьев вышли Тарыкин, Ульян и еще пятеро.
– Здорово, комиссары! – сказал Тарыкин. – Больно рученьку, кучерявый?
«Пароход по морю ходит, сверху лебеди летят», – вдруг до боли ясно услышал Осип. Он сказал:
– Здесь только один комиссар. Старик беспартийный.
– А чего ж он с тобой катается? – удивился Тарыкин и подтолкнул Шелехеса стволом винтовки. – Пошли в тайгу.
– Прощай, Александрович, – сказал Шелехес.
Тарыкин спросил Владимирова:
– Вы кто? Комиссаров мы вешаем, попутчиков расстреливаем, обманутых освобождаем.
– Обманутый он, обманутый, – простонал Шелехес, потому что кровь из локтя хлестала безостановочно.
– Я никем не обманут, – сказал Владимиров шепотом. Откашлявшись, он повторил: – Я никем не обманут, граждане.
– Если обманутый – пусть уходит, – сказал Ульян, – у него лицо наше, с добротой… Хорошее у него лицо.
– Повторяю: я никем не обманут! – сказал Владимиров.
Тарыкин, легко развернувшись, ударил Осипа прикладом по лицу, и тот упал.
– Ну, бандит, – прохрипел Шелехес, – ну, паскуда, революционный народ тебя настигнет! А вы, дурни, чего с этой белой костью идете? Он же помещик! Вяжите его, гада!
Тарыкин засмеялся:
– Пропагандист-агитатор? Тогда вешать не будем. Как Джордано Бруно – на костер. Пусть отречется. Как, дедушка, интересно будет посмотреть, а?!
Владимиров не ждал того, что он сделает, – это получилось неожиданно для него самого, – он плюнул в лицо Тарыкину.
– Вы – скот! – крикнул он. – Скот!
Тарыкин, подпрыгнув, ударил ногами Владимирова в живот. Старик обвалился молча, кулем, а Тарыкин мягко упал на бок, на здоровую руку. Полежал на земле с закрытыми глазами, потом вытер лицо об мягкий пахучий мох и сказал:
– Ну их к черту, спектакль разыгрывать. Давайте, мужики, кончать с этим.
«Арест М. М. Исаева считать незаконным, а посему предписывается освободить его из-под стражи.
Неуманн ».
«Утверждаю. Эйнбунд ».
«Министерство иностранных дел свидетельствует свое уважение посольству Германии в Эстонии и при этом просит полномочного посла принять меры к пресечению деятельности О. Нолмара, несовместимую со званием дипломата. В случае, если О. Нолмар не прекратит свою деятельность, недопустимую в суверенной державе, министерство иностранных дел будет считать О. Нолмара персоной нон грата и потребует его высылки».
«Поручить А.Ф. Шварцвассеру расследование незаконной деятельности сотрудников секретной полиции Ф. Таммана, В. Граубе, Р. Валленштейна, О. Керера, передать А.Ф. Шварцвассеру папки № 4 и № 9 с грифом „Совершенно секретно“. Обязать А. Ф. Шварцвассера передавать папки № 4 и № 9 на хранение в спецсейф сразу же после окончания работы по надобности.
А. Неуманн ».
«Утверждаю: Эйнбунд ».
«Прошу А. Неуманна оказывать Шварцвассеру всяческую помощь в этом деле и прошу Неуманна поддерживать связь с МИДом, не предпринимая без согласования с ним никаких шагов.
Эйнбунд ».
«Вчера из Ревеля выехал бывший торговый атташе Германии в Эстонии О. В. Нолмар после скандала, подробности которого пока неизвестны».
(Хроника газеты «Ваба сына».)
27. Но операция еще не закончена
Когда в камеру вошел охранник и сказал, что Исаева требует Неуманн, и, чуть подмигнув, шепнул: «По всему – освобождают», – Никандров отвернулся к стене и натянул на голову серое, пропахшее карболкой одеяло.
– Сейчас, – сказал Исаев. – Через десять минут я буду готов, ладно?
– Хорошо. Я подожду.
Охранник снова подмигнул Исаеву и вышел из камеры.
– Леонид Иванович, нуте-ка, откройтесь. Мне надо вам сказать несколько слов.
– Слушаю.
– Литератор, милый, для меня вероятны три исхода: они меня отпустят, устроив какую-нибудь пакость, типа выстрела в спину; они меня будут уговаривать стать бякой; и, наконец, они меня выдергивают на очередной допрос. Но если мы возьмем за отправной пункт в наших рассуждениях первое предположение и если мы допустим, что я не дам себя легко укокошить, то в течение следующих семи дней вас отпустят…
– Думаете, я завидую вам?
– В вашей ситуации это было бы закономерно.
– Почему? – спросил Никандров и, откинув одеяло, сел на кровати. – Почему? Это подло и гадостно, но я вам завидую… Дерьмо я, Максим, дерьмо!
– Полно, Леонид Иванович… Я обстоятельств не оправдываю, но всегда принимаю их во внимание. Вас, видимо, спросят, считаете ли вы себя гражданином РСФСР или нет. Даже если вы захотите после освобождения уехать в Париж, не отрекайтесь от гражданства – тогда за вас можно будет драться.
– Я понимаю… Только не свидимся мы с вами больше – они меня отсюда живым не отпустят; они знают, что я всем скажу, что они здесь со мной…
– Кого это волнует? Тюрьма не санаторий. – Исаев усмехнулся и положил ладонь на острое колено Никандрова. – Ну, счастливо, Леонид Иванович. Даст бог – свидимся.
Они неловко обнялись и трижды расцеловались.
– Как на Пасху, – улыбнулся Исаев и постучал в тяжелую металлическую дверь.
Охранник снова подмигнул ему. Исаев вопросительно посмотрел на рослого рыжего парня. Тот сказал:
– Это все думают, что я нарочно, а у меня с детства веко дергается.
Только выйдя из кабинета Неуманна, который вручил ему постановление об освобождении, только после легкого обыска в проходной, где два охранника пошарили у него в карманах и даже не заставили снять ботинки, только увидав Лиду Боссэ, которая сидела в открытом таксомоторе, – Исаев рассмеялся, вспомнив этого рыжего подмаргивающего охранника с его доброй, виноватой улыбкой.
– Максим Максимович, вам идет, когда вы обросший, – сказала Боссэ, – придает мужественности.
– Учту.
– В тюрьме – страшно?
– Очень.
– Я боялась, вы скажете: «Нет».
– Это не очень рискованно, что вы меня встретили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75