Однажды он послал своего Пантелеймона на базар, велев прикупить побольше старых голенищ. Разложив их на скамье, взял банку с колесным дегтем и принялся усердно их смазывать.
– Что вы делаете, батюшка? – спросил изумленный Пантелеймон.
– Что надо, то и делаю, – сердито ответил старец. – Разве ты не знал, что бесы записывают грехи людей на голенищах сапог?
Впрочем, схимник был занят не только чудачествами. В своей келье он много работал: сучил шерсть, ткал для иконописцев холсты, а во время рукоделья читал Псалтирь, которую знал наизусть. Однако другие иноки и сам отец Иов об этих трудах и молитвенных подвигах даже не имели представления! Приходя в келью старца, отец Иов всегда видел того разоблаченным, лежащим на скамье и громко храпящим. Келья же была необыкновенно грязна, засыпана слоем мусора и загромождена горшками, черепками и всяким хламом.
Свою печку схимник топил и зимой, и летом, причем и тут не обходилось без странностей: в топке у него всегда лежало толстое нерубленое полено, которое старец поджигал по нескольку раз. Неудивительно, что зимой в его келье даже вода замерзала, и старец круглые сутки не снимал тулупа и валенок. Однажды монастырское начальство, полагая, что схимник промерзает до костей из-за негодной печи, прислало к нему мастеров, но старец их к ремонту не допустил. Возмущенный его поступком отец Иов велел схимнику переселяться в другую келью, где была хорошая печь.
– Стопы моя направи по словеси Твоему! – ответствовал старец.
Он, взяв под мышку мантию, а в руки икону и Псалтирь, перешел на новое место. Там схимник немедленно призвал к себе мастеров и велел им ломать печку, “потому что она-де плохая и ее нужно перестроить”. Отцу Иову удалось вовремя воспрепятствовать этому беззаконию; старцу было строго-настрого приказано вообще не приближаться к печи. Несмотря на запрет, схимник через несколько дней затопил печку, наставил в нее горшков, а сам ушел в лес. В его отсутствие печь разгорелась, горшки вместе с углями посыпались на пол и келья запылала. Сбежалась братия; хотя и не скоро, но общими усилиями пожар был потушен. Сам же виновник бедствия, вернувшись из леса, принялся всех утешать:
– Бог не попустит – свинья не съест. Не горюйте о том, чего не было, а лучше славьте Господа за милость Его.
На трапезе старец обыкновенно и борщ, и кашу, и квас сливал в одну тарелку, приговаривая:
– Вот и в жизни так бывает. И горькое, и сладкое, и соленое – все разом перевариваем.
* * *
Немало трудов принимал на себя отец Иов, дабы “исправить” нерадивого, по его мнению, схимника. Видя в поступках старца “ханжество и суеверие”, он преследовал того буквально на каждом шагу. Заметив толпу богомольцев, окружившую схимника, отец Иов выбегал во двор и, обличая людей в суеверии, заставлял их разойтись. После обеда он приказывал запирать монастырские ворота, чтобы не допустить посетителей к келье старца. Иногда отец Иов врывался в келью схимника и гневно обличал того за общение с мирянами, особенно – с женщинами, отнимал одежду, приготовленную для стирки, чтобы тот не смог отдать ее женщинам-прачкам. Заранее зная о скором визите отца Иова, старец частенько запирал дверь и не впускал своего “врага”. Однажды отец Иов придумал поселить вместе со старцем монаха Феодосия, страдавшего слабоумием, только схимник тут же прогнал от себя этого несчастного. Отец Иов вторично привел Феодосия и сказал:
– Отец Феодосий! С преподобным преподобен будеши… Благословись у старца, он тебя наставит, и живите в мире…
Старец же, выскочив из своей комнаты, снова прогнал Феодосия, а отцу Иову сказал:
– Ты грамоте учился?
– Кабы не учился, начальником не поставили бы, – ответил Иов.
– И библейские книги читал?
– Не только читал, да и наизусть многое знаю.
– А за что Каин убил своего брата Авеля? А?!
С этими словами схимник выпроводил отца Иова из своей кельи.
* * *
Вконец раздосадованный отец Иов сел за письмо настоятелю Филарету, требуя удалить возмутителя спокойствия из своей мирной пустыни. Он писал Филарету, что старец “наносит поношение монашеству и своим небрежением о сане совершенно отвергает себя от оного, распространяет суеверие и ханжество, а сокрытием внутреннего быта своей жизни, дерзостью и буйством подает сомнение в самом его веровании и здравом состоянии умственных способностей”.
Старец-схимник, однако, как явствует из многих его поступков, очень не хотел покидать полюбившуюся ему пустынь. На последующее внушение начальства он ответил обещанием изменить образ жизни и вообще взял всю вину на себя, однако… чудачеств не прекратил. Своим поведением в церкви он в буквальном смысле шокировал братию. Отец Иов писал о нем настоятелю Филарету:
“…Никогда в начале великой вечерни или утрени, несмотря на мои указания, не стоит в алтаре, и где светильничные молитвы читает – неизвестно. Едва участвуя в литургии или величании, во время кафизм уходит или становится за полуденные двери, вне и при служении не стоит прямо, но отворачивается на восток. Лица и рук своих никогда не умывает. Стоя пред Престолом в литургии, как в исступлении, требует непрестанных указаний, облачается часто с заплетенной косой. Держа книгу пред собою, не показывает, что вычитывает должные молитвы, и весьма редко творит поклонения, а вытерев нос рукою, наклоняется и утирает его покровами со святого престола. При произнесении же„Христос посреде нас“ все делает, не сообразуясь с прочей братией. Причащается Святых Таин весьма торопливо. По причащении же становится не пред престолом, но, обратясь в отворенную пономарскую дверь лицом к народу (как бы напоказ), читает благодарственные молитвы. В высокоторжественные же дни, хотя и участвует в Богослужении, но не выходит на молебны, за что неоднократно был лишаем и трапезы… Даже в проскомидии он полагает святой хлеб не на середину, а на левый край, отчего все может легко опрокинуться, а прочие места занимает частицами и в них не наблюдает порядка. Во время литургии, обратясь к аналою, не смотрит в служебник и как бы отвращается от святого престола, а при выходах из алтаря требует напоминания. При великом же выходе, по перенесении Святых Даров, не держит служебник пред собой и не обращает очей и сердца к святому престолу, совершая поклонение, а все смотрит в книгу, лежащую на аналое. Трудно бывает побудить его в ту минуту положить хотя бы три поклона, благоговейно благословить приносимые Дары и, раздробляя оные, не спешить, а тщательно отереть руки от прилипших крупиц… Поспешность его в Богослужении ни с чем не согласна. При возглашении же диаконом „исполни, Владыко, святый потир“ он, даже не глядя на потир, бросает в него отделенную часть Святого Агнца, что препятствует ему и в отправлении череды”…
У настоятеля Филарета не было причин не верить отцу Иову. Во время совместных богослужений он и сам видел, как ведет себя старец.
– Поверни его на место, – говорил он диакону, когда все стояли лицом к западу, а схимник, по своему обыкновению, поворачивался к востоку.
И тот послушно поворачивал старца…
* * *
Настоятель и сам пытался вразумить строптивого схимника, и иногда между ними происходил следующий разговор (цитирую по житию старца, написанному священником В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Что вы делаете, батюшка? – спросил изумленный Пантелеймон.
– Что надо, то и делаю, – сердито ответил старец. – Разве ты не знал, что бесы записывают грехи людей на голенищах сапог?
Впрочем, схимник был занят не только чудачествами. В своей келье он много работал: сучил шерсть, ткал для иконописцев холсты, а во время рукоделья читал Псалтирь, которую знал наизусть. Однако другие иноки и сам отец Иов об этих трудах и молитвенных подвигах даже не имели представления! Приходя в келью старца, отец Иов всегда видел того разоблаченным, лежащим на скамье и громко храпящим. Келья же была необыкновенно грязна, засыпана слоем мусора и загромождена горшками, черепками и всяким хламом.
Свою печку схимник топил и зимой, и летом, причем и тут не обходилось без странностей: в топке у него всегда лежало толстое нерубленое полено, которое старец поджигал по нескольку раз. Неудивительно, что зимой в его келье даже вода замерзала, и старец круглые сутки не снимал тулупа и валенок. Однажды монастырское начальство, полагая, что схимник промерзает до костей из-за негодной печи, прислало к нему мастеров, но старец их к ремонту не допустил. Возмущенный его поступком отец Иов велел схимнику переселяться в другую келью, где была хорошая печь.
– Стопы моя направи по словеси Твоему! – ответствовал старец.
Он, взяв под мышку мантию, а в руки икону и Псалтирь, перешел на новое место. Там схимник немедленно призвал к себе мастеров и велел им ломать печку, “потому что она-де плохая и ее нужно перестроить”. Отцу Иову удалось вовремя воспрепятствовать этому беззаконию; старцу было строго-настрого приказано вообще не приближаться к печи. Несмотря на запрет, схимник через несколько дней затопил печку, наставил в нее горшков, а сам ушел в лес. В его отсутствие печь разгорелась, горшки вместе с углями посыпались на пол и келья запылала. Сбежалась братия; хотя и не скоро, но общими усилиями пожар был потушен. Сам же виновник бедствия, вернувшись из леса, принялся всех утешать:
– Бог не попустит – свинья не съест. Не горюйте о том, чего не было, а лучше славьте Господа за милость Его.
На трапезе старец обыкновенно и борщ, и кашу, и квас сливал в одну тарелку, приговаривая:
– Вот и в жизни так бывает. И горькое, и сладкое, и соленое – все разом перевариваем.
* * *
Немало трудов принимал на себя отец Иов, дабы “исправить” нерадивого, по его мнению, схимника. Видя в поступках старца “ханжество и суеверие”, он преследовал того буквально на каждом шагу. Заметив толпу богомольцев, окружившую схимника, отец Иов выбегал во двор и, обличая людей в суеверии, заставлял их разойтись. После обеда он приказывал запирать монастырские ворота, чтобы не допустить посетителей к келье старца. Иногда отец Иов врывался в келью схимника и гневно обличал того за общение с мирянами, особенно – с женщинами, отнимал одежду, приготовленную для стирки, чтобы тот не смог отдать ее женщинам-прачкам. Заранее зная о скором визите отца Иова, старец частенько запирал дверь и не впускал своего “врага”. Однажды отец Иов придумал поселить вместе со старцем монаха Феодосия, страдавшего слабоумием, только схимник тут же прогнал от себя этого несчастного. Отец Иов вторично привел Феодосия и сказал:
– Отец Феодосий! С преподобным преподобен будеши… Благословись у старца, он тебя наставит, и живите в мире…
Старец же, выскочив из своей комнаты, снова прогнал Феодосия, а отцу Иову сказал:
– Ты грамоте учился?
– Кабы не учился, начальником не поставили бы, – ответил Иов.
– И библейские книги читал?
– Не только читал, да и наизусть многое знаю.
– А за что Каин убил своего брата Авеля? А?!
С этими словами схимник выпроводил отца Иова из своей кельи.
* * *
Вконец раздосадованный отец Иов сел за письмо настоятелю Филарету, требуя удалить возмутителя спокойствия из своей мирной пустыни. Он писал Филарету, что старец “наносит поношение монашеству и своим небрежением о сане совершенно отвергает себя от оного, распространяет суеверие и ханжество, а сокрытием внутреннего быта своей жизни, дерзостью и буйством подает сомнение в самом его веровании и здравом состоянии умственных способностей”.
Старец-схимник, однако, как явствует из многих его поступков, очень не хотел покидать полюбившуюся ему пустынь. На последующее внушение начальства он ответил обещанием изменить образ жизни и вообще взял всю вину на себя, однако… чудачеств не прекратил. Своим поведением в церкви он в буквальном смысле шокировал братию. Отец Иов писал о нем настоятелю Филарету:
“…Никогда в начале великой вечерни или утрени, несмотря на мои указания, не стоит в алтаре, и где светильничные молитвы читает – неизвестно. Едва участвуя в литургии или величании, во время кафизм уходит или становится за полуденные двери, вне и при служении не стоит прямо, но отворачивается на восток. Лица и рук своих никогда не умывает. Стоя пред Престолом в литургии, как в исступлении, требует непрестанных указаний, облачается часто с заплетенной косой. Держа книгу пред собою, не показывает, что вычитывает должные молитвы, и весьма редко творит поклонения, а вытерев нос рукою, наклоняется и утирает его покровами со святого престола. При произнесении же„Христос посреде нас“ все делает, не сообразуясь с прочей братией. Причащается Святых Таин весьма торопливо. По причащении же становится не пред престолом, но, обратясь в отворенную пономарскую дверь лицом к народу (как бы напоказ), читает благодарственные молитвы. В высокоторжественные же дни, хотя и участвует в Богослужении, но не выходит на молебны, за что неоднократно был лишаем и трапезы… Даже в проскомидии он полагает святой хлеб не на середину, а на левый край, отчего все может легко опрокинуться, а прочие места занимает частицами и в них не наблюдает порядка. Во время литургии, обратясь к аналою, не смотрит в служебник и как бы отвращается от святого престола, а при выходах из алтаря требует напоминания. При великом же выходе, по перенесении Святых Даров, не держит служебник пред собой и не обращает очей и сердца к святому престолу, совершая поклонение, а все смотрит в книгу, лежащую на аналое. Трудно бывает побудить его в ту минуту положить хотя бы три поклона, благоговейно благословить приносимые Дары и, раздробляя оные, не спешить, а тщательно отереть руки от прилипших крупиц… Поспешность его в Богослужении ни с чем не согласна. При возглашении же диаконом „исполни, Владыко, святый потир“ он, даже не глядя на потир, бросает в него отделенную часть Святого Агнца, что препятствует ему и в отправлении череды”…
У настоятеля Филарета не было причин не верить отцу Иову. Во время совместных богослужений он и сам видел, как ведет себя старец.
– Поверни его на место, – говорил он диакону, когда все стояли лицом к западу, а схимник, по своему обыкновению, поворачивался к востоку.
И тот послушно поворачивал старца…
* * *
Настоятель и сам пытался вразумить строптивого схимника, и иногда между ними происходил следующий разговор (цитирую по житию старца, написанному священником В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37