будучи таким бедным и обреченным на безнадежное, безрассудное дело, он сумел окружить себя такой красотой. Кеймис, сам придерживавшийся спартанского образа жизни и пуританин по натуре, не видел в этом человеке ничего, за что можно было бы его упрекнуть, и очень многое в нем он всем сердцем обожал. И даже это удивляло его. Он смотрел на тонкое лицо с закрытыми глазами и пытался угадать, какой еще план созревает за этим таинственным фасадом. Очень скоро он узнал о нем.
— Не остается ничего другого, Кеймис. Ты должен идти на поиски прииска без меня.
Кеймис прекрасно понимал, чего стоило это решение Ралею. И в то же время ему льстило, что в этой почти безнадежной ситуации Ралей выбрал именно его на свое место. Ему приятно было сознавать, что он подходит для этого дела не меньше, чем любой другой человек.
— Хорошо, сэр Уолтер. Я сделаю все, что в моих силах, вы же знаете. Когда прикажете отправляться?
— Сегодня же, если это возможно. Возьми пять небольших кораблей. Они годятся для прохода по реке. И двести пятьдесят подходящих людей, если сумеешь набрать столько. Я поручаю командование тебе одному и полагаюсь на твое благоразумие. По мере сил — избегай столкновений с испанцами. И все-таки, — тут голос его вдруг приобрел силу, — доберись до прииска, Кеймис, и, если на тебя нападут, дай отпор, чего бы это тебе ни стоило. Не добраться до золота значит потерпеть наше собственное поражение, спастись бегством от испанцев значит опозорить всю нацию.
— Не бойтесь. Я пойду готовиться к походу и вернусь, как только все улажу.
Ралей кивнул, и Кеймис направился к двери.
— Да, Кеймис!
— Слушаю, сэр Уолтер.
— Мой сын пойдет с тобой. Прежде я еще никогда не посылал никого взамен себя, но теперь, так низко павши, я хочу послать своего сына.
— В этом нет никакой нужды, — начал было Кеймис, но Ралей не дал ему продолжить.
— Я так хочу. И он тоже. Обрати внимание на выражение его лица, когда скажешь ему об этом. Сообщи ему мое решение и пришли ко мне его и Герберта.
После того как Кеймис покинул каюту, Ралей лежал, переживая самый горький свой час. Он, беспомощный, приговорен лежать на этой опостылевшей койке, когда появился наконец последний, величайший шанс в его жизни. Положиться целиком на Кеймиса, когда от малейшего изменения плана действий, от неожиданного прозрения, дерзкого решения может зависеть все. Кеймис, конечно, славный малый, смелый, достойный, преданный ему человек, но это дело не его жизни, не его судьбы. Ну почему именно сейчас накинулась на него эта лихорадка? И почему именно на него, Господи?
Вошел Уолтер, чуть дыша от восторга.
— Спасибо, отец, что вы посылаете меня. Мы обязательно добьемся успеха, что бы там ни было. И, пожалуйста, не беспокойтесь, ладно? Лежите и поправляйтесь тут. К следующей нашей встрече я подготовлю славные новости для вас.
— Я на это очень надеюсь, сынок. Помогай во всем Кеймису. И не забывай, что он твой командир. Он знает страну.
Уолтер кивнул.
— Но копьеносцы — мои.
— Да, конечно, но дай Бог, чтобы они вам не понадобились.
— Да, да, — рассеянно согласился с отцом Уолтер.
— К сожалению, мы должны относиться к испанцам как к своим друзьям, пока сами они не докажут, что это далеко не так.
У Уолтера вытянулась физиономия: он, конечно, понимал это, таков был приказ по флоту, но повторять это сейчас значило сводить все приключение к банальному событию.
— Прежде было куда лучше, — с сожалением заметил он.
— Да, пожалуй. Ты запоздал со своим появлением на свет, Уолтер. А я, я зажился на этом свете.
— Не говорите так. Даже думать так не смейте. Ваш день еще придет, когда мы вернемся с золотом домой. Вот это будет день так день!
— Да уж, день так день! А, это ты, Герберт? Заходи. Я хочу, чтобы вы вдвоем посадили меня в кресло и подняли на палубу. Я по крайней мере должен видеть, как вы отправитесь в путь.
— Разумно ли это, отец? — спросил Уолтер.
— Разумно или неразумно, но я так хочу. Я слишком стар, чтобы во всем поступать разумно.
Они обернули одеялом его ноги и туловище, на плечи накинули плащ, подняв при этом воротник. И в таком виде на их сильных, молодых руках он снова поднялся на палубу. Со своего кресла Ралей наблюдал за спешными приготовлениями на пяти судах и следил за отбором копьеносцев для предстоящего похода. В полдень из-за неумолимой жары приготовления пришлось приостановить, но Ралей отказался спуститься в свою каюту: он предпочел подремать здесь же, на палубе. Это испытание не прошло для него даром — лихорадка усилилась, и, когда Уолтер и Кеймис покинули его, ему показалось, что между ним и этими энергичными, оживленными людьми уже упала вечная завеса. Он еще мог видеть и слышать их, сам вполне осмысленно говорил что-то об экспедиции, но все это казалось нереальным, атмосфера отчужденности накрыла все вокруг.
Пять маленьких суденышек медленно отплыли. Постепенно каждый корабль терял свой цвет, пока все они не превратились в черные точки на фоне сияющего закатного неба. А затем стеньги осветило заходящее солнце, и на миг они блеснули рыжеватым цветом, который он всегда так любил. Цвет надежды, из-за которого когда-то они поссорились с покойным Эссексом. Этот неожиданный всплеск рыжего сияния над все уменьшающимися, исчезающими кораблями, был ли он предзнаменованием? Запад. Земля всех его упований, магнит его души. А может, это предзнаменование чего-то еще? В ушах изможденного болезнью человека прозвучали давно сказанные Топиавари слова: «Молодые нации поднимаются на востоке, старые нации умирают, как заходит солнце на западе» — что-то в этом духе припомнилось ему. И кое-что еще, кое-что о том, что поражение грядет на голову сына его сына. «Прощай, Уолтер!» — снова произнес он, тихо и на этот раз с глубоким вздохом.
Теперь горизонт был чист, и стало прохладнее. Он позвал людей, чтобы они отнесли его вниз, в каюту. Долгое пребывание в Тауэре научило его по меньшей мере терпению. Ралей частенько вспоминал потом этот месяц ожидания. Он должен был закончиться известием, хорошим или плохим, и все. Остальное пребывало в неизвестности. Ралей вел записи в своем судовом журнале; следил, чтобы на кораблях, которые, как и он, ждали и надеялись на добрые вести от ушедших на поиски золота, все было в полной готовности к отплытию; а в те дни, когда болезнь ненадолго отпускала его, он высаживался на берег, собирал травы и получал новые сведения об острове.
Иногда бывало и так, что он забывал о том, что он — сэр Уолтер Ралей, несчастный и почти что сломленный человек, жизнь которого целиком зависит от результатов экспедиции; случалось, что при виде чего-то нового на этом незнакомом ему тропическом острове он приходил в восторг от удивительного этого мира и оттого, что при всей недолговечности бытия он смог стать свидетелем и участником этой многовековой драмы. Но стоило ему вспомнить, что он — всего лишь хромой, уставший от ожидания командующий той части флота, которая ушла без него и от которой все не было вестей, как радость угасала в его душе.
Четырнадцатого февраля на горизонте пустынного моря возникла черная точка. С запада подходил корабль. С момента его появления до того мгновения, когда человек с письмом в руке поднялся на борт «Судьбы», прошло времени больше, чем за все его годы в Тауэре, за всю его жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Не остается ничего другого, Кеймис. Ты должен идти на поиски прииска без меня.
Кеймис прекрасно понимал, чего стоило это решение Ралею. И в то же время ему льстило, что в этой почти безнадежной ситуации Ралей выбрал именно его на свое место. Ему приятно было сознавать, что он подходит для этого дела не меньше, чем любой другой человек.
— Хорошо, сэр Уолтер. Я сделаю все, что в моих силах, вы же знаете. Когда прикажете отправляться?
— Сегодня же, если это возможно. Возьми пять небольших кораблей. Они годятся для прохода по реке. И двести пятьдесят подходящих людей, если сумеешь набрать столько. Я поручаю командование тебе одному и полагаюсь на твое благоразумие. По мере сил — избегай столкновений с испанцами. И все-таки, — тут голос его вдруг приобрел силу, — доберись до прииска, Кеймис, и, если на тебя нападут, дай отпор, чего бы это тебе ни стоило. Не добраться до золота значит потерпеть наше собственное поражение, спастись бегством от испанцев значит опозорить всю нацию.
— Не бойтесь. Я пойду готовиться к походу и вернусь, как только все улажу.
Ралей кивнул, и Кеймис направился к двери.
— Да, Кеймис!
— Слушаю, сэр Уолтер.
— Мой сын пойдет с тобой. Прежде я еще никогда не посылал никого взамен себя, но теперь, так низко павши, я хочу послать своего сына.
— В этом нет никакой нужды, — начал было Кеймис, но Ралей не дал ему продолжить.
— Я так хочу. И он тоже. Обрати внимание на выражение его лица, когда скажешь ему об этом. Сообщи ему мое решение и пришли ко мне его и Герберта.
После того как Кеймис покинул каюту, Ралей лежал, переживая самый горький свой час. Он, беспомощный, приговорен лежать на этой опостылевшей койке, когда появился наконец последний, величайший шанс в его жизни. Положиться целиком на Кеймиса, когда от малейшего изменения плана действий, от неожиданного прозрения, дерзкого решения может зависеть все. Кеймис, конечно, славный малый, смелый, достойный, преданный ему человек, но это дело не его жизни, не его судьбы. Ну почему именно сейчас накинулась на него эта лихорадка? И почему именно на него, Господи?
Вошел Уолтер, чуть дыша от восторга.
— Спасибо, отец, что вы посылаете меня. Мы обязательно добьемся успеха, что бы там ни было. И, пожалуйста, не беспокойтесь, ладно? Лежите и поправляйтесь тут. К следующей нашей встрече я подготовлю славные новости для вас.
— Я на это очень надеюсь, сынок. Помогай во всем Кеймису. И не забывай, что он твой командир. Он знает страну.
Уолтер кивнул.
— Но копьеносцы — мои.
— Да, конечно, но дай Бог, чтобы они вам не понадобились.
— Да, да, — рассеянно согласился с отцом Уолтер.
— К сожалению, мы должны относиться к испанцам как к своим друзьям, пока сами они не докажут, что это далеко не так.
У Уолтера вытянулась физиономия: он, конечно, понимал это, таков был приказ по флоту, но повторять это сейчас значило сводить все приключение к банальному событию.
— Прежде было куда лучше, — с сожалением заметил он.
— Да, пожалуй. Ты запоздал со своим появлением на свет, Уолтер. А я, я зажился на этом свете.
— Не говорите так. Даже думать так не смейте. Ваш день еще придет, когда мы вернемся с золотом домой. Вот это будет день так день!
— Да уж, день так день! А, это ты, Герберт? Заходи. Я хочу, чтобы вы вдвоем посадили меня в кресло и подняли на палубу. Я по крайней мере должен видеть, как вы отправитесь в путь.
— Разумно ли это, отец? — спросил Уолтер.
— Разумно или неразумно, но я так хочу. Я слишком стар, чтобы во всем поступать разумно.
Они обернули одеялом его ноги и туловище, на плечи накинули плащ, подняв при этом воротник. И в таком виде на их сильных, молодых руках он снова поднялся на палубу. Со своего кресла Ралей наблюдал за спешными приготовлениями на пяти судах и следил за отбором копьеносцев для предстоящего похода. В полдень из-за неумолимой жары приготовления пришлось приостановить, но Ралей отказался спуститься в свою каюту: он предпочел подремать здесь же, на палубе. Это испытание не прошло для него даром — лихорадка усилилась, и, когда Уолтер и Кеймис покинули его, ему показалось, что между ним и этими энергичными, оживленными людьми уже упала вечная завеса. Он еще мог видеть и слышать их, сам вполне осмысленно говорил что-то об экспедиции, но все это казалось нереальным, атмосфера отчужденности накрыла все вокруг.
Пять маленьких суденышек медленно отплыли. Постепенно каждый корабль терял свой цвет, пока все они не превратились в черные точки на фоне сияющего закатного неба. А затем стеньги осветило заходящее солнце, и на миг они блеснули рыжеватым цветом, который он всегда так любил. Цвет надежды, из-за которого когда-то они поссорились с покойным Эссексом. Этот неожиданный всплеск рыжего сияния над все уменьшающимися, исчезающими кораблями, был ли он предзнаменованием? Запад. Земля всех его упований, магнит его души. А может, это предзнаменование чего-то еще? В ушах изможденного болезнью человека прозвучали давно сказанные Топиавари слова: «Молодые нации поднимаются на востоке, старые нации умирают, как заходит солнце на западе» — что-то в этом духе припомнилось ему. И кое-что еще, кое-что о том, что поражение грядет на голову сына его сына. «Прощай, Уолтер!» — снова произнес он, тихо и на этот раз с глубоким вздохом.
Теперь горизонт был чист, и стало прохладнее. Он позвал людей, чтобы они отнесли его вниз, в каюту. Долгое пребывание в Тауэре научило его по меньшей мере терпению. Ралей частенько вспоминал потом этот месяц ожидания. Он должен был закончиться известием, хорошим или плохим, и все. Остальное пребывало в неизвестности. Ралей вел записи в своем судовом журнале; следил, чтобы на кораблях, которые, как и он, ждали и надеялись на добрые вести от ушедших на поиски золота, все было в полной готовности к отплытию; а в те дни, когда болезнь ненадолго отпускала его, он высаживался на берег, собирал травы и получал новые сведения об острове.
Иногда бывало и так, что он забывал о том, что он — сэр Уолтер Ралей, несчастный и почти что сломленный человек, жизнь которого целиком зависит от результатов экспедиции; случалось, что при виде чего-то нового на этом незнакомом ему тропическом острове он приходил в восторг от удивительного этого мира и оттого, что при всей недолговечности бытия он смог стать свидетелем и участником этой многовековой драмы. Но стоило ему вспомнить, что он — всего лишь хромой, уставший от ожидания командующий той части флота, которая ушла без него и от которой все не было вестей, как радость угасала в его душе.
Четырнадцатого февраля на горизонте пустынного моря возникла черная точка. С запада подходил корабль. С момента его появления до того мгновения, когда человек с письмом в руке поднялся на борт «Судьбы», прошло времени больше, чем за все его годы в Тауэре, за всю его жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69