Не мы распоряжаемся нашей судьбой, правда ведь?
Предположим, в то ясное утро это оказался бы Ралей, подумала она; предположим, он полюбил бы ее так, как полюбил Карлос, — как изменился бы ее жизненный путь! А если бы она вообще никогда не видела Ралея, тогда чем бы очаровал ее тот молчаливый чужой человек, потерпевший кораблекрушение?
И Ралей тоже думал о своем: предположим, она очаровала бы меня и я женился бы на ней еще до того, как увидел королеву. Мне бы тогда не пришлось жертвовать своей карьерой, как это случилось в результате моей тайной связи с Лиз. После смерти королевы я мог бы занять место, которое сейчас занимает Сесил, и не стал бы ввязываться в эту губительную экспедицию, рискуя при этом всем, что мне дорого.
— В какой-то мере мы распоряжаемся ею, но при этом мы используем тот материал, который нам дан, а он иногда бывает абсолютно неподатлив и сводит все наши усилия к нулю. А возвращаться мыслью назад, к началу жизни, — все равно что читать книгу, начиная с конца.
— История вашей жизни должна выглядеть одинаково хорошо, с какого конца ни начни.
— Моя? Почему?
— Вы занимали важный пост и имели власть. Даже в нашей тихой заводи кое-что известно о вас.
— Я почти не добился ничего из того, чего хотел. Бывали хорошие времена и, может быть, еще будут. Если этот поход завершится удачей. Но как знать? А у меня слишком мало времени осталось, чтобы проигрывать.
— Вы действительно хотели бы знать, что ждет вас в будущем?
В ожидании его ответа она странно посмотрела на него.
— Хотел бы, но кто, кроме Бога, знает это?
Вместо ответа Дженис поднялась, прошла в другой конец комнаты и открыла там какой-то ящик. Покопавшись в нем, она нетерпеливо закрыла его и открыла другой. Из этого ящика она вынула сверток — что-то завернутое в черный бархат, — держа его в руке, она вернулась к нему и уселась рядом. Еще не развернув сверток, она сказала:
— Я предскажу вам будущее. Я не делала это вот уже несколько лет. Мой духовник считал это смертным грехом, так что я отложила эту вещь в сторону и забыла о ней. Но теперь у меня очень терпимый исповедник, и он отпустит мне этот грех, тем более что я не себе буду гадать, а вам.
Ралей смотрел, как она развернула бархатный лоскут, там оказался хрустальный шар зеленоватого цвета, в глубине которого как будто вилось колечко дыма. Она обхватила шар руками, согревая его в своих ладонях.
— Смотрите в него, у вас тоже может оказаться провидческий дар, — сказала она. — Давным-давно, еще в Севилье, старушка-испанка дала мне его. И я совершенно случайно поняла, что могу пользоваться им по назначению.
Шар упал Уолтеру в ладони, тяжелый и холодный. Холодок пробежал у него по спине и добрался до макушки.
Протест, который висел уже на кончике его языка, присмирел под воздействием сразу двух свойственных ему чувств — суеверия и скептицизма. Он верил в гадание настолько, чтобы желать узнать, что оно покажет; но и его неверие было достаточно сильно, чтобы не брать в расчет предостерегающую дрожь, охватившую его при взгляде на это безобидное стекло.
Ничто не изменилось в зеленоватой глубине шара. Только не стало видно кольца дыма, шар оставался прозрачным и пустым. Он отдал его Дженис. Она расстелила на подушке бархатный лоскут и положила на него шар, кончиками пальцев коснувшись его поверхности со всех сторон.
Когда Дженис наклонила голову над кристаллом, тишина в комнате стала давящей: казалось, весь мир замер в ожидании провозглашения судьбы сэра Уолтера.
Наконец Дженис заговорила, голос ее был другой: низкий, отстраненный и вдохновенный.
— У вас много врагов, — сказала она, — и очень мало друзей. Вот юноша, ваш сын, естественно, и женщина со светлыми волосами. Ваша жена? Они преданы вам. Еще я вижу моряка, он умрет за вас, и несколько черных людей — это ваши друзья.
Снова наступила гнетущая тишина, и в хрустальном шаре не видно было ничего: глаза провидицы вглядывались в руку, спокойно лежавшую на поручне рядом стоящего кресла. Дженис вспоминала, как сегодня вечером, до его появления, прихорашиваясь и одеваясь у себя в комнате, она предвкушала в лучшем случае вечер с легким флиртом, в худшем — просто обмен светскими сплетнями. А тут вдруг воспоминания унесли ее к тем далеким дням, когда она испытывала безумную, неодолимую страсть, и теперь она смотрела в этот хрустальный шар, чтобы узнать дальнейшую судьбу любимого человека, хотя все это время желала одного: обнять его замечательное, разрушенное годами тело, разгладить морщины на его лбу своими поцелуями, которые она сберегала для него на протяжении всех этих тридцати шести лет.
Дженис с трудом отвела глаза от его руки и вернулась к предмету, который держала в своей руке.
В комнате снова довольно надолго воцарилась тишина, пока тот же отстраненный голос не произнес:
— Ваши люди доберутся до прииска. Вы никогда его не увидите, вы будете тяжело больны, очень тяжело. Затем…
Ралей наклонился к ней, почувствовав, как вся она напряглась. Дженис вдруг широко открыла рот, ужас застыл в ее глазах. Одной рукой она накрыла шар бархатным лоскутом, другой, вскочив на ноги, схватилась за горло, страшно побледнела, задохнулась и не могла произнести ни слова.
— Бог милостивый, — наконец пробормотала она, — я, конечно, согрешила, но разве можно так наказывать за этот грех?
— Что с вами? Что вы там увидели?
При звуках его голоса она уронила руки и опустила глаза, чтобы скрыть поразивший их ужас.
— Да ничего такого, — невнятно произнесла она, -ничего, что касалось бы вас. Это обо мне. Я увидела там себя безотносительно к вам.
Он сразу понял, что она хочет разуверить его в чем-то.
— Что вы там видите? Вы должны сказать мне.
Но Дженис уже взяла себя в руки, и следующая порция лжи, произнесенная ее побелевшими губами, звучала гораздо убедительнее.
— Это не касалось вашей судьбы. Клянусь Богом. Я случайно отвлеклась, думала найти там ваше будущее, а увидела свое. Я больше никогда не возьму в руки этот противный шар.
Она взяла со стола серебряный колокольчик и стала неистово вызванивать слугу. Тот, словно джинн из бутылки, тут же предстал перед ней, и Дженис отрывисто приказала:
— Принеси вина, и немедленно.
В ожидании возвращения слуги она взяла в руки шар и, открыв окно, выбросила его куда-то в темноту.
— Простите меня, пожалуйста, — сказала она, — ни к чему было испытывать судьбу. Но мы ведь не позволим этой ерунде испортить нам вечер, не так ли?
Дженис изобразила улыбку на лице и, когда вино прибыло, разлила его по бокалам твердой рукой и сказала:
— Мой тост — за ваш прииск. Пусть он оправдает все ваши надежды.
— И за нашу встречу, она оказалась куда лучше всего, на что я надеялся, — ответил Ралей.
Дженис снова опустилась в свое кресло, пододвинув его поближе к Ралею. Что-то чуть-чуть изменилось в манере ее поведения.
— Вы когда-нибудь вспоминали обо мне?
— Часто. — И это в некотором смысле было правдой: когда бы он ни вспоминал тот свой марш из Бэлли в Корк, перед его глазами всегда возникали ужин в замке и обе женщины — леди Рош и ее дочь, напоминавшие ему марионеток в той маленькой драме.
— Мне это приятно слышать, — сказала Дженис, — ведь я так часто думала о вас и гадала, удастся ли мне когда-нибудь снова увидеть вас. Но никогда не могла представить себе, что это случится именно так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Предположим, в то ясное утро это оказался бы Ралей, подумала она; предположим, он полюбил бы ее так, как полюбил Карлос, — как изменился бы ее жизненный путь! А если бы она вообще никогда не видела Ралея, тогда чем бы очаровал ее тот молчаливый чужой человек, потерпевший кораблекрушение?
И Ралей тоже думал о своем: предположим, она очаровала бы меня и я женился бы на ней еще до того, как увидел королеву. Мне бы тогда не пришлось жертвовать своей карьерой, как это случилось в результате моей тайной связи с Лиз. После смерти королевы я мог бы занять место, которое сейчас занимает Сесил, и не стал бы ввязываться в эту губительную экспедицию, рискуя при этом всем, что мне дорого.
— В какой-то мере мы распоряжаемся ею, но при этом мы используем тот материал, который нам дан, а он иногда бывает абсолютно неподатлив и сводит все наши усилия к нулю. А возвращаться мыслью назад, к началу жизни, — все равно что читать книгу, начиная с конца.
— История вашей жизни должна выглядеть одинаково хорошо, с какого конца ни начни.
— Моя? Почему?
— Вы занимали важный пост и имели власть. Даже в нашей тихой заводи кое-что известно о вас.
— Я почти не добился ничего из того, чего хотел. Бывали хорошие времена и, может быть, еще будут. Если этот поход завершится удачей. Но как знать? А у меня слишком мало времени осталось, чтобы проигрывать.
— Вы действительно хотели бы знать, что ждет вас в будущем?
В ожидании его ответа она странно посмотрела на него.
— Хотел бы, но кто, кроме Бога, знает это?
Вместо ответа Дженис поднялась, прошла в другой конец комнаты и открыла там какой-то ящик. Покопавшись в нем, она нетерпеливо закрыла его и открыла другой. Из этого ящика она вынула сверток — что-то завернутое в черный бархат, — держа его в руке, она вернулась к нему и уселась рядом. Еще не развернув сверток, она сказала:
— Я предскажу вам будущее. Я не делала это вот уже несколько лет. Мой духовник считал это смертным грехом, так что я отложила эту вещь в сторону и забыла о ней. Но теперь у меня очень терпимый исповедник, и он отпустит мне этот грех, тем более что я не себе буду гадать, а вам.
Ралей смотрел, как она развернула бархатный лоскут, там оказался хрустальный шар зеленоватого цвета, в глубине которого как будто вилось колечко дыма. Она обхватила шар руками, согревая его в своих ладонях.
— Смотрите в него, у вас тоже может оказаться провидческий дар, — сказала она. — Давным-давно, еще в Севилье, старушка-испанка дала мне его. И я совершенно случайно поняла, что могу пользоваться им по назначению.
Шар упал Уолтеру в ладони, тяжелый и холодный. Холодок пробежал у него по спине и добрался до макушки.
Протест, который висел уже на кончике его языка, присмирел под воздействием сразу двух свойственных ему чувств — суеверия и скептицизма. Он верил в гадание настолько, чтобы желать узнать, что оно покажет; но и его неверие было достаточно сильно, чтобы не брать в расчет предостерегающую дрожь, охватившую его при взгляде на это безобидное стекло.
Ничто не изменилось в зеленоватой глубине шара. Только не стало видно кольца дыма, шар оставался прозрачным и пустым. Он отдал его Дженис. Она расстелила на подушке бархатный лоскут и положила на него шар, кончиками пальцев коснувшись его поверхности со всех сторон.
Когда Дженис наклонила голову над кристаллом, тишина в комнате стала давящей: казалось, весь мир замер в ожидании провозглашения судьбы сэра Уолтера.
Наконец Дженис заговорила, голос ее был другой: низкий, отстраненный и вдохновенный.
— У вас много врагов, — сказала она, — и очень мало друзей. Вот юноша, ваш сын, естественно, и женщина со светлыми волосами. Ваша жена? Они преданы вам. Еще я вижу моряка, он умрет за вас, и несколько черных людей — это ваши друзья.
Снова наступила гнетущая тишина, и в хрустальном шаре не видно было ничего: глаза провидицы вглядывались в руку, спокойно лежавшую на поручне рядом стоящего кресла. Дженис вспоминала, как сегодня вечером, до его появления, прихорашиваясь и одеваясь у себя в комнате, она предвкушала в лучшем случае вечер с легким флиртом, в худшем — просто обмен светскими сплетнями. А тут вдруг воспоминания унесли ее к тем далеким дням, когда она испытывала безумную, неодолимую страсть, и теперь она смотрела в этот хрустальный шар, чтобы узнать дальнейшую судьбу любимого человека, хотя все это время желала одного: обнять его замечательное, разрушенное годами тело, разгладить морщины на его лбу своими поцелуями, которые она сберегала для него на протяжении всех этих тридцати шести лет.
Дженис с трудом отвела глаза от его руки и вернулась к предмету, который держала в своей руке.
В комнате снова довольно надолго воцарилась тишина, пока тот же отстраненный голос не произнес:
— Ваши люди доберутся до прииска. Вы никогда его не увидите, вы будете тяжело больны, очень тяжело. Затем…
Ралей наклонился к ней, почувствовав, как вся она напряглась. Дженис вдруг широко открыла рот, ужас застыл в ее глазах. Одной рукой она накрыла шар бархатным лоскутом, другой, вскочив на ноги, схватилась за горло, страшно побледнела, задохнулась и не могла произнести ни слова.
— Бог милостивый, — наконец пробормотала она, — я, конечно, согрешила, но разве можно так наказывать за этот грех?
— Что с вами? Что вы там увидели?
При звуках его голоса она уронила руки и опустила глаза, чтобы скрыть поразивший их ужас.
— Да ничего такого, — невнятно произнесла она, -ничего, что касалось бы вас. Это обо мне. Я увидела там себя безотносительно к вам.
Он сразу понял, что она хочет разуверить его в чем-то.
— Что вы там видите? Вы должны сказать мне.
Но Дженис уже взяла себя в руки, и следующая порция лжи, произнесенная ее побелевшими губами, звучала гораздо убедительнее.
— Это не касалось вашей судьбы. Клянусь Богом. Я случайно отвлеклась, думала найти там ваше будущее, а увидела свое. Я больше никогда не возьму в руки этот противный шар.
Она взяла со стола серебряный колокольчик и стала неистово вызванивать слугу. Тот, словно джинн из бутылки, тут же предстал перед ней, и Дженис отрывисто приказала:
— Принеси вина, и немедленно.
В ожидании возвращения слуги она взяла в руки шар и, открыв окно, выбросила его куда-то в темноту.
— Простите меня, пожалуйста, — сказала она, — ни к чему было испытывать судьбу. Но мы ведь не позволим этой ерунде испортить нам вечер, не так ли?
Дженис изобразила улыбку на лице и, когда вино прибыло, разлила его по бокалам твердой рукой и сказала:
— Мой тост — за ваш прииск. Пусть он оправдает все ваши надежды.
— И за нашу встречу, она оказалась куда лучше всего, на что я надеялся, — ответил Ралей.
Дженис снова опустилась в свое кресло, пододвинув его поближе к Ралею. Что-то чуть-чуть изменилось в манере ее поведения.
— Вы когда-нибудь вспоминали обо мне?
— Часто. — И это в некотором смысле было правдой: когда бы он ни вспоминал тот свой марш из Бэлли в Корк, перед его глазами всегда возникали ужин в замке и обе женщины — леди Рош и ее дочь, напоминавшие ему марионеток в той маленькой драме.
— Мне это приятно слышать, — сказала Дженис, — ведь я так часто думала о вас и гадала, удастся ли мне когда-нибудь снова увидеть вас. Но никогда не могла представить себе, что это случится именно так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69