приближались очередные экзамены.
Он, собственно, и так уже не сдал дифференциальное исчисление и психологию,
но все же у него оставалась надежда подтянуться до конца семестра.
В начале марта нечто новое появилось в тех неглубоких снах Джилмена,
которые предшествовали более длительным видениям: рядом с ужасным призраком
Бурого Дженкина стало появляться неясное размытое пятно, все больше
напоминавшее силуэт согбенной старухи. Новый образ встревожил Джилмена
гораздо больше, чем он сам мог бы ожидать; в конце концов он решил, что
очертания пятна и в самом деле похожи на очень преклонных лет женщину,
которую он действительно дважды встречал, прогуливаясь по темным извилистым
переулкам в окрестностях заброшенных доков. Ему особенно запомнился взгляд
старой карги - внешне безразличный, но на самом деле злобный и язвительный,
взгляд, от которого его бросало в дрожь, при первой встрече, когда он
заметил очень большую крысу, пробегавшую через тенистую аллею чуть в стороне
от него - ни с того ни с сего Джилмен подумал тогда о Буром Дженкине.
Теперь, рассуждал он, пережитое однажды нервное потрясение вновь дает о себе
знать в бессмысленном сне.
Джилмен не мог более отрицать, что атмосфера дома, в котором он
поселился, была явно нездоровой; и все же прежний болезненный интерес
удерживал его там. Он убеждал себя в том, что все видения вызваны
исключительно его болезнью, и как только горячка пройдет, ночные чудовища
отступят. Кошмары эти, однако, необычайно занимали Джилмена своей
потрясающей жизненностью и убедительностью; всякий раз, просыпаясь, юноша
смутно чувствовал, что во сне он испытал куда больше, чем ему удалось
запомнить. Джилмен был уверен - хотя и думал об этом с отвращением - что в
тех снах, которые не сохранялись в памяти, он беседовал о чем-то с Бурым
Дженкином и старухой. Они убеждали его куда-то пойти вместе с ними и
встретиться с кем-то третьим, обладавшим еще большими силами, чем они.
К концу марта Джилмен начал делать большие успехи в математике, хотя
другие дисциплины все больше обременяли и раздражали его. Он приобрел
какое-то особое математическое чутье, позволявшее ему без труда решать, к
примеру, уравнения Римана, и немало поражал профессора Апхэма тонким
пониманием проблем четвертого измерения и иных вопросов, которые ставили в
тупик его товарищей по учебе. Однажды в аудитории обсуждалась возможность
существования нерегулярных искривлений пространства и теоретическая
вероятность сближения или даже соприкосновения нашего участка вселенной с
другими ее областями, удаленными от нас не менее, чем самые далекие звезды
нашей галактики, или чем сами другие галактики, а может быть даже не менее
далекие, чем такие объекты, которые, как можно предположить лишь
гипотетически, находятся вне пределов Эйнштейновского континиума
пространства-времени. Всех поразило, с какой свободой владеет Джилмен этими
темами, несмотря даже на то, что некоторые из его построений не могли не
возбудить новых слухов о его эксцентрической нервозности и замкнутости.
Однокашникам Джилмена оставалось только недоуменно пожимать плечами, когда
они слушали его совершенно хладнокровные рассуждения о том, что человек -
обладай он математическими познаниями, человеческому разуму все же вряд ли
доступными - мог бы одним усилием воли перемещаться с Земли на любое другое
небесное тело, лежащее в одной из бесчисленных точек, составляющих узоры
дальних созвездий.
Такие перемещения, утверждал далее Джилмен, требуют для своего
осуществления лишь двух последовательных шагов: во-первых, выхода из
известной нам трехмерной сферы, и во-вторых, входа в какую-либо иную
трехмерную же сферу, возможно, бесконечно удаленную от нас. Нет оснований
допускать, что в большинстве случаев подобные пространственные переходы
сопряжены с угрозой для жизни. В принципе, любое существо из любой части
трехмерного пространства, вероятно, могло бы совершенно безболезненно для
себя находиться в четвертом измерении; что же касается второй стадии, то
здесь все будет зависеть от того, какой именно участок трехмерного
пространства будет выбран в качестве цели. Обитатели одних планет вполне
могут оказаться способными жить на других - даже на планетах, принадлежащих
иным галактикам или сходным пространственным фазам иного континуума
пространства-времени, хотя, несомненно, должно существовать значительное
количество совершенно несовместимых в этом отношении небесных тел или
областей космоса, будь они даже, с математической точки зрения, расположены
в непосредственной близостидруг от друга.
Не исключена также возможность того, что обитатели одной
пространственной области способны существовать в других, пусть им
неизвестных и даже не укладывающихся в их физические представления, - в
мирах с определенным или неопределенным множеством дополнительных измерений,
буде такие миры расположены внутри или вне данного
пространственно-временного континиума; возможно, вероятно и обратное. Этот
вопрос подлежит дальнейшему обсуждению, однако, с полной уверенностью можно
утверждать, что изменения в живом организме, сопровождающие переход с одного
пространственного уровня на другой, более высокий, не сопряжены с
какими-либо разрушительными последствиями для биологической целостности
этого организма, насколько мы ее понимаем. Джилмен не мог с достаточной
ясностью обосновать этот последний пункт своих рассуждений, но такая
незначительная недоработка, несомненно, вполне компенсировалась замечательно
ясным пониманием многих других очень сложных проблем. Профессору Апхэму
особенно импонировали иллюстрации Джилмена к вопросу об известной близости
высшей математики к некоторым сторонам древней магии, таинства которой дошли
до нас из неизмеримо далеких эпох - доисторических, а может быть, и
дочеловеческих - когда познания о Вселенной и ее законах были куда шире и
глубже наших.
В начале апреля Джилмен почувствовал нешуточное беспокойство по поводу
своей затянувшейся болезни. Внушали тревогу и рассказы соседей: их нельзя
было толковать иначе, как свидетельство появления у Джилмена симптомов
лунатизма.
Судя по всему, во сне он покидал свою постель - сосед снизу часто
слышал скрип половиц в его комнате в предутренние часы. Тот же сосед
утверждал, что по ночам сверху раздается и стук башмаков, но это была
ошибка: каждое утро Джилмен находил свою одежду и обувь точно в том же
месте, где оставлял их на ночь. Поистине, в этом ужасном старом доме
развивались слуховые галлюцинации - разве самому Джилмену не пришлось
убедиться в этом, после того как даже в дневное время ему стало казаться,
что из черных пустот за наклонной стеной и над скошенным потолком доносятся,
помимо крысиной возни, и какие0то другие звуки? Его болезненно обостренный
слух начал различать в давно заложенной части чердака прямо над комнатой
слабые отзвуки чьих-то шагов, и иногда эти галлюцинации казались ему
ужасающе реальными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Он, собственно, и так уже не сдал дифференциальное исчисление и психологию,
но все же у него оставалась надежда подтянуться до конца семестра.
В начале марта нечто новое появилось в тех неглубоких снах Джилмена,
которые предшествовали более длительным видениям: рядом с ужасным призраком
Бурого Дженкина стало появляться неясное размытое пятно, все больше
напоминавшее силуэт согбенной старухи. Новый образ встревожил Джилмена
гораздо больше, чем он сам мог бы ожидать; в конце концов он решил, что
очертания пятна и в самом деле похожи на очень преклонных лет женщину,
которую он действительно дважды встречал, прогуливаясь по темным извилистым
переулкам в окрестностях заброшенных доков. Ему особенно запомнился взгляд
старой карги - внешне безразличный, но на самом деле злобный и язвительный,
взгляд, от которого его бросало в дрожь, при первой встрече, когда он
заметил очень большую крысу, пробегавшую через тенистую аллею чуть в стороне
от него - ни с того ни с сего Джилмен подумал тогда о Буром Дженкине.
Теперь, рассуждал он, пережитое однажды нервное потрясение вновь дает о себе
знать в бессмысленном сне.
Джилмен не мог более отрицать, что атмосфера дома, в котором он
поселился, была явно нездоровой; и все же прежний болезненный интерес
удерживал его там. Он убеждал себя в том, что все видения вызваны
исключительно его болезнью, и как только горячка пройдет, ночные чудовища
отступят. Кошмары эти, однако, необычайно занимали Джилмена своей
потрясающей жизненностью и убедительностью; всякий раз, просыпаясь, юноша
смутно чувствовал, что во сне он испытал куда больше, чем ему удалось
запомнить. Джилмен был уверен - хотя и думал об этом с отвращением - что в
тех снах, которые не сохранялись в памяти, он беседовал о чем-то с Бурым
Дженкином и старухой. Они убеждали его куда-то пойти вместе с ними и
встретиться с кем-то третьим, обладавшим еще большими силами, чем они.
К концу марта Джилмен начал делать большие успехи в математике, хотя
другие дисциплины все больше обременяли и раздражали его. Он приобрел
какое-то особое математическое чутье, позволявшее ему без труда решать, к
примеру, уравнения Римана, и немало поражал профессора Апхэма тонким
пониманием проблем четвертого измерения и иных вопросов, которые ставили в
тупик его товарищей по учебе. Однажды в аудитории обсуждалась возможность
существования нерегулярных искривлений пространства и теоретическая
вероятность сближения или даже соприкосновения нашего участка вселенной с
другими ее областями, удаленными от нас не менее, чем самые далекие звезды
нашей галактики, или чем сами другие галактики, а может быть даже не менее
далекие, чем такие объекты, которые, как можно предположить лишь
гипотетически, находятся вне пределов Эйнштейновского континиума
пространства-времени. Всех поразило, с какой свободой владеет Джилмен этими
темами, несмотря даже на то, что некоторые из его построений не могли не
возбудить новых слухов о его эксцентрической нервозности и замкнутости.
Однокашникам Джилмена оставалось только недоуменно пожимать плечами, когда
они слушали его совершенно хладнокровные рассуждения о том, что человек -
обладай он математическими познаниями, человеческому разуму все же вряд ли
доступными - мог бы одним усилием воли перемещаться с Земли на любое другое
небесное тело, лежащее в одной из бесчисленных точек, составляющих узоры
дальних созвездий.
Такие перемещения, утверждал далее Джилмен, требуют для своего
осуществления лишь двух последовательных шагов: во-первых, выхода из
известной нам трехмерной сферы, и во-вторых, входа в какую-либо иную
трехмерную же сферу, возможно, бесконечно удаленную от нас. Нет оснований
допускать, что в большинстве случаев подобные пространственные переходы
сопряжены с угрозой для жизни. В принципе, любое существо из любой части
трехмерного пространства, вероятно, могло бы совершенно безболезненно для
себя находиться в четвертом измерении; что же касается второй стадии, то
здесь все будет зависеть от того, какой именно участок трехмерного
пространства будет выбран в качестве цели. Обитатели одних планет вполне
могут оказаться способными жить на других - даже на планетах, принадлежащих
иным галактикам или сходным пространственным фазам иного континуума
пространства-времени, хотя, несомненно, должно существовать значительное
количество совершенно несовместимых в этом отношении небесных тел или
областей космоса, будь они даже, с математической точки зрения, расположены
в непосредственной близостидруг от друга.
Не исключена также возможность того, что обитатели одной
пространственной области способны существовать в других, пусть им
неизвестных и даже не укладывающихся в их физические представления, - в
мирах с определенным или неопределенным множеством дополнительных измерений,
буде такие миры расположены внутри или вне данного
пространственно-временного континиума; возможно, вероятно и обратное. Этот
вопрос подлежит дальнейшему обсуждению, однако, с полной уверенностью можно
утверждать, что изменения в живом организме, сопровождающие переход с одного
пространственного уровня на другой, более высокий, не сопряжены с
какими-либо разрушительными последствиями для биологической целостности
этого организма, насколько мы ее понимаем. Джилмен не мог с достаточной
ясностью обосновать этот последний пункт своих рассуждений, но такая
незначительная недоработка, несомненно, вполне компенсировалась замечательно
ясным пониманием многих других очень сложных проблем. Профессору Апхэму
особенно импонировали иллюстрации Джилмена к вопросу об известной близости
высшей математики к некоторым сторонам древней магии, таинства которой дошли
до нас из неизмеримо далеких эпох - доисторических, а может быть, и
дочеловеческих - когда познания о Вселенной и ее законах были куда шире и
глубже наших.
В начале апреля Джилмен почувствовал нешуточное беспокойство по поводу
своей затянувшейся болезни. Внушали тревогу и рассказы соседей: их нельзя
было толковать иначе, как свидетельство появления у Джилмена симптомов
лунатизма.
Судя по всему, во сне он покидал свою постель - сосед снизу часто
слышал скрип половиц в его комнате в предутренние часы. Тот же сосед
утверждал, что по ночам сверху раздается и стук башмаков, но это была
ошибка: каждое утро Джилмен находил свою одежду и обувь точно в том же
месте, где оставлял их на ночь. Поистине, в этом ужасном старом доме
развивались слуховые галлюцинации - разве самому Джилмену не пришлось
убедиться в этом, после того как даже в дневное время ему стало казаться,
что из черных пустот за наклонной стеной и над скошенным потолком доносятся,
помимо крысиной возни, и какие0то другие звуки? Его болезненно обостренный
слух начал различать в давно заложенной части чердака прямо над комнатой
слабые отзвуки чьих-то шагов, и иногда эти галлюцинации казались ему
ужасающе реальными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16