На деревьях что-то запело, забулькало, затренькало, и она невольно оторвалась от своей катушки, взглянув вверх, заслушалась. Подумала, что это и в самом деле весна. И что с весной всегда приходит к людям хорошее. И что они со Славой, конечно...
- Думаешь, соловьи, сестрица? - Она обернулась, увидела пожилого красноармейца. - Дрозды, миленькая, дрозды! Они и под соловьев могут, и под кого угодно! А соловьям рано, - пояснил он и пошел, гремя двумя котелками, своей дорогой...
О дроздах она слышала что-то. Или читала - в школе, давно. Невзрачные такие, серые пичуги. Неужели они поют под соловьев? Ведь соловей - это соловей. А тут дрозд. Впрочем, это не о дроздах ли рассказывали, что они даже говорить умеют, как люди, если их научить? Или о скворцах? Вообще странные существа эти птицы...
И все же где он, Слава?
После дежурства она пошла по городу, надеясь увидеть Славу. Их батальону и верно дали отдых. Слава был прав. Может, и верно он свезет теперь ее на речку Ворю? Ведь после Юхнова и война может быстро кончиться. Уж так здесь немцев долбанули, что вряд ли они скоро опомнятся. Ох, если бы все это быстро кончилось!
Она шла и шла, а увидела другое. Колючая проволока. Грязные, темные земляные дыры. Зашла в одну из них с табличкой "No 6": над входом трупы наших красноармейцев, истощенных, оборванных.
Возле землянки стояли женщины, вздыхали.
- С октября и держали их тут, - объясняла одна. - Тогда их человек двести было здесь, пленных. После поумирали, и новых пригоняли. Еды никакой. И нас, баб, не подпускали, хоть и ходили мы сюда кто с чем. Офицер у них тут был, охранник, рыжий. Все с нагайкой в руке ходил. За ложку бурды работать заставлял. А то и так: поработал человек из последних сил, он ему кусок конины ко рту поднесет и тут же обратно отдернет. Дразнил, значит. Раненые сгноились совсем. Вшами изошли. До морозов-то они вовсе под открытым небом держались. Это уж потом, в декабре, что ль, или в январе, когда новую партию пригнали, разрешили им эти траншеи да землянки построить. Сегодня, когда наши-то пришли, пятерых только и увезли отсюда живыми. А сколько их, сердешных, тут померло да порасстреляно...
Потом Варя шла дальше. На улицах брошенная немецкая техника. Орудия, машины, ящики со снарядами и продовольствием. Люди, немногие люди идут с ведрами на Угру - за водой. Выглянуло солнце, и закапали сосульки на уцелевших домах. И даже под ногами снег становился все мягче и мягче, как весной.
Сейчас она увидит Славу. Она ясно представила себе, как это будет, как он скажет "Варюша", как обязательно добавит "будь осторожнее", как повезет ее на речку Ворю. Если даже не кончится война так скоро, все равно он повезет ее на Ворю. Ведь им дали отдых. За Юхнов дали! Это должно быть именно сейчас, она встретит Славу на этой улице, или на следующей, или на площади, вон за тем поворотом.
Она вспомнила слова песни, о которой говорил Слава:
Люди едут к синю морю,
Тратят деньги на билет,
А у нас есть речка Воря,
Лучше в мире речки нет!
Голубело, прояснялось небо. Кружили галки над старыми деревьями, с достоинством пели дрозды, чирикали воробьи на подтаявшем снегу, и вовсю где-то недалеко-неблизко перекликались петухи.
Видно, и в самом деле наступала весна. Правда, мама обычно говорила, что о времени года надо судить не по новому календарю, а по старому, отбрасывая тринадцать дней, и все же весна наступала. И как не поверить в нее, когда вот она, рядом!
14
"...Младший лейтенант Солнцев Вячеслав
Иванович, год рождения 1919-й, погиб при
штурме г. Юхнова 5 марта 1942 г.
Из донесения о боевых безвозвратных потерях
командира 3-го батальона...
В течение 5 марта наши войска вели наступательные бои против немецко-фашистских войск. Противник на отдельных участках фронта пытался контратаками приостановить продвижение наших частей, но, потерпев большой урон в людях и технике, отошел на запад. Наши войска заняли несколько населенных пунктов и в числе их г. Юхнов (Смоленская область). За 4 марта сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 43 немецких самолета. Наши потери - 13 самолетов. За 5 марта под Москвой сбито 4 немецких самолета..."
Из вечернего сообщения Советского Информбюро
за 5 марта 1942 г.
Р А С С К А З Ы
______________________________
Я ЛЮБЛЮ НАШУ УЛИЦУ...
Улица как улица. Ничего особенного. Дома слева, дома справа. Деревья вдоль тротуаров.
Правда, когда летом пух летит, здорово. Как снежная метель, вьется пух по асфальту. Чиркнешь спичкой - пух с треском вспыхивает и кружится, крутится струйкой вместе с огнем.
Многие ребята занимаются этим, а я раз попробовал - не повезло. Шофер самосвал остановил, вылез из кабины:
- Что, пацан, лучше занятия не нашел? Ты б еще мне под бензобак фитиль сунул!
Так пух перестал меня интересовать - и деревья вместе с пухом.
Ну, улица и улица. Почта на одном конце, почта на другом. Булочная рядом, химчистка, овощная палатка, три магазина - "Мясо", "Диета", "Продовольственный". Еще - универмаг и комбинат бытового обслуживания. Это хорошо. Мать все время гоняет меня то за тем, то за этим. Пять минут, и я свободен. Все близко. Удобно, конечно.
Кино у нас на улице два - маленький кинотеатр и большой. Это на самом деле хорошо. Детский - "Друг", взрослый - "Питер". Они так называются детский и взрослый, а на самом деле одно и то же. В детском крутят взрослые фильмы, а во взрослом - детские. В обоих и те и другие. Так что можно ходить. Родители отпускают. И даже раньше, когда я маленьким был, отпускали одного. Близко, улицы не переходить, - пускали. И в школу так, начиная с первого класса, вот уже восемь лет. Школа уж совсем рядом, ближе "Питера".
Улица широкая. Сразу и не перескочишь на другую сторону. Машины, троллейбусы, тягачи с лафетами - туда-обратно, туда-обратно. По соседству завод железобетонных конструкций и домостроительный комбинат. Балки, перекрытия, стены домов с готовыми окнами тянут на лафетах.
И все равно что в ней необыкновенного? Сколько таких улиц и переулков в Москве! Поинтереснее есть! На одних Ленин выступал, на других дома, где бывал Пушкин. Здесь был штаб революционных рабочих, там изба Кутузова или дом Горького. Лермонтов, Калинин, Грибоедов, Фрунзе, Огарев, Космодемьянская, Толстой, Талалихин... Все они где-то были, выступали, жили, читали что-то, но только не на нашей улице, и их фамилии высечены на досках на стенах домов, и о них говорят сами улицы табличками названий.
А эта и называется как-то смешно - по песку, да еще с добавлением "Ново...". А никакого песка вокруг - ни нового, ни старого - и в помине нет. Не считая того, что во дворы привозят, в песочницы, специально для малышей.
Так это всюду привозят - и на Пресню, и на Кутузовку. В такой песок и я играл, когда мне четыре года было и мы сюда переехали.
Десять лет мы живем на этой улице, и я привык к ней, как к дому своему и школе, как привыкаешь ко всему, к чему надо привыкать.
Можно ли любить школу? Я люблю школу, класс, уроки, учебники, отметки... Смешно, верно! Я люблю, он любит, ты любишь... Надо, просто надо, и все тут. Это не кино какое-никакое и не футбол или хорошая книжка!
И дом? Тоже смешно - любить дом! Хотя дом не школа и, может быть, мне даже нравится дома, но любить?
А улицу любить?
- Все-таки больше всех люблю нашу улицу! И какие мы мудрецы, что тогда на Ломоносовский не поехали!
Это отец говорит матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46