Вот шаги Ивана медленно удаляются от ее комнаты. Вот он поравнялся с комнатой матери. Надя услышала, что шаги остановились, и сердце ее провалилось куда-то в живот и еще дальше в пах. Она сейчас хотела его так сильно, что казалось, кончила бы от одного его взгляда. Такого, как тогда в метро.
Скрипнула дверь в комнату матери. Надя застонала и почувствовала сладкую волну, разливающуюся из паха по всему телу и яркой вспышкой сверкающей в мозгу...
Когда Иван вышел из комнаты, он даже не думал заходить в комнату к больной старухе. Но его чуткое тренированное ухо уловило слово, которое заставило его напрячься, еще сильнее прислушаться и, в конце концов, остановиться у двери старухиной комнаты.
– Смерть... – доносился до Ивана свистящий шепот. – Смерть ходит... Стоит за дверью... Заходи... Устала ждать... Заходи...
Иван открыл дверь, которая едва слышно скрипнула. Старуха лежала, глядя в потолок, иссохшие губы шевелились, издавая бессвязные звуки, которые иногда складывались во вполне различимые слова.
– Устала... Болит внутри... Смерть... Устала ждать... Заходи...
Иван слушал старуху, ни о чем не думая, ничего не испытывая. Он вспоминал взгляд обнаженной женщины в соседней комнате и, кажется, понимал, зачем он зашел в комнату старухи. Зашел, потому, что его звали. Просили у него милостыню...
– Болит все... Болит... Устала ждать...
Иван подошел к ней ближе. Старуха по-прежнему смотрела в потолок. Ивана она не видела.
– Ну-у-у... – протяжно зашипела она. – Ну-у же...
Иван протянул руку и поставил средний палец правой руки в центр груди между ключицами, в основание горла.
– А-а-а... – выпустила из себя воздух старуха.
Иван коротко надавил пальцем и секунд двадцать держал его в таком положении. Горло старухи пыталось куда-то рваться, делало судорожные движения, но очень быстро успокоилось и больше не пыталось двигаться.
Иван постоял, минуту поглядел на затихшую старуху и решил, что все сделал правильно.
Он вышел из квартиры и с этой минуты думал только о Казанском вокзале.
Иван был уверен, что на Казанском вокзале его поджидает не один и не два охотника. Как минимум – десяток, решил Иван, – и причем, самых лучших.
На внимание со стороны Никитина тоже можно было надеяться, если он, конечно вмешается в игру. Встретил же он никитинских людей в Измайловском парке. Встретил случайно, но это не значит, что они не успели сесть ему на хвост или вычислить его по каким-то своим каналам. Каналов-то у них немало.
Сразу на Казанский Иван, конечно, не полез. Несколько успокоенный мыслью о том, что главные силы охотников должны ждать его на Казанском вокзале и, следовательно, напороться на них на улицах Москвы снизилась, Иван довольно спокойно преодолел расстояние до метро, не цепляясь особенно за обращенные на него взгляды.
У него не было никакого определенного плана. План всегда диктовали внешние обстоятельства, будь то особенности поведения жертвы, единственно возможный способ убийства, как в случае с Кроносовым, отравленным Иваном через водопровод, или плотность преследования, как сейчас. Иван принимал эти обстоятельства, пропускал их через себя, делал частью своего понимания ситуации, и это понимание само рождало план действий, всегда нетрадиционный и трудно представимый для противника.
Переиграть в этом Ивана можно было только с помощью еще более нетрадиционного плана. Разве трудно было предположить, что Иван сообразит, что внутри здания вокзала его будут поджидать стрелки-охотники, и не полезет туда на рожон, а постарается найти обходной маневр. И не ставить в вокзале ни одного стрелка, потому что бессмысленно. Правда, с таким же успехом можно было допустить, что Иван вычислит такую реакцию со стороны охотников и наоборот полезет в вокзал, поняв, что там охотников нет, и уже изнутри будет организовывать свою атаку.
Словом, голова от этих вариантов у Ильи кругом шла. Но в конце концов он успокоил себя тем, что все равно диспозиция складывается стихийно, как следствие господствующего в СК принципа демократического автономизма. Цель была общая, но каждый действовал в одиночку.
Никитин же вообще был лишен возможности строить какие-либо предположения по поводу поведения Ивана, поскольку был лишен необходимой для этого информации. Догадки Герасимова были, конечно, хороши, но это были лишь догадки, и Никитин вынужден был применять самый традиционный и прямолинейный вариант – повышать концентрацию своих людей в пространстве предполагаемого контакта и ждать активизации со стороны субъектов контакта. И он ждал. Ждал уже двенадцать часов, то окончательно теряя терпение, то вновь вдохновляясь единственным существующим у него аргументом – мыслью о том, что сколько же можно еще ждать, вот сейчас, сейчас... Сейчас появится Иван.
С Октябрьской Иван не поехал сразу на Комсомольскую, а сел в обратную сторону по кольцевой линии и вышел на станции Парк Культуры. Здесь пересел на Кировско-Фрунзенскую линию и через весь центр Москвы проехал за пределы Садового кольца. Он не вышел на станции Красные ворота, не вышел и на Комсомольской, а поднялся наверх только на следующей, на Красносельской.
Иван вышел на Краснопрудную и направился в сторону Комсомольской площади. Он тщательно исследовал все попадающиеся по пути забегаловки, подвальные бары, столовые, рюмочные, шашлычные-чебуречные, винные магазины с отделами, торгующими в розлив. И, наконец, в каком-то Давыдовском переулке нашел то, что искал.
В грязной заплеванной забегаловке, торговавшей пивом, разбавленной «Анапой» и бутербродами с шестирублевой килькой, он увидел форменную фуражку грузчика с Ярославского вокзала. Ее обладатель, краснолицый мужичок лет пятидесяти, разговаривал с типичным московским синяком неопределенного возраста, которому с равным успехом можно было дать и тридцать лет и шестьдесят. Иван взял кружку пива и пристроился за соседним столиком.
– Нет, – говорил синяк, водя из стороны в сторону указательным пальцем перед собой, – я поднялся не в восемьдесят пятом, а в девяностом.
Размахивая пальцем, он иногда задевал себя за нос и вздрагивал.
– Я... Я все направления... Я всю площадь снабжал водкой... У меня здесь до самой Краснопрудной очередь стояла. В два ряда...
Синяк ткнулся лицом ближе к краснолицему грузчику и понизил голос до шепота, поведя по сторонам невидящими ничего глазами.
– Я деньги из воздуха делал... Я продал три... пять... не помню... Я продавал вагоны водки... На запасных путях Казанского стоял состав с водкой для Москвы... Ко мне пришел Батя...
– Я с ним поработал, еще застал... Он бригадиром был... – вставил краснолицый.
Синяк утвердительно-понимающе покивал головой и вновь поднял указательный палец, желая продолжать свои воспоминания.
– Мне дадут всего десять процентов, сказал Батя, но там этой водки море, вагоны... «Вези водяру, Батя, – заорал я ему. – Я согласен!»
Теперь краснолицый точно с таким же выражением покивал головой.
– Через две недели! Ты понял?.. Через две недели, Петя, я стал приезжать сюда на «форде». У меня тогда был красный «форд» и свой шофер. Самому мне нельзя было. Права у меня еще в восемьдесят пятом отобрали. Насовсем. Правда, потом вернули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46