Охонуса-ни
Наринуру хито-но
Канасики ва
Ёру сэ томо наку
Сика дзо наку нару
Тому, кто привык
К жертвоприношениям Онуса,
Если взгрустнулось —
Так это лишь потому, что не стало
Потока, [куда бросают Онуса] —
так она сказала. А тюдзё:
Нагару томо
Нани то ка миэму
Тэ-ни торитэ
Хикикэму хито дзо
Нуса-то сиру раму
Хоть и плывет,
Но что это — можно ль увидеть?
Только тот, кто в руке это держит
И несет,
Может наверное знать, что это — нуса! —
так сказал.
161
Нарихира, когда он был в чине тюдзё, во времена, когда Нидзё-но кисай-но мия еще не служила императору, а была просто девицей из благородного рода, навещал ее, и вот как-то послал он ей пучок морских водорослей хидзики и приписал:
Омохи араба
Мугура-но ядо-ни
Нэ мо синаму
Хидзикимоно-ни ва
Содэ-во сицуцу мо
Если бы ты меня любила,
То в заросшем плющом жилище
Легли бы вместе
И подстилкой нам
Были бы наши рукава —
так сложить соизволил. Ответ же забыли люди.
И вот, когда Кисай-но мия стала супругой императора, отправилась она в храм Охарано. Сопровождать ее собралось много вельмож и придворных. Был среди них и тюдзё. Он держался там, где было потемнее, около кареты. Было это после того, как в храме многие совершили жертвоприношения. Из задней части кареты она пожаловала в подарок тюдзё одеяние. Принимая дар, тюдзё:
Охохара я
Осихо-но яма мо
Кэфу косо ва
Ками ё-но кото-во
Омохиидзурамэ
Храм Охара
И гора Осихо
Сегодня
Времена богов,
Верно, вспоминают —
тайно от всех произнес. Вспомнила она о прежних временах, и занятно ей это показалось.
162
И еще такое было: когда тюдзё служил во дворце, от мия-сундокоро была ему прислана «забудь-трава» с вопросом: «„3абудь-трава" — что это такое?», и тюдзё:
Васурэгуса
Офуру нобэ то ва
Мирурамэдо
Ко ва синобу нари
Ноти мо таномаму
Травой «забудь»
Все заросло —
Так кажется.
Но эта трава синобу — «тайная»,
И впредь я буду верить тебе —
так сложил. Ведь одну и ту же траву зовут то «забудь-трава», то «тайная трава». Об этом он и сложил эту танка.
163
В дом тюдзё от кисай-но мия пришла просьба прислать хризантему, и, посылая:
Ухэси ухэба
Аки наки токи я
Сакадзараму
Хана косо тирамэ
Нэ сахэ карэмэ я
Посадить — посадишь,
А пока не пришла осень,
Она не расцветет,
Пусть осыпаются цветы,
Но корни-то не засохнут —
так приписав, послал он.
164
В дом тюдзё один человек прислал праздничные дары, обвитые разноцветными нитками, и в ответ тюдзё:
Аямэ кари
Кими ва нума ни дзо
Мадохикэру
Вага ва но-ни идэтэ
Кару дзо вабисики
Срезая ирисы,
Ты, верно, по болотам
Блуждал.
Я же, в поля выйдя,
Охотился — и так это было тяжко! —
так написав, послал фазана.
165
Во времена императора Мидзу-но-о дочь садайбэна была фрейлиной императорской опочивальни, а после того как император принял постриг, осталась одна, и тюдзё тайно навещал ее. Но вот тюдзё тяжело заболел и страдал от болезни. Были при нем и прежние жены, а у фрейлины под большой тайной он бывал, и она-то не могла навестить его и каждый день тайно слала ему письма, справлялась о его здоровье. И вот однажды письмо от нее не пришло. А болезнь тюдзё сильно обострилась, пришел его последний день. И вот из его дома:
Цурэдзурэ то
Итодо кокоро-но
Вабисики-ни
Кэфу ва товадзутэ
Кураситэму то я
Тоскливо мне,
И все больше сердцу
Одиноко.
Неужто сегодня без твоего письма
День проживу я? —
так он сложил и послал ей. Узнала она, что он ослаб, и горько зарыдала, а когда собралась послать ответ, известили ее, что он умер, и охватило ее горе. Чувствуя, что вот-вот грядет его смерть, он сложил:
Цуви-ни юку
Мити то ва канэтэ
Кикисикадо
Кинофу кэфу то ва
Омовадзараси-во
Слышал я и раньше
О той последней дороге,
По которой идти суждено,
Но еще вчера не думал,
Что это случится сегодня —
так сложил он и скончался.
166
Как-то тюдзё отправился на прогулку в поисках развлечений и оказался у кареты, где сидела женщина красивой наружности. Через щель в занавесках кареты лицо этой женщины казалось прекрасным. Стали они вести беседу. Затем разошлись по домам, а наутро тюдзё сложил и послал:
Мидзу мо арадзу
Ми мо сэну хито-но
Кохисики ва
Аянаку кэфу я
Нагамэкурасаму
И нельзя сказать, что не видел тебя.
И нельзя сказать, что видел, но
Тоскую по тебе.
Видно, с грустью во взгляде сегодняшний день
Проживу я.
Так шло послание, а она в ответ:
Ми мо мидзу мо
Тарэ-то сиритэ ка
Кохираруру
Обоцуканаса-но
Кэфу-но нагамэ я
То видели, то не видели,
Узнав, кто я,
Полюбили ли вы?
Что же так невнимателен
Был сегодня ваш грустный взгляд? —
так сказала. Этот случай в виде повествования известен в свете.
167
Некий кавалер, взяв у своей жены одежды, облачился в них и отправился к новой возлюбленной, да больше назад и не показывался. Одеяния эти сплошь порвались, и он, решив отослать их обратно, присовокупил к ним еще фазана, гуся и утку и послал. В провинции же этих птиц не особо ценили. И жена поручила сказать ему:
Иная кидзи
Хито-ни нарасэру
Каригоромо
Вага ми-ни фурэба
Уки ка мо дзо цуку
О нет, не надену
Для другой привычную
Охотничью одежду.
Прикоснется к телу —
И пристанет ко мне неприятный запах.
168
Было это во времена императора Фукакуса, когда слава Рё-сёсё была в самом расцвете. Он тогда весьма увлекался игрой в любовь. Дама, которую он время от времени тайно навещал, жила в том же дворце. Однажды случился вечер, когда он обещание дал: «Сегодня ночью непременно встретимся». Она красиво убралась, ждет, а его в помине нет. Она не спит, думает: «Уже, наверно, сейчас рассветет», прислушалась, не огласят ли, который час, слышит: «Третья четверть часа Быка» — и тут же послала в его дом сказать:
Хитогокоро
Усимицу има ва
Таномадзи ё
Сердцу твоему,
Хоть и печально это видеть,
Нельзя доверяться.
И когда ему сказали это, он в удивлении проснулся и:
Юмэ-ни мию я то
Нэ дзо суги-ни кэру
Во сне, думал, привидишься ты,
И затянулся сон, —
прибавив это, он послал ей так передать. Он ведь прилег отдохнуть, думая, что недолго поспит, да и проспал.
Так прославился он в свете своими талантами, что и император, которому он служил, безмерно дорожил им, но вот государь скончался. В ночь похорон государя все отправились сопровождать его тело, и вот с той ночи Ёсиминэ исчез. И друзья его, и жена — все думали: «Что с ним сталось?» — и некоторое время искали его там и сям, но о нем ни слуху ни духу. «Может, он постригся в монахи или утопился? Но если бы он постригся, об этом стало бы известно, должно быть, он все же утопился», — судили они. Все в свете о нем горевали и печалились, а о жене и детях и говорить нечего, день и ночь они предавались посту, возносили молитвы Будде и богам, какие есть на свете, но о нем ничего не было слышно. Жен у него было три, а те две, кого он особенно любил, сказали: «Не будем и мы больше жить в этом мире». Даже той, кого он безгранично любил и с которой у него были дети, он не показывался, следа размером с пылинку не оставил. Если бы он раньше сообщил о своих намерениях, она бы, наверно, и то горевала, но он ничем не обнаруживал такого желания, а исчез неожиданно, даже не зайдя к ней. Как бы ни было, она не могла утешиться, что он не известил ее хотя бы так: «Вот как я думаю поступить», и все лила слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22