Из приведенных выше признаков вытекает, что речь идет о партии социал-демократического толка — современной, с большим социальным проектом, но хладнокровной, способной на ведение дел в «переходные периоды» с необычными и плохо изученными угрозами. Но назвать такую партию в России социал-демократией — очень грубое упрощение, и, строго говоря, неверно, поскольку в социал-демократии слишком много западничества, и либерализма, и уже слишком мало духовного порыва. А без него нам не обойтись. Социал-демократия — движение сытых, оно уже «не зацветает будущим».
Иными словами, прибегая к столь же грубой аналогии, как социал-демократия, можно сказать, что России сегодня нужен Сунь Ят-сен, предложивший большой проект освобождения, а не Мао Цзе-дун или Чан Кай-ши, воплотившие в жизнь два варианта этого проекта. И даже не Дэн Сяо Пин, чье время, к несчастью, у нас упущено — им вполне мог быть Андропов, уже почти не мог быть Горбачев, совершенно не мог быть Ельцин и теперь уже не сможет быть Путин.
То, что сказано выше о существовании в нашем обществе «неопределившегося» ядра, с самого начала реформ понимали многие и пытались это ядро прибрать к рукам… Поэтому до настоящего времени было несколько попыток создать «социал-демократию», но все они включали в себя тот или иной неприемлемый пункт — и проваливались, от А.Н.Яковлева до Роя Медведева. Вернее, у всех них был чуть ли не общий неприемлемый пункт — антисоветизм (иногда с антикоммунизмом, как у Яковлева и Попова, иногда без него — как у Вартазаровой или Рыбкина).
Превратиться в такую «центральную» партию пыталась КПРФ, но это невозможно — она не может освободиться ни от номенклатуры, ни от антизападной риторики, ни от марксизма в варианте РУСО. Она слишком увязла во внутренне противоречивом дискурсе и верно оценивает опасность попыток восстановить его непротиворечивость. У нее уже сложился большой и устойчивый круг сторонников и избирателей, и было бы авантюрой радикально перестраивать свой тип. В то же время из-за этой «стабильности насыщения» не возникло притяжения новых сил. Прежде всего, к КПРФ не повернулись в большой своей части интеллигенция и молодежь.
Создание той партии, о которой идет речь (назовем ее условно «Партия труда»), усилит позиции КПРФ, поскольку сдвинет ее на естественное место на политической арене. Ненормально для коммунистов при таком социальном бедствии, как сегодня в России, претендовать на роль центра и входить в правительство. Появление новой партии не приведет и к расколу КПРФ, поскольку основная масса членов КПРФ не захочет менять свою окраску — например, отказываться от фразеологии марксизма. Об этом говорит тот факт, что попытки устранить хотя бы самые нелепые лозунги истмата вызывают в КПРФ очень болезненную реакцию. Значит, идеологическому обновлению она не поддается и соблазна уйти из нее в другую партию не возникнет (это, кстати, показала и неудача попыток собрать бывших сельских коммунистов в Аграрную партию).
Напротив, возникновение союзной левой партии усилит КПРФ, дополнив левые силы до целостной и способной к росту системы. А главное, такая партия сможет открыть теоретические дебаты, которые как воздух необходимы для оживления всего левого движения (не только в России), но на которые не рискуют идти сложившиеся левые партии.
Именно современная партия, которая привлечет высокообразованную часть общества, сможет восстановить в среде своих сторонников способность к логическому мышлению с опорой на здравый смысл и изучение реальности, а не на фантазии или догмы из учебника, которые в условиях кризиса ничего не объясняют. Такая партия сможет выработать и предложить обществу новый язык, адекватно выражающий реальность — взамен навязанного СМИ «рваного» набора ложных понятий, метафор и штампов. Она сможет снять или хотя бы пошатнуть мифы, внедренные в сознание — сначала «узловые» мифы, а затем всю их систему. Через диалог, последовательно изгоняя «идолов общественного сознания», такая партия сможет сформулировать главные проблемы, стоящие перед обществом, описать возможные альтернативы их решения и объяснить причины, по которым партия склоняется к выбору тех или иных альтернатив.
Назову только главные вопросы, без выяснения которых и речи нет о сплочении даже близких по интересам частей народа.
Во-первых, надо, наконец-то определить, «в каком обществе мы живем». Ведь трагическое признание Андропова, что мы не знаем своего общества, осталось гласом вопиющего в пустыне. Ни советское, ни демократическое обществоведение категорически не приняло вызова. А мы уклониться не можем. Мы обязаны наконец-то выявить в разумных терминах главные черты России как особой цивилизации. Каковы желательные, приемлемые и убийственные для России формулы ее взаимоотношений с Западом в ее нынешнем состоянии? Например, всем ясно, что СНВ-2 снижает обороноспособность России. Вопрос-то в том, снижает ли он ее ниже критического уровня или нет.
Настоятельно требуется понять и ясно выразить суть советского строя, причины его силы и поражения. Что может быть из него восстановлено в будущем? Мы должны отбросить всякие мистификации и обвинения и понять, что предполагалось сломать и что построить в ходе реформы. Что уцелело после перестройки и реформы, надо ли это защищать и как?
Мы должны освоить новые теории государства и власти, понять ее современные технологии (например, манипуляции сознанием, ее приемов и способов защиты от нее). Мы должны понять, что такое легитимность власти, каковы механизмы ее создания и подрыва, какую роль играют сегодня «теневые» властные структуры, криминальная власть и криминальное насилие. Против них оказались бессильны и царская Россия, и СССР — должны же мы извлечь уроки. Мы должны хладнокровно и трезво определить, в чем сегодня главные угрозы и опасности в России, каково их восприятие человеком и обществом. Ведь общество лишают воли, внедряя в сознание истерический страх и уводя внимание от реальных опасностей.
Мы должны изучить современные типы общественных конфликтов и современные представления о революции. Кончилось благостное житье в жестко стабилизированном СССР, в нашу жизнь вошли конфликты с насилием и современный терроризм. Мы должны знать механизмы возникновения, развития и разрешения таких конфликтов.
Сегодня у граждан России накоплен достаточный жизненный опыт («опыт реформ»), а в интеллектуальной среде накоплены достаточные знания, чтобы выработать близкую и понятную людям идеологию нового типа — идущую не от абстрактных понятий, а от «абсолютных» категорий реальной жизни.
Вот пример. Ни политэкономия неолиберализма, ни политэкономия марксизма не накладывают абсолютных, непреодолимых ограничений на вовлечение России в рыночные отношения глобальной экономики. Оппозиция говорит о моральных ограничениях, но это неубедительно, поскольку единая социальная этика временно разрушена (даже коммунисты не отвергают рынок и эксплуатацию человека человеком в принципе). А люди интуитивно чувствуют, что абсолютные ограничения существуют, и государственная власть, нарушая их, ведет дело к истощению и гибели России.
Дело в том, что трудовая теория стоимости, лежащая в основе обеих политэкономических теорий, исключает из рассмотрения природный фактор как не участвующий в образовании стоимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85