Мол, бедному-то все равно, у него дети — единственная утеха. А перед женщиной современного Запада все дороги открыты — карьера, материальная независимость, свободная любовь и пр. И кажется даже благоразумным решением, что женщина стала откладывать материнство на более поздний возраст или даже вовсе отказываться от рождения детей. Как говорят, «западная семья сегодня — это 3 автомобиля и 1 ребенок».
Мне кажется, весь этот ход рассуждений неверен. Известно, например, что население богатых исламских стран (Саудовской Аравии и т. п.) вовсе не следует примеру Запада. Более того, и на самом Западе небольшое богатое меньшинство вовсе не собирается «вымирать», многодетные семьи там — обычное дело.
Утрата «материнского инстинкта» — болезнь именно среднего класса буржуазного общества. И болезнь эта является болезнью духа, прямо не предопределяемой уровнем материального благосостояния. Эта болезнь среднего класса является «заразной», она распространяется и среди тех слоев населения бедных стран, которые возомнили себя средним классом и приняли его мировоззренческие установки — даже если по западным меркам их можно было бы причислить к бедноте.
Средний класс — основа буржуазного общества, генератор и носитель «духа капитализма». Очень богатое меньшинство приобрело характер замкнутого сословия, почти аристократии, оно утратило «буржуазность». Что же характерно для мироощущения среднего класса? Для нашей темы самая важная его черта — пессимизм. На Западе даже говорят антропологический пессимизм, и в этом определении много смысла. Это неверие в человека, в его благое предназначение, в его причастность Добру.
Индивидуализм был и прямо направлен против семьи.
Понятно, что решение родить ребенка — это акт любви, желания человеческой близости, веры в счастливое будущее этого ребенка и в спасение его души. Пессимизм и индивидуализм подавляли этот порыв, и как только во второй половине XX века появились простые и эффективные противозачаточные средства, число рождений пошло на убыль.
Пессимистический духовный фон жизни на Западе стараются подавить различными способами. Иногда этому помогают периоды процветания, иногда, наоборот, кризисы и даже бедствия типа войн. Иногда массу людей увлекают приступы фанатизма, как во времена фашизма, в благополучное время — сексуальные революции или приступы потребительской лихорадки. Но все это не спасает, и нарастающий пессимизм выражается в неприязни к зарождению и пестованию жизни. А также в тяге к разрушению или хотя бы к зрелищу разрушения, что отразилось в культуре (кино, телевидение, музыка, мода).
Известно, что православное общинное мироощущение — жизнерадостное. Оно было наполнено верой в лучшее будущее. И дело тут не в классовых корнях — очень важно наблюдение А. В. Чаянова: в русском крестьянстве совершенно не было мальтузианства, запрета на «размножение бедных», а в сознании крестьянства Франции оно было очень сильно. Еще более жизнерадостным было космическое чувство советского человека, наша «уверенность в завтрашнем дне» никак не сводилась к сытости.
На короткий период и в сознании народов СЭВ, втянутых в орбиту «советского лагеря», были ослаблены страхи и возобладал оптимизм. Его не могут быстро подавить даже рыночные реформы. С 1988 по 1999 год в 24 странах проходило обследование рождаемости и семьи в странах, входящих в зону Европейской комиссии. Вот вывод: «Распределение женщин по числу рожденных детей показало заметные различия в репродуктивном поведении всех изучаемых возрастных когорт между странами с традиционно рыночной экономикой и бывшими социалистическими странами Восточной Европы».
Но там, где население радикально вырвали из «полусоветского» состояния и вернули в лоно «среднего класса», в отношении к рождению детей произошла катастрофа. В 1994 г. был опубликован важный доклад: за четыре года после поглощения ГДР рождаемость на бывших землях социалистической Германии упала более чем вдвое! Как сказано в докладе, «социальная нестабильность и отсутствие будущего привели к головокружительному росту добровольной стерилизации восточных немок — более чем на 2000 процентов за четыре года». Формулировка неверна — социальная стабильность и сытость как раз были обеспечены миллиардами западных марок. Вернулись западный страх, страх перед бытием, пессимизм. Именно глотнув этого страха, стали мало рожать и русские женщины — реформаторам на время удалось подавить в нашей молодежи веру в будущее.
Если мы соберемся с силами и стряхнем с себя это наваждение, жизнь снова зацветет на нашей земле. Первый удар мы выдержали, духовное выздоровление начинается. Укрепимся духом — наладим и хозяйство. И все прогнозы ЦРУ о вымирании русского народа пойдут насмарку.
Ноябрь 2001г.
Похожи русские на динозавров?
Все мы так или иначе думаем над главными угрозами, с которыми Россия столкнулась в данный момент. На мой взгляд, одна из важнейших — внедрение в массовое сознание неудовлетворенных потребностей.
Реформаторы взяли за свой маяк Запад и мыслят в понятиях западных теорий. Эти теории рассматривают незападные культуры, свободные от психоза потребительства, либо как отсталые, либо как тупиковые. Известно, что в России сложилась культура непритязательности. Все мы любили комфорт и хорошие вещи, но не делали из них культа. Люди ценили достаток и считали глупым рвать себе жилы ради избытка. Но уже в годы перестройки мы стали объектом небывало мощной и форсированной программы по слому старой, созданию и внедрению в общественное сознание новой системы потребностей. Вспомним азы этой проблемы.
Потребности являются явлением социальным, а не индивидуальным, они обусловлены культурно, а не биологически. Точнее сказать, биологические потребности составляют в общем их спектре очень малую часть и даже «подавляются» культурой — большинство людей скорее погибает от голода, но не становится людоедами. Капитализм нуждается в непрерывном расширении потребностей и в том, чтобы жажда потребления становилась все более жгучей, нестерпимой. Маркс прозорливо писал о буржуазной революции: «Революции нуждаются в пассивном элементе, в материальной основе… Радикальная революция может быть только революцией радикальных потребностей». Сдвиг в мировоззрении нашей интеллигенции к западному либерализму породил вражду к непритязательности потребностей советского человека, ибо она была иммунитетом против соблазнов капитализма. Но вместо того, чтобы разобраться в своих духовных импульсах, оценить их разрушительный потенциал для культуры того общества, в котором наша интеллигенция жила, наш образованный слой перековал эти импульсы в фанатическую ненависть к «совку». Из нее и выросла программа по слому присущей советскому обществу структуры потребностей.
В любом обществе круг потребностей расширяется и усложняется. Это создает противоречия, разрешение которых требует развития и хозяйства, и культуры. Важнейшей силой, уравновешивающей этот процесс, является разум людей, их реалистическое сознание и чувство меры, а также исторический опыт, отложившийся в традиции. Но, как писал Маркс, “потребности производятся точно так же, как и продукты и различные трудовые навыки”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85