Она снова ринулась в ванную. Джонни все еще стоял у умывальника и глазел на дверь, а Роберт уже ушел и скрылся в детской, оставив мокрые следы. Люси схватила Джонни за руку и выволокла из ванной. Ну, сейчас будет тебе взбучка! Неужели ты настолько глуп, чтобы такое вытворять? НЕУЖЕЛИ? — шлепая его по попке и продолжая тащить в детскую. Джонни плакал и кричал: мамочка, прости, я больше не буду! Ах, ты больше не будешь! БОЛЬШЕ НЕ БУДЕШЬ! — еще разок отшлепав его и затолкав на кровать. Джонни все плакал и просил прощенья… Роберт стоял в углу, боясь, как бы его тоже не отшлепали… а Люси кричала Джонни, что за это он будет наказан… потом до нее дошло, что она кричит и ее могут услышать соседи снизу или уже слышали другие жильцы… с минуту она прислушивалась, потом поспешно закрыла дверь и велела Джонни замолчать. Она стала ворчать на него сквозь стиснутые зубы. Смотри, если ты папу разбудил, пеняй на себя, — дрожа от огорчения и гнева — крайне раздраженная тем, что произошло, — и от страха: вдруг кто-нибудь слышал, как она кричала. Она напрягла слух, проверяя, не проснулся ли Луис, но из спальни не доносилось ни звука. Потом снова повернулась к Джонни, который пытался перестать плакать (мы в ванной не шумели), но слезы всё текли по его щекам, и он задыхался от рыданий. Роберт захныкал, и Люси уже не так громко, более сдержанным голосом, велела ему успокоиться. Джонни, поняв, что худшее позади, начал сдерживать рыдания, по-прежнему умоляюще глядя на мать. П-про… прости, мамочка! Ладно, замолчи, успокойся и… ОВСЯНКА! Она ринулась на кухню и поспешно сняла кастрюлю с плиты. Слава богу, не сгорела! Она положила овсянку на две детские тарелочки и позвала детей. Они молча сели за стол и принялись есть. Люси снова подошла к своей чашке кофе, уже остывшего. Она налила себе новую чашку и села вместе с детьми за стол. Ей было слышно, как орут друг на друга Винни с Мэри. Люси покачала головой, кляня про себя этот жилой комплекс. Допив кофе, она вспомнила про залитый водой пол ванной, схватила в чулане швабру, бросилась в ванную и протерла пол, только и дожидаясь, когда Джонни издаст хоть звук, чтобы всыпать ему по первое число. Она выжала швабру, убрала ее и вновь села за стол. Джонни, доев свою овсянку, сидел и молча смотрел, как мама кормит Роберта, потом убирает со стола. Она велела детям отправляться к себе в комнату и не шуметь во время игры, потом пошла в спальню и оделась. Покончив с одеванием, она собрала белье в прачечную. Потом умылась, причесалась, положила белье на тележку и вытолкала детей из квартиры. Она поспешила к лифту, открыла дверь и уже хотела было войти, как вдруг заметила на полу лифта (на самом-то деле обратив сперва внимание на запах) кучу человечьего говна. Опять! Она остановилась и схватила Роберта, который уже чуть было не вляпался, потом поспешно, пока кто-нибудь ее там не увидел, двинулась прочь. Взяв Роберта на руки, она начала спускаться по лестнице (О Господи, теперь придется пешком подниматься на третий этаж с тележкой!). Люси зарделась от смущения, желая как можно дальше отойти от лифта, прежде чем кто-нибудь откроет дверь, а Джонни кричал маме, чтобы та его подождала. Люси дождалась Джонни у выхода (уже уверив себя, что кучу наложил кто-нибудь из латиносов), потом бросилась вон из подъезда, а Джонни побежал, стараясь не отставать.
***
Эйбрахам встал поздно. Ему хотелось как можно дольше поваляться в постели, но пятеро детей так расшумелись, что их крики невозможно была вынести, даже несмотря на закрытую дверь, и потому он встал. Сев на край кровати, он осторожно снял сетку с искусственно выпрямленных и подвергнутых горячей укладке волос, закурил и стал предаваться воспоминаниям о классной — не, в натуре, просто бесподобной — мулатке, которая была накануне вечером «У Мэла». Кожа у нее была светлая и очень гладкая, а волосы — длинные и волнистые. Не какие-нибудь там жесткие кудряшки — нет, чувак, гладкие и длинные волосы. Ага… А платье фигуру так и облегает, походняк такой, что ее толстая жопа вся дрожит и трясется — ну просто жуть! А когда она «шлёп» отплясывала, видно было, как мускулы этой бесподобной жопы так и ходят ходуном. Ага… бабенка та еще! Эх-ма, хорошо бы эту шлюху снять да засадить ей по самое не могу! Черт подери… я бы эту красотку так проебал, чувак, что она у меня враз похудела бы, порастрясла бы на жопе жирок. Эх-ма, стоит мне только ту девку оприходовать, и она мой пистон надолго запомнит, будет знать, кого своим неподражаемым любовничком величать — это уж точняк. Проклятье… надену-ка я вечерком такие классные шмотки, что все эти пижоны, чувак, будут у меня просто ханыгами смотреться. Не, в натуре, заделаюсь таким ушлым жеребцом, какого эта телка отродясь не видала. Черт подери! Таков уж старина Эйб. Простой честный малый Эйб Вашингтон, хи-хи-хи… и никто, чувак, в натуре никто, мне нипочем мозги не запудрит. Я парень с понятием, чувак, и когда я ту телку оприходую, она в натуре это надолго запомнит… Ага… Он встал, потянулся, погасил сигарету и оделся. Открыл дверь спальни и по дороге в ванную крикнул детям, чтобы они заткнулись. Они на минуту притихли, потом опять принялись бегать, орать и стрелять. Эйб взбил мыльную пену, потом тщательно намылил лицо и умылся — сперва теплой водой, затем холодной. Поглаживая лицо полотенцем, он насухо вытерся и принялся разглядывать свое отражение в зеркале, очень внимательно изучая каждый квадратный сантиметр лица, пальцем поворачивая кончик носа то в одну сторону, то в другую, вытягивая шею. Пять минут спустя он вздохнул с облегчением, обнаружив всего один прыщик. Его он осторожно выдавил, потом намочил уголок полотенца холодной водой и протер зараженное место. Почистил зубы — белые по природе, но от курения мог появиться желтоватый налет, которого ни в коем случае не должно было оставаться. Прополоскал рот и горло. Затем втер в лицо крем для кожи — высунувшись в дверь и крикнув распроклятым детишкам, чтобы они заткнулись, — после чего еще раз тщательно изучил свое отражение. Остался доволен. Растер между ладонями немного бриолина, потом равномерно нанес его на волосы. Затем взял расческу и стал осторожно, сперва для пробы, причесываться, время от времени откладывая расческу и приглаживая мягкой щеткой уложенные волнами волосы — там и сям аккуратно поправляя укладку, чуть приподнимая одну волну над другой, стараясь, чтобы нигде не торчал и не выбивался из прически ни один волосок… может, все-таки заткнетесь, а?.. отступая на шаг от зеркала, дабы полюбоваться тем, как блестят волосы, еще чуть поправляя то одну волну, то другую, — потом, взяв маленькое ручное зеркальце, повернувшись к большому зеркалу спиной и держа маленькое перед собой, тщательно осмотрел свой затылок, кое-где пригладив волосы, после чего, улыбаясь и думая о бесподобной жопе той девицы, вытер руки о полотенце и вышел на кухню. Велел жене сварить ему пару яиц, сел и принялся чистить у себя под ногтями, очищая пилочку о край стола. Обработав ногти, спросил у жены, почему она не одевает детей и не отправляет их гулять. Они же страшно расшумелись, черт подери, и всюду носятся. Жена сказала, что слишком занята и ей не до детей. Дети вновь ос-тановились на минуту, но тут же принялись бегать и стрелять, а один наступил Эйбу на ногу, и тот, вскрикнув, замахнулся на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
***
Эйбрахам встал поздно. Ему хотелось как можно дольше поваляться в постели, но пятеро детей так расшумелись, что их крики невозможно была вынести, даже несмотря на закрытую дверь, и потому он встал. Сев на край кровати, он осторожно снял сетку с искусственно выпрямленных и подвергнутых горячей укладке волос, закурил и стал предаваться воспоминаниям о классной — не, в натуре, просто бесподобной — мулатке, которая была накануне вечером «У Мэла». Кожа у нее была светлая и очень гладкая, а волосы — длинные и волнистые. Не какие-нибудь там жесткие кудряшки — нет, чувак, гладкие и длинные волосы. Ага… А платье фигуру так и облегает, походняк такой, что ее толстая жопа вся дрожит и трясется — ну просто жуть! А когда она «шлёп» отплясывала, видно было, как мускулы этой бесподобной жопы так и ходят ходуном. Ага… бабенка та еще! Эх-ма, хорошо бы эту шлюху снять да засадить ей по самое не могу! Черт подери… я бы эту красотку так проебал, чувак, что она у меня враз похудела бы, порастрясла бы на жопе жирок. Эх-ма, стоит мне только ту девку оприходовать, и она мой пистон надолго запомнит, будет знать, кого своим неподражаемым любовничком величать — это уж точняк. Проклятье… надену-ка я вечерком такие классные шмотки, что все эти пижоны, чувак, будут у меня просто ханыгами смотреться. Не, в натуре, заделаюсь таким ушлым жеребцом, какого эта телка отродясь не видала. Черт подери! Таков уж старина Эйб. Простой честный малый Эйб Вашингтон, хи-хи-хи… и никто, чувак, в натуре никто, мне нипочем мозги не запудрит. Я парень с понятием, чувак, и когда я ту телку оприходую, она в натуре это надолго запомнит… Ага… Он встал, потянулся, погасил сигарету и оделся. Открыл дверь спальни и по дороге в ванную крикнул детям, чтобы они заткнулись. Они на минуту притихли, потом опять принялись бегать, орать и стрелять. Эйб взбил мыльную пену, потом тщательно намылил лицо и умылся — сперва теплой водой, затем холодной. Поглаживая лицо полотенцем, он насухо вытерся и принялся разглядывать свое отражение в зеркале, очень внимательно изучая каждый квадратный сантиметр лица, пальцем поворачивая кончик носа то в одну сторону, то в другую, вытягивая шею. Пять минут спустя он вздохнул с облегчением, обнаружив всего один прыщик. Его он осторожно выдавил, потом намочил уголок полотенца холодной водой и протер зараженное место. Почистил зубы — белые по природе, но от курения мог появиться желтоватый налет, которого ни в коем случае не должно было оставаться. Прополоскал рот и горло. Затем втер в лицо крем для кожи — высунувшись в дверь и крикнув распроклятым детишкам, чтобы они заткнулись, — после чего еще раз тщательно изучил свое отражение. Остался доволен. Растер между ладонями немного бриолина, потом равномерно нанес его на волосы. Затем взял расческу и стал осторожно, сперва для пробы, причесываться, время от времени откладывая расческу и приглаживая мягкой щеткой уложенные волнами волосы — там и сям аккуратно поправляя укладку, чуть приподнимая одну волну над другой, стараясь, чтобы нигде не торчал и не выбивался из прически ни один волосок… может, все-таки заткнетесь, а?.. отступая на шаг от зеркала, дабы полюбоваться тем, как блестят волосы, еще чуть поправляя то одну волну, то другую, — потом, взяв маленькое ручное зеркальце, повернувшись к большому зеркалу спиной и держа маленькое перед собой, тщательно осмотрел свой затылок, кое-где пригладив волосы, после чего, улыбаясь и думая о бесподобной жопе той девицы, вытер руки о полотенце и вышел на кухню. Велел жене сварить ему пару яиц, сел и принялся чистить у себя под ногтями, очищая пилочку о край стола. Обработав ногти, спросил у жены, почему она не одевает детей и не отправляет их гулять. Они же страшно расшумелись, черт подери, и всюду носятся. Жена сказала, что слишком занята и ей не до детей. Дети вновь ос-тановились на минуту, но тут же принялись бегать и стрелять, а один наступил Эйбу на ногу, и тот, вскрикнув, замахнулся на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81