В мае 1664 года Лавальер играла в пьесе «Принцесса Элиды» — драме, прославлявшей ее любовь с королем. Тем временем один за другим рождались внебрачные дети, которых тайно отдавали на воспитание мадам Кольбер, а король все еще был без памяти влюблен, пока однажды, в начале 1666 года, не заметил маркизу де Монтеспан. Эта восхитительная женщина, которая до сих пор вела безупречную жизнь, оставаясь редким исключением при дворе, где сам король подавал пример распутства, служила фрейлиной Марии-Терезы. В расцвете своих двадцати шести лет она была не только прекрасна, но умна и даже с перчиком. Она во всем отличалась от мадемуазель де Лавальер, кроткой и неприметной, озабоченной своей внебрачной связью, которой не могла противиться. Монтеспан же была горда, расчетлива и властолюбива. Как только она заметила интерес короля к собственной персоне, она мобилизовала все собственные возможности, чтобы вернее завлечь его в свои сети. Монтеспан искусно маневрировала, добиваясь доверия Лавальер, а та, по наивности, приняла ее как подругу, без малейшего подозрения, что это сильная конкурентка, которая уже вредила ей в глазах королевы, довольной, что Людовик XIV хоть немного отдалился от Лавальер. Тем временем король окончательно остановил свой выбор на Монтеспан, и так как он все еще любил Лавальер, то осторожно давая понять, что пик их любви прошел, он осыпал ее почестями, сделал герцогиней де Вожур, окружил заботой и уважением. Когда во время войны с Фландрией он добился от мадам де Монтеспан того, чего страстно желал, герцогиня де Вожур носила под сердцем ребенка, который впоследствии получил титул графа де Вермандуа. После родов она снова оказалась в большом фаворе, и Монтеспан забеспокоилась. Не явилась ли она всего лишь мимолетным увлечением и не вытеснит ли ее соперница? Ведь Лавальер не только официальная фаворитка, но, похоже, любовь к ней короля вновь обрела утраченную силу после допущенной неверности. Монтеспан была изрядной фантазеркой, носилась с нелепыми идеями, хотя это было в духе ее времени. Она с доверием относилась к колдунам, хиромантам, приворотному зелью. В надежде снискать любовь короля и вытеснить Лавальер Монтеспан прибегала ко всем видам колдовского искусства, покупала любовные напитки, слушала пророчества, совершала магические церемонии. Она посещала Вуазен — колдунью, подозревавшуюся в отравлениях и незаконных абортах, а также служителей Сатаны, адептов Черной мессы, что позже послужило компроматом при разоблачении ее отношений с дьяволом. Каковы бы ни были действия этих адских махинаций, которым наивность и скрытое язычество века святых оказывали такое доверие, что католическая вера, всё еще достаточно поверхностная и неглубокая, не могла подавлять их полностью, но Людовик XIV с каждым днем испытывал все больше влечения к Монтеспан и охладевал к Лавальер, теперь он проявлял к ней лишь простую учтивость. Родив в марте 1669 года мальчика, в будущем герцога дю Мен, которого король признал и узаконил, Монтеспан сделалась официальной фавориткой, хотя Лавальер все еще не была лишена своей должности. В дальнейшем двойной адюльтер станет публичным. Гнев родителей мадам де Монтеспан несколько поостыл вследствие значительных королевских милостей (ее отец был назначен комендантом Парижа, а ее брат Вивон — генералом галер), но муж наделал шума. Пришлось отправить его в тюрьму, а затем сослать в Шень.
Кроткая Лавальер страдала от своего унижения, от попранных чувств, однако принимала свою долю терпеливо, не то чтобы без слез, но без жалоб. Она была готова покориться всему, лишь бы не порывать отношений. Ее благочестие и стремление к покаянию дали ей возможность воспринять этот суровый приговор как наказание свыше, она считала его заслуженным, будучи убеждена в совершенных ею прегрешениях, на которые указал Боссюэ, продолжавший поощрять набожное рвение кающейся грешницы. Но, несмотря на ее веру, несмотря на возникшее отвращение к создавшейся ситуации, в ней продолжало жить сильное чувство, и она не могла решиться покинуть свое место. Людовик, увлеченный Монтеспан, сохранял немного теплоты и к Лавальер, и она с признательностью принимала это, постоянно ожидая, что, может быть, в один прекрасный день к королю вернется прежняя страсть, и не находила в себе силы ни на разрыв, ни на открытое возмущение. Искренне страдая из-за соперницы, она в угоду королю, как-то незаметно сделалась ее компаньонкой, ее советчицей, даже причесывала ее своими руками. Никогда еще ни одного короля не любили так горячо ради него самого, никогда не существовало при дворе столь бесхитростной и не стремящейся к власти любовницы. Милосердие в ней сочеталось с любовью, покаяние со стыдливостью, которой она не могла побороть, и Луиза Милосердная продолжала молча страдать от своего унижения перед новой королевской фавориткой. Она стала носить власяницу и большую часть времени посвящала покаянию и молитве. А тем временем Людовик, словно восточный султан, выставлял напоказ обеих своих женщин, содержал и одну, и другую, обедал, сидя между Монтеспан и Лавальер, и, нанося первой продолжительные визиты, украдкой навещал и вторую. Известная своим злословием принцесса Пфальцская рассказывала анекдот, правда, не подтвержденный ни одним свидетелем, из которого следовало, если только это действительно не ложь, что Людовик был совершенно бессовестным сатрапом, вульгарным невежей, чуждым приписываемой ему галантности и куртуазности по отношению к дамам. Лавальер, к которой король сохранял свои чувства, всегда оставалась его первой фавориткой, никогда не встречая с его стороны открытой грубости, и король, хотя и охладел к ней, внешне продолжал проявлять к ней уважение. Принцесса Пфальцская рассказывала, что в Сен-Жермене, где две дамы занимали смежные апартаменты, Людовик посещал сначала Лавальер, а затем проводил вечер у Монтеспан. Пробыв недолгое время у первой, он брал у нее разрешение на то, чтобы отправиться к ее сопернице, и, оставляя вместо себя маленькую собачонку, говаривал: «Вот вам компания, мадам, с вас и этого достаточно». Какова бы ни была правдивость этой невероятной истории, мадемуазель де Лавальер все острее переживала свое унижение, и ее раненое чувство все непреодолимее увлекало ее к Богу. Большая роль в этом обращении принадлежала Боссюэ, но окончательное решение еще не приходило. В 1671 году она как будто решилась. 10 февраля Луиза тайно покинула двор и удалилась в женский монастырь Шайо, решив посвятить себя Богу. Однако этот выбор оказался довольно непрочным, ибо достаточно было королю расплакаться и попросить ее вернуться, чтобы она покорилась. Не исключая искренности, этот порыв все же являлся маневром. Без сомнения, Луиза хотела испытать чувства короля, и такой результат показался ей обнадеживающим. Король все еще любил ее. Если король ее позвал, то он действовал не ради какого-то особого расчета, но ради старой связи, налаженной и принятой всеми, оказавшейся сильнее отношений с Монтеспан. Все это выражалось публично, и на маскировку видимости просто не хватало времени. Действительно, Людовик XIV переживал возвращение страсти, да и его эгоизм был уязвлен оттого, что его покинула собственная любовница. Тем не менее в последующие годы Луиза имела возможность испытать увеличивавшееся безразличие короля и постоянный рост его расположения к Монтеспан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59