Это вызывало болезненные мечты.
Другие бросали взгляд и проходили мимо, чтобы увидеть реконструкцию декомпрессионной камеры на Лунной Базе-1 в натуральную величину, или услышать представителя промышленности, сообщающего малоизвестные факты насчет конструкций пресс-шлюзов и энергии, потребляемой воздушным насосом.
Можно было также проехаться через зал в карах по подвесной монорельсовой дороге, или посмотреть двадцатиминутный фильм. Можно было подняться на свежеобрушенную стену, скорее даже утес, в скейл-ботах и орудовать захватами-клешнями, какими пользуются на внеземных горных разработках.
Но алчные оставались на одном месте. Они стояли дольше, сменялись реже. Они были частью потока, образовывающего заводи…
— Думаешь направиться куда-нибудь?
Мальчик повернул голову, покачнувшись на костылях, и посмотрел на обратившегося к нему полковника. Офицер был высокого роста, с загорелыми руками и лицом, с темными глазами; маленькие усики и тонкая коричневая дымящаяся трубка больше всего бросались в глаза после свежей, хорошо сшитой формы.
— Почему? — спросил мальчик.
— Ты как раз в том возрасте, когда планируют будущее. Карьеру надо нанести на карту заранее. В тринадцать лет человек уже может промахнуться, если он не думает о будущем.
— Я читаю литературу…
— Без сомнения. В твоем возрасте все читают. Но сейчас ты видишь модели и думаешь, что это модели настоящего. Но между ними и настоящим большая разница, громадная. И ты не поймешь этого, читая буклеты.
Наверху прошуршал монорельсовый кар. Офицер показал на него трубкой.
— Даже это — не та машина, что едет над Великим Ледовым Каньоном, заметил он.
— Тогда это недостатки тех, кто пишет буклеты, — сказал мальчик. Любой человеческий опыт должен быть описан и интерпретирован достаточно хорошим писателем.
Офицер искоса взглянул на него.
— Повтори-ка это еще раз, сынок.
— Я сказал, что если ваши буклеты не дают того, чего вы от них хотите, то это не вина исходного материала.
— Сколько тебе лет?
— Десять.
— Ты чертовски умен для такого возраста.
Мальчик пожал плечами, поднял костыль и показал им в направлении Галереи.
— Хороший художник мог бы сделать вам в пятьдесят раз лучшую работу, чем эти большие глянцевые фото.
— Это очень хорошие фотографии.
— Конечно, хорошие. Отличные. И, вероятно, дорогие. Но любая из этих сцен у настоящего художника была бы бесценной.
— Пока что здесь нет места художникам. Сначала идут землекопы, а культура потом.
— А почему бы не сделать наоборот? Выбрать нескольких художников — и они помогут вам найти кучу землекопов.
— Хм, — офицер был несколько озадачен, — интересная точка зрения. Не прогуляешься ли со мной немного? Посмотришь еще кое-какие достопримечательности.
— Что ж, — слегка заколебался мальчик, — почему бы и нет? Правда, прогуляться — не совсем подходящее слово.
Он снова качнулся на костылях, поравнялся с офицером, и они пошли мимо экспонатов.
Скейл-боты ползли по стене, цепляя клешнями.
— Устройство этих машин основано на структуре ног скорпиона?
— Да, — ответил офицер. — Один блестящий инженер украл этот трюк у Природы. Именно такого сорта мозги мы и стремимся привлечь.
Мальчик кивнул.
— Я жил в Кливленде. Там в низовьях реки пользовались одной штукой под названием Хоуп-конвейер для разгрузки судов с рудой. Его работа основана на принципе ноги кузнечика. Какой-то смышленый парень с таким мозгом, какой вы хотите привлечь, лежал однажды во дворе, обрывал ноги кузнечикам и вдруг его осенило: "Эй, — сказал он, — это может пригодиться!". Он разодрал еще несколько кузнечиков, и родился Хоуп-конвейер. Как вы сказали, он украл трюк, который природа потратила на существ, всего лишь скачущих по полям да жующих табак. Мой отец однажды взял меня в путешествие по реке, и я увидел эти конвейеры в действии. Это громадные металлические ноги с зазубренными концами, и они производят самый ужасный шум, какой я когда-либо слышал — словно призраки всех замученных кузнечиков. Боюсь, что у меня не тот род мозга, какой вы хотели бы привлечь.
— Да, — согласился офицер, — похоже, что у тебя мозг иного рода.
— Какого — иного?
— Такого, о котором ты говорил: тот, что будет видеть и интерпретировать, и сможет сказать людям здесь, дома, на что это похоже там.
— Вы взяли бы меня как хроникера?
— Нет, мы взяли бы тебя для другого. Но это не должно было бы остановить тебя. Сколько людей обращается к Мировым Войнам, чтобы написать военный роман? Сколько военных романов написано? А сколько из них хороших?
Очень мало. Ты мог бы начать свою подготовку с этого конца.
— Возможно, — согласился мальчик.
— Пойдем сюда? — спросил офицер.
Мальчик кивнул и пошел за ним в коридор, а затем в лифт.
Лифтер закрыл дверь и спросил, куда их отвезти.
— На нижний балкон, — сказал офицер.
Едва заметное ощущение движения, затем дверь открылась. Они оказались на узком балконе, идущем вдоль края крыши. Он был закрыт стеклоном, который тускло светился.
Под ними лежали огороженные площадки и часть поля.
— Несколько машин скоро взлетят, — сказал офицер. — Я хочу, чтобы ты увидел, как они поднимаются в кольцах огня и дыма.
— Кольца огня и дыма, — улыбаясь, повторил мальчик. — Я видел эту фразу в куче ваших буклетов. Вы по-настоящему поэтичны, сэр.
Офицер не ответил. Ни одна из металлических башен не шевелилась.
— Вообще-то, они далеко не ходят, — заметил, наконец, полковник. Они только перевозят материалы и персонал орбитальных станций. Настоящие большие корабли здесь никогда не садятся.
— Да, я знаю. Это верно, что один парень совершил на вашей выставке самоубийство этим утром?
— Нет, — сказал офицер, не глядя на него. — Это был несчастный случай. Он шагнул в помещение с марсианской гравитацией до того, как платформа оказалась на месте, и была установлена воздушная подушка. И упал в шахту.
— Почему же не закрыли этот отдел выставки?
— Потому что вся защитная аппаратура функционировала нормально.
Предупреждающая световая сигнализация и охранные перила работали.
— Тогда почему же вы назвали это несчастным случаем?
— Потому что он не оставил записки. Вот! Смотри, сейчас одна поднимется. Он помахал трубкой.
Бурлящий пар появился у основания у одного из стальных сталагмитов. В центре этого облака вспыхнул свет. Затем внизу загорелось сияние, и волна дыма растеклась по полю и поднялась высоко в воздух.
Но не выше корабля… потому что он теперь двигался.
Почти незаметно корабль поднимался над грунтом. Вот сейчас движение стало уже заметным…
И вдруг он оказался высоко в воздухе, в громадном потоке пламени.
Он был как фейерверк, потом стал вспышкой, и, наконец, звездой, быстро удаляющейся от них.
— Ничего похожего на ракету в полете, — сказал офицер.
— Да, вы правы.
— Ты хотел бы следовать за ним? Следовать за этой звездой?
— Да. Когда-нибудь я так и сделаю.
— Мое обучение было очень тяжелым, а сейчас требования стали даже более суровыми. — Они проследили, как взлетели еще два корабля.
— Когда вы в последний раз летали? — спросил мальчик.
— Не так давно…
— Я, пожалуй, пойду. Мне еще надо сделать письменную работу для школы, сказал мальчик.
— Возьми несколько наших новых буклетов.
— Спасибо, я все их собираю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Другие бросали взгляд и проходили мимо, чтобы увидеть реконструкцию декомпрессионной камеры на Лунной Базе-1 в натуральную величину, или услышать представителя промышленности, сообщающего малоизвестные факты насчет конструкций пресс-шлюзов и энергии, потребляемой воздушным насосом.
Можно было также проехаться через зал в карах по подвесной монорельсовой дороге, или посмотреть двадцатиминутный фильм. Можно было подняться на свежеобрушенную стену, скорее даже утес, в скейл-ботах и орудовать захватами-клешнями, какими пользуются на внеземных горных разработках.
Но алчные оставались на одном месте. Они стояли дольше, сменялись реже. Они были частью потока, образовывающего заводи…
— Думаешь направиться куда-нибудь?
Мальчик повернул голову, покачнувшись на костылях, и посмотрел на обратившегося к нему полковника. Офицер был высокого роста, с загорелыми руками и лицом, с темными глазами; маленькие усики и тонкая коричневая дымящаяся трубка больше всего бросались в глаза после свежей, хорошо сшитой формы.
— Почему? — спросил мальчик.
— Ты как раз в том возрасте, когда планируют будущее. Карьеру надо нанести на карту заранее. В тринадцать лет человек уже может промахнуться, если он не думает о будущем.
— Я читаю литературу…
— Без сомнения. В твоем возрасте все читают. Но сейчас ты видишь модели и думаешь, что это модели настоящего. Но между ними и настоящим большая разница, громадная. И ты не поймешь этого, читая буклеты.
Наверху прошуршал монорельсовый кар. Офицер показал на него трубкой.
— Даже это — не та машина, что едет над Великим Ледовым Каньоном, заметил он.
— Тогда это недостатки тех, кто пишет буклеты, — сказал мальчик. Любой человеческий опыт должен быть описан и интерпретирован достаточно хорошим писателем.
Офицер искоса взглянул на него.
— Повтори-ка это еще раз, сынок.
— Я сказал, что если ваши буклеты не дают того, чего вы от них хотите, то это не вина исходного материала.
— Сколько тебе лет?
— Десять.
— Ты чертовски умен для такого возраста.
Мальчик пожал плечами, поднял костыль и показал им в направлении Галереи.
— Хороший художник мог бы сделать вам в пятьдесят раз лучшую работу, чем эти большие глянцевые фото.
— Это очень хорошие фотографии.
— Конечно, хорошие. Отличные. И, вероятно, дорогие. Но любая из этих сцен у настоящего художника была бы бесценной.
— Пока что здесь нет места художникам. Сначала идут землекопы, а культура потом.
— А почему бы не сделать наоборот? Выбрать нескольких художников — и они помогут вам найти кучу землекопов.
— Хм, — офицер был несколько озадачен, — интересная точка зрения. Не прогуляешься ли со мной немного? Посмотришь еще кое-какие достопримечательности.
— Что ж, — слегка заколебался мальчик, — почему бы и нет? Правда, прогуляться — не совсем подходящее слово.
Он снова качнулся на костылях, поравнялся с офицером, и они пошли мимо экспонатов.
Скейл-боты ползли по стене, цепляя клешнями.
— Устройство этих машин основано на структуре ног скорпиона?
— Да, — ответил офицер. — Один блестящий инженер украл этот трюк у Природы. Именно такого сорта мозги мы и стремимся привлечь.
Мальчик кивнул.
— Я жил в Кливленде. Там в низовьях реки пользовались одной штукой под названием Хоуп-конвейер для разгрузки судов с рудой. Его работа основана на принципе ноги кузнечика. Какой-то смышленый парень с таким мозгом, какой вы хотите привлечь, лежал однажды во дворе, обрывал ноги кузнечикам и вдруг его осенило: "Эй, — сказал он, — это может пригодиться!". Он разодрал еще несколько кузнечиков, и родился Хоуп-конвейер. Как вы сказали, он украл трюк, который природа потратила на существ, всего лишь скачущих по полям да жующих табак. Мой отец однажды взял меня в путешествие по реке, и я увидел эти конвейеры в действии. Это громадные металлические ноги с зазубренными концами, и они производят самый ужасный шум, какой я когда-либо слышал — словно призраки всех замученных кузнечиков. Боюсь, что у меня не тот род мозга, какой вы хотели бы привлечь.
— Да, — согласился офицер, — похоже, что у тебя мозг иного рода.
— Какого — иного?
— Такого, о котором ты говорил: тот, что будет видеть и интерпретировать, и сможет сказать людям здесь, дома, на что это похоже там.
— Вы взяли бы меня как хроникера?
— Нет, мы взяли бы тебя для другого. Но это не должно было бы остановить тебя. Сколько людей обращается к Мировым Войнам, чтобы написать военный роман? Сколько военных романов написано? А сколько из них хороших?
Очень мало. Ты мог бы начать свою подготовку с этого конца.
— Возможно, — согласился мальчик.
— Пойдем сюда? — спросил офицер.
Мальчик кивнул и пошел за ним в коридор, а затем в лифт.
Лифтер закрыл дверь и спросил, куда их отвезти.
— На нижний балкон, — сказал офицер.
Едва заметное ощущение движения, затем дверь открылась. Они оказались на узком балконе, идущем вдоль края крыши. Он был закрыт стеклоном, который тускло светился.
Под ними лежали огороженные площадки и часть поля.
— Несколько машин скоро взлетят, — сказал офицер. — Я хочу, чтобы ты увидел, как они поднимаются в кольцах огня и дыма.
— Кольца огня и дыма, — улыбаясь, повторил мальчик. — Я видел эту фразу в куче ваших буклетов. Вы по-настоящему поэтичны, сэр.
Офицер не ответил. Ни одна из металлических башен не шевелилась.
— Вообще-то, они далеко не ходят, — заметил, наконец, полковник. Они только перевозят материалы и персонал орбитальных станций. Настоящие большие корабли здесь никогда не садятся.
— Да, я знаю. Это верно, что один парень совершил на вашей выставке самоубийство этим утром?
— Нет, — сказал офицер, не глядя на него. — Это был несчастный случай. Он шагнул в помещение с марсианской гравитацией до того, как платформа оказалась на месте, и была установлена воздушная подушка. И упал в шахту.
— Почему же не закрыли этот отдел выставки?
— Потому что вся защитная аппаратура функционировала нормально.
Предупреждающая световая сигнализация и охранные перила работали.
— Тогда почему же вы назвали это несчастным случаем?
— Потому что он не оставил записки. Вот! Смотри, сейчас одна поднимется. Он помахал трубкой.
Бурлящий пар появился у основания у одного из стальных сталагмитов. В центре этого облака вспыхнул свет. Затем внизу загорелось сияние, и волна дыма растеклась по полю и поднялась высоко в воздух.
Но не выше корабля… потому что он теперь двигался.
Почти незаметно корабль поднимался над грунтом. Вот сейчас движение стало уже заметным…
И вдруг он оказался высоко в воздухе, в громадном потоке пламени.
Он был как фейерверк, потом стал вспышкой, и, наконец, звездой, быстро удаляющейся от них.
— Ничего похожего на ракету в полете, — сказал офицер.
— Да, вы правы.
— Ты хотел бы следовать за ним? Следовать за этой звездой?
— Да. Когда-нибудь я так и сделаю.
— Мое обучение было очень тяжелым, а сейчас требования стали даже более суровыми. — Они проследили, как взлетели еще два корабля.
— Когда вы в последний раз летали? — спросил мальчик.
— Не так давно…
— Я, пожалуй, пойду. Мне еще надо сделать письменную работу для школы, сказал мальчик.
— Возьми несколько наших новых буклетов.
— Спасибо, я все их собираю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32