Это была правда, которую нельзя было не признать. Она перевела взгляд на дверь за его плечом.
— Это не делает ваши действия более учтивыми.
— Повторяю, вам нечего бояться. Все, что от вас нужно — создавать видимость интимных отношений между нами.
— Мне это не нравится, — смело заявила она.
— Почему? Даже если зрители всего этого маскарада и узнают, кто вы на самом деле, это не повредит вашему доброму имени. Оно уже пострадало настолько, что его ничто не восстановит. А раз так, о чем может беспокоиться новоиспеченная Венера?
— Не называйте меня так! — резко потребовала она.
— Тогда верьте мне. — Его рассудительный тон уступил место жесткости: — Если бы я шептал молитвы и упрашивал вас, желая польстить вашей милости, у вас был бы повод для жалоб. Но я ни о чем не прошу вас.
— В данный момент.
— Согласен. Вам это не нравится?
— Нет! — Она почувствовала, что краснеет до корней волос. Это было вызвано охватившим ее гневом, а отнюдь не образами, возникшими в ее воображении.
— Договорились, что вы не обязаны сворачиваться клубочком рядом и нежно ворковать, обнимаясь со мной. Раз между нами нет ни страха, ни особой тяги друг к другу, что тогда может тревожить наш сон?
— Мы вынуждены путешествовать вместе. Но ничто не обязывает нас вместе спать!
Он прищурился, а его голос стал тише — тревожный знак для того, кто успел хоть немного узнать Рефухио.
— Мы должны будем поступить так. Если, конечно, вы не предпочтете поменяться местами с Энрике. Я отказываюсь получить в качестве соседа Чарро — он даже в постели не снимает шпор.
— Вы имеете в виду…
— Это все, что я могу вам предложить.
— А Исабель?
— Балтазар вряд ли захочет остаться в одиночестве. Она, конечно, может поменяться местами, и Балтазар разрешит это, но вот сочтете ли вы, что положение улучшилось?
— Вы думаете, я предпочту вас? — бросила она. Саркастический тон помог ей скрыть трепет, охвативший ее сердце, когда она произнесла эти слова.
— О, я в этом не сомневаюсь. — Его самолюбие ничуть не было задето. — Знаете, я не храплю.
— Я не собираюсь спать вместе с Балтазаром!
— Да? Я тоже.
Она резко отвернулась, шагнула к иллюминатору. Глядя через его маленькое, толстое, покрытое морской солью стекло, она могла наблюдать отсюда, с кормы корабля, не прекращающуюся ни на минуту суету на пристани и берег. Это последнее, что она видит в Испании и теперь долго не увидит, может быть, никогда.
— Вам кажется, что это просто, — заметила она через плечо, голос ее звучал непривычно из-за усталости и тревоги, которую она героически пыталась скрыть. — Вам легко отправиться на другой конец земли. Вы привыкли быть вместе с Балтазаром, Энрике и другими. Перспектива на долгое время оказаться запертым вместе с другим человеком в пространстве, едва ли большем, чем монашеская келья, для вас — всего лишь временное неудобство. А я так не могу!
— Вы неверно судите обо мне. Мне никогда раньше не приходилось оказываться в подобных условиях, и мысль о них наполняет меня сомнениями и ужасом. Я, видите ли, отдаю себе отчет в том, что эта каюта — не монашеская келья и никогда ею не будет.
Его слова были странными. Пилар привыкла, что все странности в его поведении имеют свою причину. Она повернулась, чтобы взглянуть ему в лицо.
В каюте никого не было. Дверь медленно закрывалась и, наконец, затворилась с легким щелчком.
Они плыли меньше часа. В лодках, выводящих судно из гавани, спины гребцов уже блестели от пота. В лучах солнца капли воды, падающие с натянутых тросов, сверкали, как бриллианты. Кадис ослепительно сиял, отдаляясь, его блеск отражался в воде. На выходе из гавани океан встретил их волнами. За судном следовали птицы. Они тревожно кричали над снастями и, расправив крылья, скользили обратно к берегу. Охра и сероватая зелень земли под голубизной неба затуманились. Земля окрасилась багрянцем, затем превратилась в серую полосу на горизонте и, наконец, исчезла. Бирюза моря потемнела, когда подкрались сумерки, и скоро наступила ночь.
Пилар не хотелось выходить из каюты. Ее удерживало здесь неприятное чувство тревоги, и она не могла пересилить себя. Маленькая комнатка стала единственным убежищем, местом, где она могла спрятаться от оценивающих и осуждающих взглядов. Ей хотелось всех — Исабель и Балтазара, Энрике и Чарро, а особенно Рефухио — собрать здесь, как будто это могло их защитить. Рефухио или кого-то из его людей могли узнать, и последствия были бы ужасны. Им не следовало рисковать, надо было ограничить до предела встречи с другими пассажирами и командой. О себе она не слишком беспокоилась. Вероятность того, что можно встретиться с кем-либо из знакомых, была ничтожна; она слишком долго находилась в монастыре. Но ее безопасность зависела от безопасности остальных.
Она знала, что, прячась в каюте, еще больше привлекает к себе внимание, знала, что чувство безопасности, испытываемое здесь, — ложно, но ничего не могла поделать с этим. Ей требуется время, чтобы привыкнуть к новой опасности и к своему новому положению.
Пилар было странно думать, что окружающие считают ее женщиной Рефухио. Эта мысль вызывала в ней столь противоречивые чувства, что она была не в состоянии в них разобраться. То, что она не возражала против этого более настойчиво, было необычным даже для самой Пилар. Причина крылась где-то внутри, но ей казалось, что это не более чем отговорка. Просто ей был нужен кто-то. У девушки не осталось близкого человека — ни отца, ни матери, ни родственников, ни друзей. Со временем она, несомненно, смирится с этим и привыкнет, но сейчас ей было даже приятно чувствовать себя соучастницей Рефухио, делить с ним дружеские беседы, шутки и трудности пути. Ей не хотелось оставаться одной, тем более что здесь был человек, понимающий, что ей нужно, к чему она стремится, человек этот был врагом ее врага, и он был готов помочь ей в случае необходимости. Она могла возмущаться, что Рефухио держит ее здесь против ее воли, понимала, что он использует ее в своих целях, но она сама положилась на силу его устремлений и теперь зависела от него.
Ее беспокоили чувства, которые Рефухио будил в ней, пугало острое и неожиданное физическое влечение к нему. Уверенности в том, что она сможет контролировать эти ощущения, не было, и это все сильнее тревожило ее.
Безумная страсть к человеку, которого, вероятнее всего, ждет позорная смерть на виселице, не могла сулить ничего хорошего. Каким бы он ни оказался, это было ясно. К тому же он сам избегал любых романов, кроме тех, которые не требовали от него эмоций. Любовь к такому человеку могла принести только боль, а ее будущее и без того было слишком неясным.
Пилар, сославшись на усталость, не вышла к обеду, который Рефухио устроил с большим размахом. Балтазар стоял у него за спиной и по его приказу пробовал каждое блюдо. Энрике был разговорчив и очаровал всех, повествуя о своих увеселительных поездках по Европе (не упоминая при этом о бродячем цирке). Чарро много говорил о Техасе и о поместьях отца, расположенных рядом с северной столицей Новой Испании — Сан-Антонио-де-Бексар. Особо он отметил, что люди, работающие со скотом, способные свалить быка, захлестнув его рога арканом, — испанцы по происхождению.
Обо всем этом рассказала Исабель, когда принесла ужин на подносе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91