Куда она делась, никто не видел…
* * *
Вызов в штаб для Куркова стал неожиданностью. Полковник Хохлов, увидев капитана, развел руками:
— Учти, Виталий, тебя я не продавал. Тебя у меня украли…
Генерал Буслаев оглядел капитана с головы до ног. Отметил с удовлетворением коричневого цвета лицо, опаленное солнцем Афгана, усталые спокойные глаза, подтянутую фигуру, выгоревшую камуфлированную форму. Было видно: перед ним не новичок, а бывалый, обстрелянный вояка.
Выслушав доклад о прибытии, генерал протянул капитану руку.
— Здравствуй, Курков. Гадаешь, зачем тебя вызвали?
— Нет, товарищ генерал, не гадаю.
— Что так? Не интересно?
— Зачем время терять? Сами скажете. Это раньше считалось: «меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют». А вот послали. Теперь уже ничему не удивляюсь.
— Резонно. О том, что мы дальше Кушки забрались, я как-то и не думал.
— Да и я об этом не думаю. Времени нет. Сказал просто так, к слову.
Буслаев уже не слушал его. Лимит теплоты, отмерянный им на каждого подчиненного, был исчерпан. Генерал перешел к делу:
— У командования, капитан, есть намерение бросить тебя на укрепление важного объекта.
За годы службы Курков привык к переездам и новым назначениям, но привыкнуть к оскорбительному слову «бросить» никак не мог. Оно унижало его, поскольку бросающий, хотел он того сам или нет, обходился с офицером как с бездушной куклой, которую можно взять за шкирку и зашвырнуть в любую даль, в любую дыру. Кстати, в Москву или в группы войск, стоявшие в странах Европы, никого не бросали. Туда только переводили . Но объяснять генералу что-то личное не имело смысла: могло обойтись себе дороже.
— И куда меня бросите, если не секрет? — постаравшись вложить в слова как можно больше осуждения, спросил Курков.
— База Маман. Слыхал? Нет? Теперь услышишь. Объект важный, а вокруг него что-то затевается. Там нужен человек, который может самостоятельно оценивать обстановку и принимать решения. Нынешний командир капитан Макарчук пойдет на другую должность.
Курков не собирался оставлять свою роту, менять ее на другую. Человека засасывает дело, каким бы поганым оно ни было. Другой на его месте, почуяв, что теперь не придется ходить в рейды и каждый день рисковать головой, поднял бы обе руки вверх в знак согласия. А Курков стал сопротивляться, нисколько не лицемеря. Он давно и твердо усвоил истину: хорошо там, где его самого нет. А коли он уже в Афганистане, тут ему нигде хорошо быть не может.
Макарчука Курков никогда не знал и фамилию эту услыхал только от генерала, но одно звание — капитан — позволяло высказать свое мнение:
— Извините, товарищ генерал, но, как говорят, хрен на хрен менять — только время терять. Он — капитан, я — капитан…
— Макарчук — хрен вялый, подсохший. Ты — свежий, острый. И потом, — генерал придал голосу железные нотки, — я тебя уговариваю для приличия. Приказ уже подписан.
— Если так, что я могу сказать?
— Скажи: «Есть!» — и приступай. Вопросы имеешь?
— Что затевается вокруг базы и чего мне ждать?
— Спроси что-нибудь полегче, капитан. Я тут сижу у себя и не знаю, чего мне в какое время ждать. Приходишь ты, задаешь дурацкий вопрос: чего ждать тебе? Ответь ему кто-то другой таким образом. Курков обиделся бы. Он спросил о деле, а генерал расценил это как «дурацкий» вопрос. Впрочем, в армии на начальство не обижаются, даже если оно дает дурацкие ответы.
— Еще вопросы? — спросил Буслаев.
— Есть, но они все дурацкие. Задавать не буду.
Буслаев помрачнел. Ответ был дерзким и генералу не понравился. Он сложил бумаги, которые только что проглядывал, и сказал:
— Можете идти, капитан. Инструктаж вам даст полковник Хохлов. А пока зайдите в политотдел к полковнику Нюпенко…
Начальник политотдела полковник Нюпенко, невысокий толстячок с постоянной улыбкой на лице, искренне верил, что его беседы вдохновляют подчиненных на подвиги, воспитывают у них ненависть к опасному и злому врагу. Правда, почему надо ненавидеть моджахедов и, главное, почему они стали врагами, Нюпенко убедительно объяснить никому не мог. Тем не менее он считал своей обязанностью беседовать со всеми, кто получал в штабе новое назначение.
Политработник с академическим значком Нюпенко в бою был смел и выстрелов не пугался. Он мог взмахнуть рукой, в которой сжимал пистолет, выскочить на пригорок и закричать: «Круши, ребята! Бей, не жалей!» В то же время это был трус, на каждом шагу боявшийся совершить «политическую ошибку», а еще больше, что ее совершит кто-то из его подчиненных.
Из Военно-политической академии Нюпенко вынес не просто корочки диплома, но и искреннее убеждение в научности коммунистической теории, а также веру, что там, наверху, в родном ему Центральном Комитете партии, работают люди, которые, прежде чем сделать какой-либо шаг, сверяют его с тем, что подсказывает наука. Он считал, что любые несовпадения практики и теории проистекают из пережитков буржуазного сознания, засевшего в незрелых умах людей. Он глубоко переживал любое проявление «несознательности» и мрачнел, когда слышал, как люди, стоявшие выше его на ступенях армейской лестницы, — генералы — в минуты откровения признавались, что не понимают, зачем воевать Афганистан, на кой черт мы нужны пуштунам со своей военной помощью, что многие из афганцев воюют не просто против Кабула, а против иноверцев, которые пришли на пуштунские земли незвано.
Нюпенко верил, что сознание афганцев извращено антисоветской пропагандой и отравлено ядом религии. Но вот как могут сомневаться в правильности политики Центрального Комитета рядовые члены партии, себе он объяснить не мог. Это росто не укладывалось в его голове.
Нюпенко не понимал и потому не любил шуток. Его по настоящему пугало, когда в его присутствии не стеснялись рассказывать анекдоты.
— Недавно в Москве было землетрясение, — говорил генерал Буслаев. — Стали разбираться. Оказалось, это с вешалки упал мундир Брежнева с его орденами.
Все хохотали. Нюпенко мрачнел и брался за щеку, как при зубной боли. Ведь надо же людям такое удумать, а генералу рассказать вслух!
Курков не имел даже приблизительных сведений о тонкости натуры начальника политотдела и потому вступил с ним в разговор как с человеком умным, понимающим, какова нынче жизнь, сколько стоит фунт лиха и где он лежит.
— У вас потомственная военная фамилия, — начал беседу Нюпенко и, словно дегустируя звуки, врастяжку произнес: — Кур-ков…
— Мастеровая фамилия, товарищ полковник, — возразил капитан. — У старых туляков, мастеров-оружейников, и фамилии были соответственные: Штыков, Курков, Шашкин, Саблин, Пороховщиков и даже совсем вроде бы иностранные — Эфесов.
Обычная доброжелательная улыбка Нюпенко погасла. Он не любил строптивцев, которых нужно убеждать или, что еще хуже, переубеждать. Сказал полковник о потомственной военной фамилии — почему с этим не согласиться? Нет, обязательно надо возразить, утвердить свое. А что изменится от того, если у фамилии не те, а иные корни? Ничего ровным счетом. Но вот возразить — это модно, это по-современному, когда каждый обучен дерзости и демонстрирует это при любом удобном случае. Оттого и начинается брожение в обществе, зреет самовольство и смута.
Предубеждение против капитана возникло сразу, но Нюпенко постарался его не показывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
* * *
Вызов в штаб для Куркова стал неожиданностью. Полковник Хохлов, увидев капитана, развел руками:
— Учти, Виталий, тебя я не продавал. Тебя у меня украли…
Генерал Буслаев оглядел капитана с головы до ног. Отметил с удовлетворением коричневого цвета лицо, опаленное солнцем Афгана, усталые спокойные глаза, подтянутую фигуру, выгоревшую камуфлированную форму. Было видно: перед ним не новичок, а бывалый, обстрелянный вояка.
Выслушав доклад о прибытии, генерал протянул капитану руку.
— Здравствуй, Курков. Гадаешь, зачем тебя вызвали?
— Нет, товарищ генерал, не гадаю.
— Что так? Не интересно?
— Зачем время терять? Сами скажете. Это раньше считалось: «меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют». А вот послали. Теперь уже ничему не удивляюсь.
— Резонно. О том, что мы дальше Кушки забрались, я как-то и не думал.
— Да и я об этом не думаю. Времени нет. Сказал просто так, к слову.
Буслаев уже не слушал его. Лимит теплоты, отмерянный им на каждого подчиненного, был исчерпан. Генерал перешел к делу:
— У командования, капитан, есть намерение бросить тебя на укрепление важного объекта.
За годы службы Курков привык к переездам и новым назначениям, но привыкнуть к оскорбительному слову «бросить» никак не мог. Оно унижало его, поскольку бросающий, хотел он того сам или нет, обходился с офицером как с бездушной куклой, которую можно взять за шкирку и зашвырнуть в любую даль, в любую дыру. Кстати, в Москву или в группы войск, стоявшие в странах Европы, никого не бросали. Туда только переводили . Но объяснять генералу что-то личное не имело смысла: могло обойтись себе дороже.
— И куда меня бросите, если не секрет? — постаравшись вложить в слова как можно больше осуждения, спросил Курков.
— База Маман. Слыхал? Нет? Теперь услышишь. Объект важный, а вокруг него что-то затевается. Там нужен человек, который может самостоятельно оценивать обстановку и принимать решения. Нынешний командир капитан Макарчук пойдет на другую должность.
Курков не собирался оставлять свою роту, менять ее на другую. Человека засасывает дело, каким бы поганым оно ни было. Другой на его месте, почуяв, что теперь не придется ходить в рейды и каждый день рисковать головой, поднял бы обе руки вверх в знак согласия. А Курков стал сопротивляться, нисколько не лицемеря. Он давно и твердо усвоил истину: хорошо там, где его самого нет. А коли он уже в Афганистане, тут ему нигде хорошо быть не может.
Макарчука Курков никогда не знал и фамилию эту услыхал только от генерала, но одно звание — капитан — позволяло высказать свое мнение:
— Извините, товарищ генерал, но, как говорят, хрен на хрен менять — только время терять. Он — капитан, я — капитан…
— Макарчук — хрен вялый, подсохший. Ты — свежий, острый. И потом, — генерал придал голосу железные нотки, — я тебя уговариваю для приличия. Приказ уже подписан.
— Если так, что я могу сказать?
— Скажи: «Есть!» — и приступай. Вопросы имеешь?
— Что затевается вокруг базы и чего мне ждать?
— Спроси что-нибудь полегче, капитан. Я тут сижу у себя и не знаю, чего мне в какое время ждать. Приходишь ты, задаешь дурацкий вопрос: чего ждать тебе? Ответь ему кто-то другой таким образом. Курков обиделся бы. Он спросил о деле, а генерал расценил это как «дурацкий» вопрос. Впрочем, в армии на начальство не обижаются, даже если оно дает дурацкие ответы.
— Еще вопросы? — спросил Буслаев.
— Есть, но они все дурацкие. Задавать не буду.
Буслаев помрачнел. Ответ был дерзким и генералу не понравился. Он сложил бумаги, которые только что проглядывал, и сказал:
— Можете идти, капитан. Инструктаж вам даст полковник Хохлов. А пока зайдите в политотдел к полковнику Нюпенко…
Начальник политотдела полковник Нюпенко, невысокий толстячок с постоянной улыбкой на лице, искренне верил, что его беседы вдохновляют подчиненных на подвиги, воспитывают у них ненависть к опасному и злому врагу. Правда, почему надо ненавидеть моджахедов и, главное, почему они стали врагами, Нюпенко убедительно объяснить никому не мог. Тем не менее он считал своей обязанностью беседовать со всеми, кто получал в штабе новое назначение.
Политработник с академическим значком Нюпенко в бою был смел и выстрелов не пугался. Он мог взмахнуть рукой, в которой сжимал пистолет, выскочить на пригорок и закричать: «Круши, ребята! Бей, не жалей!» В то же время это был трус, на каждом шагу боявшийся совершить «политическую ошибку», а еще больше, что ее совершит кто-то из его подчиненных.
Из Военно-политической академии Нюпенко вынес не просто корочки диплома, но и искреннее убеждение в научности коммунистической теории, а также веру, что там, наверху, в родном ему Центральном Комитете партии, работают люди, которые, прежде чем сделать какой-либо шаг, сверяют его с тем, что подсказывает наука. Он считал, что любые несовпадения практики и теории проистекают из пережитков буржуазного сознания, засевшего в незрелых умах людей. Он глубоко переживал любое проявление «несознательности» и мрачнел, когда слышал, как люди, стоявшие выше его на ступенях армейской лестницы, — генералы — в минуты откровения признавались, что не понимают, зачем воевать Афганистан, на кой черт мы нужны пуштунам со своей военной помощью, что многие из афганцев воюют не просто против Кабула, а против иноверцев, которые пришли на пуштунские земли незвано.
Нюпенко верил, что сознание афганцев извращено антисоветской пропагандой и отравлено ядом религии. Но вот как могут сомневаться в правильности политики Центрального Комитета рядовые члены партии, себе он объяснить не мог. Это росто не укладывалось в его голове.
Нюпенко не понимал и потому не любил шуток. Его по настоящему пугало, когда в его присутствии не стеснялись рассказывать анекдоты.
— Недавно в Москве было землетрясение, — говорил генерал Буслаев. — Стали разбираться. Оказалось, это с вешалки упал мундир Брежнева с его орденами.
Все хохотали. Нюпенко мрачнел и брался за щеку, как при зубной боли. Ведь надо же людям такое удумать, а генералу рассказать вслух!
Курков не имел даже приблизительных сведений о тонкости натуры начальника политотдела и потому вступил с ним в разговор как с человеком умным, понимающим, какова нынче жизнь, сколько стоит фунт лиха и где он лежит.
— У вас потомственная военная фамилия, — начал беседу Нюпенко и, словно дегустируя звуки, врастяжку произнес: — Кур-ков…
— Мастеровая фамилия, товарищ полковник, — возразил капитан. — У старых туляков, мастеров-оружейников, и фамилии были соответственные: Штыков, Курков, Шашкин, Саблин, Пороховщиков и даже совсем вроде бы иностранные — Эфесов.
Обычная доброжелательная улыбка Нюпенко погасла. Он не любил строптивцев, которых нужно убеждать или, что еще хуже, переубеждать. Сказал полковник о потомственной военной фамилии — почему с этим не согласиться? Нет, обязательно надо возразить, утвердить свое. А что изменится от того, если у фамилии не те, а иные корни? Ничего ровным счетом. Но вот возразить — это модно, это по-современному, когда каждый обучен дерзости и демонстрирует это при любом удобном случае. Оттого и начинается брожение в обществе, зреет самовольство и смута.
Предубеждение против капитана возникло сразу, но Нюпенко постарался его не показывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34