Но едва Тарасов назвал его имя, все сразу вскинули головы: кто это там такой, кому предложено занять место в синклите? Конечно, они понимали, что со стороны Тарасова приглашение гостя на почетное место не более чем жест символический, но увидеть и запомнить личность, коей оказывается почет, на будущее совсем не вредно.
Рыжов, несколько растерявшись, встал, пересел на руководящее кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками, ощутив под собой мягкую приятность натуральной кожи. Он оказался лицом к лицу с Калиновской. Та сидела спиной к окну, и Рыжов не сразу ее узнал.
— Здравствуйте, Иван Васильевич! Мы ведь знакомы? Рыжов едва не поперхнулся.
— Ну как же! Я бы назвал наши отношения скорее дружбой.
— Вы мне льстите! — Калиновская улыбалась вполне доброжелательно. — У вас утомленный вид. Может, стоит отдохнуть? Санаторий, дом отдыха? Я помогу…
Рыжов ошарашенно огляделся. На их разговор мало кто обращал внимание: люди хорошо знакомы, говорят о личном…
— Спасибо, я недавно с дачи…
— Разве там отдых? Одни заботы. Если только сауна?
— Еще грязи и купание, — парировал Рыжов.
— Господа! — Тарасов поднял руку, призывая к тишине. Рыжов давно привык к этому обращению, но впервые почувствовал, насколько оно здесь оказалось к месту. За столом, объединенные одинаковым отношением к большим деньгам, сидели не товарищи, а господа — конкуренты и противники, готовые в любой момент вцепиться друг в друга. Впрочем, скорее всего они уже давно это сделали, но старательно сохраняют вид, что их объятия всего лишь проявление дружелюбия, а не способ задушить соперника на виду у всех.
— Господа! Сегодня на нашей регулярной встрече я сделаю четыре сообщения. Все они крайне актуальны и, я уверен, касаются каждого присутствующего здесь. Вы разрешите?
Несколько ленивых хлопков демократически дали Тарасову зеленый свет.
— Господа, вы помните, сколько усилий приложила наша ассоциация для стимуляции следствия по делу Андрея Андреевича Порохова. Печально, но я вынужден сообщить, что следствие закрыто. Установлено, что убийца, уголовник Константин Бабич по кличке Рубец, действовал в одиночку. Сам он погиб при' неосторожном обращении со взрывчаткой в собственной машине. Поэтому, как говорили в старину, случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божьей…
Рыжов прикрыл глаза рукой. Так вот почему Тарасов напомнил ему цитату из Герцена. Кто-то из помощников банкира выловил ее в русском литературном наследии, и Тарасов проверял найденное на нем.
Эрудицию в деловых кругах ценили, и слова Тарасова «дело же, почислив решенным, сдать в архив» заседавшие встретили одобрительными кивками.
— Вторая информация столь же печальная. На днях на Черноморском шоссе погибла Ольга Дмитриевна Тимофеева. Причина гибели проста. Ее водитель не справился с управлением. Смерть всегда вызывает сожаление, но для нас она чревата неприятностями. Тимофеева под обещания льготной продажи автомобилей собрала у населения без малого триллион рублей. Этих денег на счетах ее фирмы не обнаружено.
— Ай да баба!
Легкий шумок прокатился по залу. Тарасов движением руки погасил его.
— Представьте, господа, что будет вытворять пресса, когда ей об этом случае сообщит милиция. Я прошу всех, кто имеет влияние на местные издания, постараться убедить редакторов обойтись без большого шума. Он может нанести нашему бизнесу немалый вред.
Рыжов поморщился. Калиновская сразу обратила на это внимание.
— Вы переживаете, Иван Васильевич? Я вас так понимаю…
— Господа! — Тарасов еще больше нахмурился. — Продолжается кровавое наступление на банкиров. Оно сопровождается безразличием со стороны общества и вынуждает нас принимать самостоятельные меры…
Рыжов сжал зубы. В стране и в городе гремел выстрелами и взрывами черный фестиваль. Лилась кровь. Почти ежедневно кого-то из жителей города приходилось соскребать со стен и асфальта, укладывать в пластиковые мешки, а испуганные взаимной жестокостью хозяева больших денег считали, что некая темная сила изводит, выбивает только их, — и били тревогу, крича:
«Спасите нас!», не задумываясь над тем, что следовало бы орать:
«Спасите общество!»
— Господа! Вы знаете, убит наш коллега Горохов… Улыбка в траурно-деловой момент была неуместной, но Калиновская не сдержалась и улыбнулась. Качнула головой и через стол шепнула Рыжову:
— Смешно, верно?
Рыжов сделал вид, что не расслышал, и отвечать не стал. Тарасов говорил складно и красиво. Не читал текст, как его читают великие государственные деятели России уже многие годы, а излагал волновавшие его мысли языком, который задевал всех сидевших в зале.
— Чтобы раз и навсегда оборвать цепь террора, надо найти тех, кто заказал и совершил убийство нашего коллеги банкира. Найти и наказать по всей строгости закона.
Рыжов прикрыл глаза рукой, чтобы не встречаться взглядом с Калиновской. Ему было не по себе, когда в присутствии типов, ворочавших миллионами, которым он бы не доверил и ста рублей из своей скудной зарплаты, произносились громкие, ничего, кроме угроз, не содержащие слова.
— Мы решили стимулировать успех следствия и выделяем пятьдесят тысяч долларов на премию тем, кто отыщет преступников. В этой связи я и собираюсь представить вам Ивана Васильевича Рыжова. Он ас сыска не только в масштабе нашего города. Я взял на себя смелость и пригласил его взвалить на себя всю тяжесть работы по розыску убийц Горохова…
Теперь на Рыжова смотрели все. Смотрели по-разному, но большинство без особого интереса, как на чистое витринное стекло, в котором при желании можно увидеть только свое отражение.
— И, наконец, четвертая новость. Приятная. Мы можем поздравить госпожу Лайонеллу Львовну Калиновскую. На выборах в областную Думу по Соленоводскому избирательному округу она получила большинство голосов избирателей.
Собравшиеся встретили сообщение веселым шумом и аплодисментами.
— Вы не радуетесь, Иван Васильевич? Ай-ай! Я-то думала — у нас мир.
— Я просто тихо скорблю, госпожа депутат.
— Зря, Иван Васильевич. Я выиграла мандат в честной борьбе. В списке находились представители всех партий. Были «домушники», «жирные овцы», «комики», «дымократы». Все были. Все, кого тянет к власти. А прошла я. Представительница женщин. И, как видите, стала депутаткой.
— Мне остается сожалеть о том, что у нас именуют демократией.
Калиновская посмотрела на него и поморщилась.
— Фу, какой вы, однако! Если честно, мне даже жаль вас, Рыжов. Вроде и неглупый человек, но так и не поняли происходящего. Не чем иным, как демократией, случившееся назвать нельзя. Избиратели, во всяком случае их большинство, захотели видеть меня своим представителем в органе власти. А вы живете в шорах тоталитарного режима, вам не нравится личность депутата, для вас я чем-то нехороша, и вы считаете, что я избрана незаконно.
— Лайонелла Львовна! — Рыжов устало вздохнул. — Одного у вас не отнять — вы женщина умная. Боюсь обидеть и все же уточню: женщина ушлая. Поэтому ничем, кроме цинизма, ваши речи назвать не могу. Вы прекрасно знаете, что в ваших, так сказать, откровениях правды нет. Не было и свободного волеизъявления избирателей. Был подкуп, фальсификация результатов. Все это отвратительно, гнусно, а вы делаете вид, будто так и должно быть…
Калиновская резким движением сломала пополам карандаш, который держала в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Рыжов, несколько растерявшись, встал, пересел на руководящее кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками, ощутив под собой мягкую приятность натуральной кожи. Он оказался лицом к лицу с Калиновской. Та сидела спиной к окну, и Рыжов не сразу ее узнал.
— Здравствуйте, Иван Васильевич! Мы ведь знакомы? Рыжов едва не поперхнулся.
— Ну как же! Я бы назвал наши отношения скорее дружбой.
— Вы мне льстите! — Калиновская улыбалась вполне доброжелательно. — У вас утомленный вид. Может, стоит отдохнуть? Санаторий, дом отдыха? Я помогу…
Рыжов ошарашенно огляделся. На их разговор мало кто обращал внимание: люди хорошо знакомы, говорят о личном…
— Спасибо, я недавно с дачи…
— Разве там отдых? Одни заботы. Если только сауна?
— Еще грязи и купание, — парировал Рыжов.
— Господа! — Тарасов поднял руку, призывая к тишине. Рыжов давно привык к этому обращению, но впервые почувствовал, насколько оно здесь оказалось к месту. За столом, объединенные одинаковым отношением к большим деньгам, сидели не товарищи, а господа — конкуренты и противники, готовые в любой момент вцепиться друг в друга. Впрочем, скорее всего они уже давно это сделали, но старательно сохраняют вид, что их объятия всего лишь проявление дружелюбия, а не способ задушить соперника на виду у всех.
— Господа! Сегодня на нашей регулярной встрече я сделаю четыре сообщения. Все они крайне актуальны и, я уверен, касаются каждого присутствующего здесь. Вы разрешите?
Несколько ленивых хлопков демократически дали Тарасову зеленый свет.
— Господа, вы помните, сколько усилий приложила наша ассоциация для стимуляции следствия по делу Андрея Андреевича Порохова. Печально, но я вынужден сообщить, что следствие закрыто. Установлено, что убийца, уголовник Константин Бабич по кличке Рубец, действовал в одиночку. Сам он погиб при' неосторожном обращении со взрывчаткой в собственной машине. Поэтому, как говорили в старину, случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божьей…
Рыжов прикрыл глаза рукой. Так вот почему Тарасов напомнил ему цитату из Герцена. Кто-то из помощников банкира выловил ее в русском литературном наследии, и Тарасов проверял найденное на нем.
Эрудицию в деловых кругах ценили, и слова Тарасова «дело же, почислив решенным, сдать в архив» заседавшие встретили одобрительными кивками.
— Вторая информация столь же печальная. На днях на Черноморском шоссе погибла Ольга Дмитриевна Тимофеева. Причина гибели проста. Ее водитель не справился с управлением. Смерть всегда вызывает сожаление, но для нас она чревата неприятностями. Тимофеева под обещания льготной продажи автомобилей собрала у населения без малого триллион рублей. Этих денег на счетах ее фирмы не обнаружено.
— Ай да баба!
Легкий шумок прокатился по залу. Тарасов движением руки погасил его.
— Представьте, господа, что будет вытворять пресса, когда ей об этом случае сообщит милиция. Я прошу всех, кто имеет влияние на местные издания, постараться убедить редакторов обойтись без большого шума. Он может нанести нашему бизнесу немалый вред.
Рыжов поморщился. Калиновская сразу обратила на это внимание.
— Вы переживаете, Иван Васильевич? Я вас так понимаю…
— Господа! — Тарасов еще больше нахмурился. — Продолжается кровавое наступление на банкиров. Оно сопровождается безразличием со стороны общества и вынуждает нас принимать самостоятельные меры…
Рыжов сжал зубы. В стране и в городе гремел выстрелами и взрывами черный фестиваль. Лилась кровь. Почти ежедневно кого-то из жителей города приходилось соскребать со стен и асфальта, укладывать в пластиковые мешки, а испуганные взаимной жестокостью хозяева больших денег считали, что некая темная сила изводит, выбивает только их, — и били тревогу, крича:
«Спасите нас!», не задумываясь над тем, что следовало бы орать:
«Спасите общество!»
— Господа! Вы знаете, убит наш коллега Горохов… Улыбка в траурно-деловой момент была неуместной, но Калиновская не сдержалась и улыбнулась. Качнула головой и через стол шепнула Рыжову:
— Смешно, верно?
Рыжов сделал вид, что не расслышал, и отвечать не стал. Тарасов говорил складно и красиво. Не читал текст, как его читают великие государственные деятели России уже многие годы, а излагал волновавшие его мысли языком, который задевал всех сидевших в зале.
— Чтобы раз и навсегда оборвать цепь террора, надо найти тех, кто заказал и совершил убийство нашего коллеги банкира. Найти и наказать по всей строгости закона.
Рыжов прикрыл глаза рукой, чтобы не встречаться взглядом с Калиновской. Ему было не по себе, когда в присутствии типов, ворочавших миллионами, которым он бы не доверил и ста рублей из своей скудной зарплаты, произносились громкие, ничего, кроме угроз, не содержащие слова.
— Мы решили стимулировать успех следствия и выделяем пятьдесят тысяч долларов на премию тем, кто отыщет преступников. В этой связи я и собираюсь представить вам Ивана Васильевича Рыжова. Он ас сыска не только в масштабе нашего города. Я взял на себя смелость и пригласил его взвалить на себя всю тяжесть работы по розыску убийц Горохова…
Теперь на Рыжова смотрели все. Смотрели по-разному, но большинство без особого интереса, как на чистое витринное стекло, в котором при желании можно увидеть только свое отражение.
— И, наконец, четвертая новость. Приятная. Мы можем поздравить госпожу Лайонеллу Львовну Калиновскую. На выборах в областную Думу по Соленоводскому избирательному округу она получила большинство голосов избирателей.
Собравшиеся встретили сообщение веселым шумом и аплодисментами.
— Вы не радуетесь, Иван Васильевич? Ай-ай! Я-то думала — у нас мир.
— Я просто тихо скорблю, госпожа депутат.
— Зря, Иван Васильевич. Я выиграла мандат в честной борьбе. В списке находились представители всех партий. Были «домушники», «жирные овцы», «комики», «дымократы». Все были. Все, кого тянет к власти. А прошла я. Представительница женщин. И, как видите, стала депутаткой.
— Мне остается сожалеть о том, что у нас именуют демократией.
Калиновская посмотрела на него и поморщилась.
— Фу, какой вы, однако! Если честно, мне даже жаль вас, Рыжов. Вроде и неглупый человек, но так и не поняли происходящего. Не чем иным, как демократией, случившееся назвать нельзя. Избиратели, во всяком случае их большинство, захотели видеть меня своим представителем в органе власти. А вы живете в шорах тоталитарного режима, вам не нравится личность депутата, для вас я чем-то нехороша, и вы считаете, что я избрана незаконно.
— Лайонелла Львовна! — Рыжов устало вздохнул. — Одного у вас не отнять — вы женщина умная. Боюсь обидеть и все же уточню: женщина ушлая. Поэтому ничем, кроме цинизма, ваши речи назвать не могу. Вы прекрасно знаете, что в ваших, так сказать, откровениях правды нет. Не было и свободного волеизъявления избирателей. Был подкуп, фальсификация результатов. Все это отвратительно, гнусно, а вы делаете вид, будто так и должно быть…
Калиновская резким движением сломала пополам карандаш, который держала в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112