Мишин поступил в военно-инженерное училище, успешно отучился, получил специальность инженера и звание лейтенанта.
Сразу после выпуска молодой офицер попал в Афганистан, где ему пришлось заниматься разминированием. Год, проведенный лицом к лицу со смертью, консервированной в разного рода упаковках, помог Мишину понять неверность общеизвестного выражения о том, что сапер ошибается в жизни только один раз.
Нет, он ошибается дважды. И в первый раз, когда приобретает специальность минера.
Мишину повезло. Уже через месяц практики он сумел увидеть, пощупать собственными руками и начал разоружать все виды взрывающейся продукции, попадавшей к афганским моджахедам — итальянской, американской, китайской, английской. Он досконально изучил особенности противотанковых и противопехотных мин, научился разгадывать самые ухищренные ловушки. Короче, стал не просто опытным, но, как считали его начальники, талантливым специалистом.
Безупречная репутация Мишина явилась причиной его вызова в разведотдел армии.
Мишина принял полковник, чье имя он узнал не при первой встрече, а значительно позже. Дело в том, что по уставу младшие представляются старшим первыми. Старшие порой не считают обязательным называть себя вообще.
— Нам требуется хороший минер. — Полковник посмотрел на Мишина внимательно, словно старался считать реакцию лейтенанта на предложение с его лица. — В специальное подразделение.
— Если надо, приказывайте.
Полковник вздернул седые брови. Посмотрел на лейтенанта удивленно: в самом деле ему безразлично, где служить или рисуется по молодости?
Мишин выдержал пристальный взгляд, не сморгнул. Полковник вынужден был пояснить, чего добивается:
— Мне не нужна телячья покорность. В разведку должно идти с желанием либо не идти вообще.
— Вы сказали, вам нужен хороший минер. Я — хороший. Приказывайте.
Полковник приказал. И вот теперь уже в роте спецназа Мишину снова учиняют допрос.
— Захотел, и все.
— Захотел, значит? Думаешь, поверю? Мишин, пойми: захотеть можно пожрать. Или поспать. А ты согласился пойти в спецназ. Ты хоть значишь, чем мы тут занимаемся? Или это у тебя от романтики и глупости?
— Не знаю от чего. Согласился, и все.
— Тогда давай разберемся вместе.
— Давайте.
— Может, тобой движет патриотизм?
Разобраться в собственных чувствах человеку сложнее, чем в чувствах других. О других мы всегда знаем больше, нежели о себе, о чужих недостатках судим круче, чем о собственных.
— Не знаю.
— Это уже хорошо. — Майор Духов вынул из кармана пачку сигарет. Толстыми заскорузлыми пальцами извлек одну, прихватил губами. Неожиданно громко втянул носом воздух. Принюхался.
— Вот зараза! Как ветерком от кишлака потянет, так у нас дерьмом начинает вонять. — Он высек из зажигалки огонек, прикрыл пламя ладонью, так, чтобы оно не слишком светило. — Патриотизм, Мишин, это на политзанятиях. Интернациональный долг. Освободительная миссия… Все там — для замполита. А здесь у меня… Короче, если ты знаешь, что это не патриотизм, — уже неплохо.
— Почему?
— Не терплю, когда патриотизмом козыряют. Чтобы ты не усомнился во мне и не побежал докладывать особистам, могу пояснить. Скажи, мы здесь, в Афгане, защищаем родину? Или воюем хер знает с кем и хер знает за что?
Мишин пожал плечами. Он не любил политических рассуждений и словесности. Железки — обычные и взрывающиеся — это дело другое, конкретное.
— Ладно, ты ответа не дашь, постесняешься. Скажу я сам. Ты знаешь, сколько я здесь служу? Попер третий год. А всего в армии пятнадцать офицерских лет. За этот срок успел побывать в Эфиопии, теперь в Афгане. Ты с ходу найдешь Асмару на карте?
Мишин отрицательно мотнул головой.
— Честно. Тогда скажи, что я там защищал? Родину? Точно так же здесь… Короче, Мишин, если хочешь остаться и работать со мной, забудь романтику. Мы наемники у своего государства. И ты им станешь, если пойдешь ко мне.
Мишина эти слова задели за живое. Слово «наемник» для него прозвучало оскорблением. Оно не вязалось с тем, что ему говорили все годы учебы высокообразованные политические воспитатели.
— Зачем вы о себе так?
— Не о себе, о нас. Что такое наемник? Это высокий военный профессионал. Специалист, обученный убивать других и при этом умеющий оставаться живым. Воевать за деньги. Правда, западный наемник — солдат удачи, как там еще говорят, — воюет за большие деньги. Наш, советский, — за гроши. Чтобы компенсировать нищету и сгладить чувство риска, нам объясняют, что надо быть патриотами. Там этой лабудой мозги не задымляют. Зато хорошо платят. Вот и вся разница. Чтобы ты не подумал, будто я не патриот, скажу: воюю честно. Другого дела в жизни не знаю. Ни пахать, ни ковать железное — не обучен. Если ты, Мишин, согласен стать профессионалом — милости прошу.
— Товарищ майор, я окончил нормальное военное училище. Разве для профессионала этого мало?
— Мишин! Пошел ты со своим училищем знаешь куда? Тебя готовили четыре года, так? Скажи, сколько раз за это время в тебя стреляли? Прицельно? А сколько человек ты убил?
— Вы же знаете…
— Потому и спросил. Стать профессионалом можно только в бою. После того как сам определишься, чего в тебе больше — желания спасти шкуру и выжить или убить противника и остаться живым. Учти, в бою романтики никакой. Сперва надо ползать брюхом по камням, потом получить пулю в лоб. Лейтенантов, зеленых и неумелых, здесь щелкают как курчат. Кто-то из них спивается. От отчаяния и страха. Короче, идет отбор…
— Возьмите меня, товарищ майор.
— Хорошо, Мишин, возьму. Но учти, первым делом научу тебя грязному делу — убивать. Тому, чему из-за скромности тебя не научили в училище.
— Как палача?
В сознании Мишина шевельнулось нечто такое, что заставило его съязвить. И в самом деле, за все время пребывания в стенах училища никто из преподавателей подобных мыслей курсантам не высказывал. Лишь однажды подполковник Зайцев, преподававший основы ядерного оружия, заметил: «Нам, военным, должно быть все равно, убьют нас палкой или водородной бомбой». Поэтому услыхать в открытую то, что стыдливо замалчивалось, оказалось не так-то просто.
Духов воспринял реплику Мишина без возмущения. Видимо, подобная реакция на его сообщение не была первой и единственной.
— Дурак ты, лейтенант. Палач убивает безоружных и обреченных на смерть чьим-то решением. Я буду учить тебя убивать тех, кто собирается сделать то же самое с тобой, лихим молодцем. Пуля-дура, Мишин. Это неоспоримо. Она, зараза, летит и убивает, хотя ею в тебя не целились. От такого никто из нас не застрахован. А я тебя постараюсь научить оставаться в живых, когда тебя загнали в угол и целятся. Да, ты сам-то хорошо стреляешь?
— Снайпер.
— Хвалю. А нож? Ты кого-нибудь убивал ножом?
— Ножом? Нет.
Ответ прозвучал так, словно лейтенант вообще-то уже убивал кого-то, вот только ножом этого ему делать не приходилось.
— Научим.
Прямота суждений Духова неприятно задевала Мишина.
Все мы давно и хорошо научились прикрываться щитом красивых слов. Убийцу в обществе теперь элегантно именуют английским словом «киллер». Человек, по долгу службы приводящий в исполнение смертные приговоры, у нас давно не называется словом «палач».
Он — исполнитель.
Военные, обязанные в полной мере владеть искусством убивать, об этом мало задумываются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86