И тут же обрисованы превратности судьбы молодого клирика, не имеющего завтрашнего дня и не замечающего в дыму развлечений бега времени. Однако наступает день, когда галантный кавалер становится никому не нужен. Молодость ушла не попрощавшись. В тридцать лет человек стар и одинок, ему не хватает нежности и любви.
Мне жалко молодые годы,
Хоть жил я многих веселей
До незаметного прихода
Печальной старости моей;
Не медленной походкой дней,
Не рысью месяцев, — умчалась
На крыльях жизнь, и радость с ней,
И ничего мне не осталось. [265]
Не будем слишком углубляться в исследования любовной раздвоенности Вийона. В переменах нет никакой раздвоенности. Любовь погибла, но любовь была. «Я смеюсь, плача» — это философия, но это также и литературное клише. Раздвоенность Вийона исчезает, как только становится ясным, что он боится быстротечного времени, а время бежит и походя изменяет мир. Между волокитой Вийоном и поэтом, отрицающим любовь, — расстояние в несколько лет, несколько женщин и несколько разочарований.
В ад низвергнут печальный собрат Толстухи Марго. За эту любовь сначала платят, чувства же здесь ведут к нищете. Одна из баллад Вийона, написанная на арго кокийяров, позволяет увидеть мир, где любовь — обман и где, ласкаясь, крадут кошелек, не больше и не меньше как во время игры в триктрак. Тут любить — значит раскошеливаться.
Тут, глядя вверх, сказал один босяк:
«Башлей в помине нету, хоть ты плачь.
Она меня обчистила, да так,
Что позавидует любой щипач,
И шасть, подлюга, к своему коту,
А трахнул я ее всего разок.
Вот и терпи такую срамоту,
Вот и кляни свой тощий кошелек!» [266]
Вийон страдал. Он любил и был обманут. Какой бы ни была Катрин де Воссель, она оставила молодого Франсуа ради других поклонников. Он, конечно, был несносным, вмешивался в то, что его не касалось. Его вытолкали за дверь. Его поколотили. Забавная свадьба, скажет потом поэт, который завещает двести двадцать ударов хлыстом свидетелю потасовки. Возможно, этот Ноэль Жоли был как раз в ту минуту счастливым соперником.
Несколько ночей провел под дверью Катрин злосчастный любовник, слишком болтливый, но вынужденный вещать в пустоту. Его доверием злоупотребили так же, как любовью. Бедный Вийон видел Катрин совсем другою, какою она была на самом деле, когда притворялась, что слушает его. Если б он знал…
Его глубоко ранили, и речь не только о разочаровании в любви. Наткнувшись, сам того не подозревая, на «пещеру» Платона, поэт поставит под сомнение весь мир. Целую нить противоречий сплело время, когда речь зашла о Прекрасной Оружейнице. Время обезображивает, старость — не завершение, а отрицание молодости.
Что стало с этим чистым лбом?
Где медь волос? Где брови-стрелы?
Где взгляд, который жег огнем,
Сражая насмерть самых смелых?
Где маленький мой носик белый,
Где нежных ушек красота
И щеки — пара яблок спелых,
И свежесть розового рта? [267]
На эти вопросы, которые как бы задает сама себе женщина, стих за стихом отвечает старость.
В морщинах лоб, и взгляд погас,
Мой волос сед, бровей не стало,
Померкло пламя синих глаз,
Которым стольких завлекала,
Загнулся нос кривым кинжалом,
В ушах — седых волос кусты,
Беззубый рот глядит провалом,
И щек обвисли лоскуты… [268]
В представлении о красоте Вийона многое может удивить волокит XX века. Широко расставленные глаза, раздвоенный подбородок больше определяют стиль, нежели реальный образ; поэт не любит сросшиеся брови, а ямочки на щеках его умиляют…
Зеркало времени не менее сурово к телу, чем к лицу. Поэт описывает тело женщины.
Где белизна точеных рук
И плеч моих изгиб лебяжий?
Где пышных бедер полукруг,
Приподнятых в любовном раже,
Упругий зад, который даже
У старцев жар будил в крови,
И скрытый между крепких ляжек
Сад наслаждений и любви?
И еще: старость — это увядание всего. Только стихи приемлют весь ужас, заключенный в портрете: в них чувствуется грусть, замаскированная иронией.
Вот доля женской красоты!
Согнулись плечи, грудь запала,
И руки скручены в жгуты,
И зад и бедра — все пропало!
И ляжки, пышные бывало,
Как пара сморщенных колбас…
А сад любви? Там все увяло,
Ничто не привлекает глаз [269].
ОТРЕЧЕНИЕ
Катрин де Воссель — женщина двуличная. Поэт оплакивает свою доверчивость, а не наслаждения: он принял пузырь за фонарь, а свинью за ветряную мельницу.
Всегда, во всем она лгала,
И я, обманутый дурак,
Поверил, что мука — зола,
Что шлем — поношенный колпак [270].
Обман питает сомнения. Здесь все наоборот, все борьба противоположностей. Не только время обман — все на свете фальшиво. Уже цитированная баллада говорит об этом без прикрас: стережет лишь заснувший, верить можно лишь отступнику, любовь проявляется в лести… За риторикой антонимов чувствуется боль доверчивого поэта, обманутого кокеткой. «Так злоупотребили моей любовью». Вийон предвосхищает Альцеста. С горькой проницательностью логика он извлекает для себя урок:
Любовь и клятвы — лживый бред!
Меня любила только мать.
Я отдал все во цвете лет,
Мне больше нечего терять.
Влюбленные, я в вашу рать
Вступил когда-то добровольно;
Забросив лютню под кровать,
Теперь я говорю: «Довольно!» [271]
ГЛАВА XXI. Будете повешены!
НОТАРИУС ФЕРРЕБУК
Он болен. Он сторонится людей. Служащие Шатле не забыли его имени, но теперь тут некому защитить его: Робера д'Эстутвиля здесь больше нет. Новый прево, Жак де Вилье, сир де л'Иль-Адам, — из тех, кому недостаточно хороших стихов, чтобы выиграть обреченное дело. Лейтенант уголовной полиции теперь Мартен Бельфэ, человек безжалостный; Вийон, насмешничая над ним, своим возможным палачом, вывел его в «Завещании». Поэту нужно остерегаться этих людей. Но надо жить, а рассуждать да морализировать — этим не прокормишься.
Что у него на совести теперь, в октябре 1462 года, когда он, Франсуа Вийон, вновь оказывается в Шатле? Вина невелика — воровство. Грех небольшой, и Вийона быстро освободили бы, дело осталось бы без последствий, если б у судьи была короткая память. Но ведь нашли наконец одного из участников грабежа Наваррского коллежа!
Будучи в ладу с правосудием по делу, приведшему его в мёнскую темницу, Вийон и теперь был бы лишь вором в бегах, которого не слишком усердно разыскивают, но тем не менее разыскивают, как соучастника в деле ограбления Наваррского коллежа. Послали за мэтром Жаном Коле, главным попечителем теологического факультета. Извлеченный из своей камеры, поэт признается наконец в краже, про которую почти забыл.
Как и следовало ожидать, факультет препятствует освобождению вора, а судейский крючок записывает это в своей книге. Франсуа Вийон снова должен предстать перед Мартеном Бельфэ, чтобы рассказать о ночной вылазке и ограблении Наваррской ризницы.
Магистрам нет нужды держать долго в тюрьме поэта. Вийон плохо себя чувствует. Лысый, исхудавший, так что на него и смотреть-то страшно, он надсадно кашляет к тому же. Его участие в наваррской краже не доказано окончательно, так что на виселицу посылать не за что. Факультет предпочитает договориться полюбовно: пусть виновный возместит ущерб и идет куда угодно.
В первые дни ноября 1462 года судебный писец, им тогда был Лоран Путрель, отмечает в своей книге, что принято следующее решение в отношении Вийона:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Мне жалко молодые годы,
Хоть жил я многих веселей
До незаметного прихода
Печальной старости моей;
Не медленной походкой дней,
Не рысью месяцев, — умчалась
На крыльях жизнь, и радость с ней,
И ничего мне не осталось. [265]
Не будем слишком углубляться в исследования любовной раздвоенности Вийона. В переменах нет никакой раздвоенности. Любовь погибла, но любовь была. «Я смеюсь, плача» — это философия, но это также и литературное клише. Раздвоенность Вийона исчезает, как только становится ясным, что он боится быстротечного времени, а время бежит и походя изменяет мир. Между волокитой Вийоном и поэтом, отрицающим любовь, — расстояние в несколько лет, несколько женщин и несколько разочарований.
В ад низвергнут печальный собрат Толстухи Марго. За эту любовь сначала платят, чувства же здесь ведут к нищете. Одна из баллад Вийона, написанная на арго кокийяров, позволяет увидеть мир, где любовь — обман и где, ласкаясь, крадут кошелек, не больше и не меньше как во время игры в триктрак. Тут любить — значит раскошеливаться.
Тут, глядя вверх, сказал один босяк:
«Башлей в помине нету, хоть ты плачь.
Она меня обчистила, да так,
Что позавидует любой щипач,
И шасть, подлюга, к своему коту,
А трахнул я ее всего разок.
Вот и терпи такую срамоту,
Вот и кляни свой тощий кошелек!» [266]
Вийон страдал. Он любил и был обманут. Какой бы ни была Катрин де Воссель, она оставила молодого Франсуа ради других поклонников. Он, конечно, был несносным, вмешивался в то, что его не касалось. Его вытолкали за дверь. Его поколотили. Забавная свадьба, скажет потом поэт, который завещает двести двадцать ударов хлыстом свидетелю потасовки. Возможно, этот Ноэль Жоли был как раз в ту минуту счастливым соперником.
Несколько ночей провел под дверью Катрин злосчастный любовник, слишком болтливый, но вынужденный вещать в пустоту. Его доверием злоупотребили так же, как любовью. Бедный Вийон видел Катрин совсем другою, какою она была на самом деле, когда притворялась, что слушает его. Если б он знал…
Его глубоко ранили, и речь не только о разочаровании в любви. Наткнувшись, сам того не подозревая, на «пещеру» Платона, поэт поставит под сомнение весь мир. Целую нить противоречий сплело время, когда речь зашла о Прекрасной Оружейнице. Время обезображивает, старость — не завершение, а отрицание молодости.
Что стало с этим чистым лбом?
Где медь волос? Где брови-стрелы?
Где взгляд, который жег огнем,
Сражая насмерть самых смелых?
Где маленький мой носик белый,
Где нежных ушек красота
И щеки — пара яблок спелых,
И свежесть розового рта? [267]
На эти вопросы, которые как бы задает сама себе женщина, стих за стихом отвечает старость.
В морщинах лоб, и взгляд погас,
Мой волос сед, бровей не стало,
Померкло пламя синих глаз,
Которым стольких завлекала,
Загнулся нос кривым кинжалом,
В ушах — седых волос кусты,
Беззубый рот глядит провалом,
И щек обвисли лоскуты… [268]
В представлении о красоте Вийона многое может удивить волокит XX века. Широко расставленные глаза, раздвоенный подбородок больше определяют стиль, нежели реальный образ; поэт не любит сросшиеся брови, а ямочки на щеках его умиляют…
Зеркало времени не менее сурово к телу, чем к лицу. Поэт описывает тело женщины.
Где белизна точеных рук
И плеч моих изгиб лебяжий?
Где пышных бедер полукруг,
Приподнятых в любовном раже,
Упругий зад, который даже
У старцев жар будил в крови,
И скрытый между крепких ляжек
Сад наслаждений и любви?
И еще: старость — это увядание всего. Только стихи приемлют весь ужас, заключенный в портрете: в них чувствуется грусть, замаскированная иронией.
Вот доля женской красоты!
Согнулись плечи, грудь запала,
И руки скручены в жгуты,
И зад и бедра — все пропало!
И ляжки, пышные бывало,
Как пара сморщенных колбас…
А сад любви? Там все увяло,
Ничто не привлекает глаз [269].
ОТРЕЧЕНИЕ
Катрин де Воссель — женщина двуличная. Поэт оплакивает свою доверчивость, а не наслаждения: он принял пузырь за фонарь, а свинью за ветряную мельницу.
Всегда, во всем она лгала,
И я, обманутый дурак,
Поверил, что мука — зола,
Что шлем — поношенный колпак [270].
Обман питает сомнения. Здесь все наоборот, все борьба противоположностей. Не только время обман — все на свете фальшиво. Уже цитированная баллада говорит об этом без прикрас: стережет лишь заснувший, верить можно лишь отступнику, любовь проявляется в лести… За риторикой антонимов чувствуется боль доверчивого поэта, обманутого кокеткой. «Так злоупотребили моей любовью». Вийон предвосхищает Альцеста. С горькой проницательностью логика он извлекает для себя урок:
Любовь и клятвы — лживый бред!
Меня любила только мать.
Я отдал все во цвете лет,
Мне больше нечего терять.
Влюбленные, я в вашу рать
Вступил когда-то добровольно;
Забросив лютню под кровать,
Теперь я говорю: «Довольно!» [271]
ГЛАВА XXI. Будете повешены!
НОТАРИУС ФЕРРЕБУК
Он болен. Он сторонится людей. Служащие Шатле не забыли его имени, но теперь тут некому защитить его: Робера д'Эстутвиля здесь больше нет. Новый прево, Жак де Вилье, сир де л'Иль-Адам, — из тех, кому недостаточно хороших стихов, чтобы выиграть обреченное дело. Лейтенант уголовной полиции теперь Мартен Бельфэ, человек безжалостный; Вийон, насмешничая над ним, своим возможным палачом, вывел его в «Завещании». Поэту нужно остерегаться этих людей. Но надо жить, а рассуждать да морализировать — этим не прокормишься.
Что у него на совести теперь, в октябре 1462 года, когда он, Франсуа Вийон, вновь оказывается в Шатле? Вина невелика — воровство. Грех небольшой, и Вийона быстро освободили бы, дело осталось бы без последствий, если б у судьи была короткая память. Но ведь нашли наконец одного из участников грабежа Наваррского коллежа!
Будучи в ладу с правосудием по делу, приведшему его в мёнскую темницу, Вийон и теперь был бы лишь вором в бегах, которого не слишком усердно разыскивают, но тем не менее разыскивают, как соучастника в деле ограбления Наваррского коллежа. Послали за мэтром Жаном Коле, главным попечителем теологического факультета. Извлеченный из своей камеры, поэт признается наконец в краже, про которую почти забыл.
Как и следовало ожидать, факультет препятствует освобождению вора, а судейский крючок записывает это в своей книге. Франсуа Вийон снова должен предстать перед Мартеном Бельфэ, чтобы рассказать о ночной вылазке и ограблении Наваррской ризницы.
Магистрам нет нужды держать долго в тюрьме поэта. Вийон плохо себя чувствует. Лысый, исхудавший, так что на него и смотреть-то страшно, он надсадно кашляет к тому же. Его участие в наваррской краже не доказано окончательно, так что на виселицу посылать не за что. Факультет предпочитает договориться полюбовно: пусть виновный возместит ущерб и идет куда угодно.
В первые дни ноября 1462 года судебный писец, им тогда был Лоран Путрель, отмечает в своей книге, что принято следующее решение в отношении Вийона:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119