Вуд тщательно исследовал золотые украшения из других гробниц, собранные в Каирском Музее, но ничего, похожего на пурпурное золото, не нашел, кроме короны царицы следующей династии, украшенной золотыми цветами, на которых во многих местах также была пурпурная пленка. После этого казалось вероятным, что секрет процесса передавали от отца к сыну, но в конце концов он был потерян.
Все это, вместе взятое, создавало целую проблему. Вуд сказал себе, Лэнсингу и их общему другу А. Льюкасу, который был главным химиком в Отделе древностей в Египте: «Мне кажется, я смог бы открыть их секрет, если бы получил несколько украшений для работы с ними». Льюкас был готов помочь ему, но дело было совсем не простое. Хоуард Картер совсем не собирался дарить свои сокровища в виде «игрушки» бродячему американскому профессору, который не был даже египтолог. Все они были заперты и даже привинчены в своей витрине музея в Каире.
«Единственно, что можно сделать», — сказал Лэнсинг, — «это получить согласие куратора».
Когда заговор открыли куратору Энгельбаху, он согласился в интересах науки, но убедительно просил — с «ради бога», или без него — чтобы об этом не узнал Картер, и был вполне удовлетворен, когда Льюкас сказал: «Мы будем держать это в тайне. Хоуард Картер ничего не должен знать, пока Вуду не удадутся его опыты».
Здесь было замешано не только тщеславие Картера. Если бы египетское правительство узнало, что Вуд собирается увезти хоть одну блестку, его обыскивали бы в таможне, пока не нашли бы их, и Картер устроил бы публичный скандал — не из-за «похищения», а из-за предстоявшего исследования без разрешения на то. Как они поступили, предоставляю рассказать самому Вуду:
«После того как Льюкас уговорил куратора, мы втроем вошли в зал музея в сопровождении двух сторожей в форме, каждый из которых имел независимый ключ. Озадаченные туристы стояли вокруг, пока они отпирали шесть замков и вывинчивали двенадцать винтов, удерживавших стекло. Когда витрина была открыта, куратор шепнул мне, чтобы я взял то, что мне нужно. Я начал собирать блестки, косясь на него, дожидаясь, когда он поднимет брови. После того, как я взял восьмую, я заметил первые симптомы и сказал: „Благодарю вас. Это достаточно“. Я вынимал их правой рукой и складывал в левую. Куратор сказал громко и сурово, без сомнения, чтобы разубедить глазеющих туристов и своих сторожей: „Теперь дайте их мне“. Он был артист по части „ловкости рук“ и сунул мне их обратно прежде, чем мы вышли из музея».
Главный заговорщик едва успел вернуться в свою гостиницу, как ему принесли записку — от Хоуарда Картера. Однако это было только приглашение посетить великого египтолога в его главной лабораторий в одной из гробниц, в Долине Царей. Вуд «попал в львиную пасть», и говорит: «Я чувствовал себя мальчиком, которого поймали за кражей яблок… и в то же время мне хотелось сказать, что украшения у меня».
История о том, как Вуд открыл потерянный секрет пурпурного золота, начав в Каире с лака для ногтей своей жены и кончив в лабораториях у Джона Гопкинса самыми странными научно-детективными опытами, составляет теперь блестящую страницу в египтологии и физико-химических исследованиях. Он не только открыл древний способ и доказал, что окраска — не случайное химическое изменение в результате времени и погребения, но и сумел повторить, с помощью самых простых технических средств, которые вполне могли быть известны мастерам три тысячи лет назад, все прекрасные тона окраски золота, меняющиеся от розового цвета зари к красному, пурпурному и до фиолетового. Вот вся история этого, шаг за шагом рассказанная его собственными словами:
«Первая моя задача была установить, являются ли цвета простым эффектом интерференции в тонких пленках (например, цвета мыльных пузырей), или же это — результат „резонансного“ действия мельчайших частиц, покрывающих поверхность золота. Это была обычная задача физической оптики. Так как интерференция требует встречи двух потоков света, отраженных от двух поверхностей тонкой пленки, первым шагом исследования было уничтожить отражение наружной поверхностью, покрыв ее прозрачным лаком. Этот опыт я проделал в Каире, с помощью лака для ногтей моей жены, единственного подходящего материала под рукой. Цвета не пропали, как это случилось бы, если окраска была бы интерференционной, и, после того, как целлулоид высох, я обнаружил, что его можно снять вместе с пленкой, под которой золото оставалось ярко желтым. Однако сама пленка была бесцветная — и в проходящем, и в отраженном свете. Это было все, что я смог установить на месте, но, по возвращении в Балтимору, я осадил на пленку металлическое золото катодным распылением и обнаружил, что пурпурная окраска появилась опять. Эти два эксперимента, казалось, говорили за то, что мы имели дело с чем-то более сложным, чем простая интерференция в тонких пленках.
Следующий шаг был установить природу пленки. Это было сделано следующим образом: кусочек целлулоида с пленкой поместили между двумя электродами из чистого золота и сфотографировали спектр очень короткого искрового разряда. В спектре были обнаружены линии железа. Затем пурпурная блестка была подвешена на очень тонкой стеклянной нити между полюсами электромагнита, и, когда включили ток, ее притянуло к одному из полюсов. Одну из желтых пластинок от туфли выбрасывало из поля, это показывало, что в ней нет железа, в то время как маленькую розетку притягивало. Эти два образца были возвращены в музей, так как они понадобились для реконструкции туфли. Однако они сослужили свою службу, показав, что пурпурные розетки содержат железо, а в желтых пластинках железа нет. Теперь было необходимо выяснить, как пленка — вероятно, окислов железа — могла образоваться, и была ли она создана намеренно или являлась результатом действия времени.
Я приготовил сплав чистого золота с одним процентом железа, расковал кусочек в форме диска и нагрел его над маленьким пламенем. При температуре немного ниже темно-красного каления образовалась прекрасная пурпурная пленка, в точности похожая по цвету на египетские блестки. Так как я не мог определить, как подействовали бы три тысячи лет нахождения на воздухе на мою пластинку, мне надо было искать других доказательств того, что цвет был обусловлен термической обработкой. Я удалил пурпурную пленку с одного участка маленькой блестки смесью азотной и соляной кислот и исследовал золото под микроскопом. Поверхность была протравлена кислотой и показывала явную кристаллическую структуру. Подобная обработка одного из моих дисков показала такую же структуру, которой не было у тех образцов, которые не подвергались нагреву после ковки. Чистое золото, прокатанное в стальных вальцах, показывает очень мелкую структуру при травлении, но если его нагреть, дает кристаллы как раз того размера и характера, как на египетских блестках. Это было первым доказательством того, что украшения были нагреты после изготовления.
Второе доказательство пришло в результате исследования другой характеристики поверхности блесток — неизменного присутствия мелких шаровидных крупинок золота, рельефно выделявшихся с обеих сторон украшения. Совершенно очевидно, что они могли образоваться только после того, как орнаменты были откованы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81