Франк рассказал мне, что приехал в Балтимору по предложению мистера Леонора Ф. Лори, президента железных дорог Балтиморы и Охайо. Мистер Лори хотел, чтобы он, переодевшись бродягой, проверил эффективность работы его железнодорожных сыщиков; он должен был поместиться у мистера Лори, но вот уже десять дней как запил. Можем ли мы приютить его на ночь — за это время он протрезвится. Он говорил вполне нормально, если я позволял ему иногда спеть вступительную строчку его «маленькой песенки». Это облегчало ему напряжение от изображаемой трезвости, как легкий кашель облегчает мучительное щекотание в горле в театре. Я посадил его в свою машину и отвез домой. Франк, очевидно, всегда спал одетым, со всей грязью, с которой он родился, как Гертруда однажды сказала об испанской леди в Мексике, которая угощала ее чаем. Я приготовил ему ванну с горячей водой, и предложил ему купанье перед обедом. Он затих в ванне на целых полчаса. Я открыл дверь и, увидев, что он спит, разбудил его, облив холодной водой. Еще через полчаса он появился в полном порядке и прекрасном настроении. Он начал с рассказов о своих последних приключениях и ничем не напоминал о кутеже. Мы с интересом слушали его — он был прекрасным рассказчиком. Потом он немного «осел» стуле и, обратившись к Гертруде, спросил, с довольно странной улыбкой: «Мистрис Вуд, вы не будете возражать, если я спою маленькую песенку»? — «Конечно, нет, мистер Виллард. — я с удовольствием послушаю вас». Тогда он действительно успокоился и запел сильным, чистым голосом пьяного матроса: «Все, что мне надо — пятьдесят миллионов долларов». Он остановился, подмигнул нам и снова начал разговор на прерванной точке, как будто ничего не было.
Гертруда заказала по телефону бифштекс и бутылку «индейского соуса майора Грэя», и обед начался. На столе стояло большое блюдо с черным виноградом, и Виллард, отказавшись от всего остального, медленно ел виноградины по одной, пока, как говорится в сказке о морже, плотнике и устрицах, — не съел все до единой.
После обеда он рассказал нам о своем путешествии в Афганистан, откуда он прошел через знаменитый Хайберский перевал в Индию. Было два часа ночи, когда мы вспомнили, что пора спать. На следующий день он ушел, и больше мы его никогда не видели.
Конец его был трагичен. Он заболел воспалением легких в Чикаго, заперся в комнате дешевого отеля, с несколькими бутылками «лекарства» и только кричал:
«Не входите!», когда горничная стучалась в его дверь. Он был мертв уже целые сутки, когда дверь отперли снаружи.
Осенью 1896 года Вуды вернулись в Америку с двумя подрастающими детьми и немецкой Kinderfrau, которую они не решились оставить в Германии. Они провели зиму в доме матери в Ямайка Плэйн, в то время как Роберт продолжал самостоятельную исследовательскую работу в лабораториях. Профессор Чарльз Кросс из Отделения физики предоставил ему отдельную лабораторию. Здесь он продолжал работу над разрядами в вакуумных трубках. Следующей весной (1897 года) он уже вел успешные переговоры о месте преподавателя в Висконсинском университете.
Семья Вуда провела лето в Кэтоумет, в Массачусетсе, у залива Бэзардс. Кузен Вуда, Брэдли Дэвис, работал в Морской биологической лаборатории, в Вудс-Холе, куда нужно было ездить на велосипеде; к тому же, там был коттедж его старых друзей. Вуд рассказывает, что его взяли раз как забортовый балласт, на одну из маленьких яхт, участвовавших в гонках любительского яхт-клуба. Ему это страшно понравилось — это было новое ощущение, хотя он уже много раз ездил на парусных лодках раньше.
Однажды, купаясь, он опрокинул себе на голову деревянную бадью и, держа ее на плечах и толкаясь ногами, забавлял детей зрелищем — «живой» плавающей бадьи. На следующий день он вырезал в стенке ее прямоугольное отверстие, вставил туда стеклянное «окошко», а по краю прикрепил сорокафунтовый свинцовый балласт с киля яхты. Эта тяжесть прижимала бадью, наполненную воздухом, к плечам, если опуститься под воду. Затем, предвосхитив Биба с его батисферой, они соединили бадью с велосипедным насосом, находившимся в лодке, двадцатифутовой резиновой трубкой, и сидели под водой как угодно долго, наблюдая рыб, водоросли и подводные пейзажи.
ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вуд в роли лекционного фокусника и водопроводчика, шофера парового автомобиля, римского сенатора
Когда Роберт Вуд занял в 1897 году скромный и плохо оплачиваемый пост младшего преподавателя физики в Висконсинском университете, в Мэдисоне, он был молодой человек, на двадцать девятом году жизни, женатый, с двумя детьми — третья, Элизабет, должна была скоро родиться, — и он не имел, никакого представления о той специальной отрасли физики, которая должна была впоследствии принести ему величайшую славу. Но хотя он еще ничего не знал в области физической оптики, в области физики в целом он был уже смелый экспериментатор и сразу же начал революционизировать технику студенческих лабораторий в Мэдисоне.
Все это началось весело, серией «цирковых» лекций, на поучение и на радость студентам, и закончилось… миражами и ураганами. Идея, что он сам, как всемогущий бог природы, сможет создать эти явления, пришла ему в голову предыдущим летом, в Сан-Франциско, когда он заметил превосходный мираж на городском тротуаре, на вершине холма, откуда можно было смотреть вдоль длинного участка сильно нагретой мостовой фоне неба. Казалось, что мостовая залита водой, в которой были ясно видны перевернутые отражения пешеходов. Вуд поставил двух своих малышей на мостовую и сфотографировал. В наши дни этот тип миража часто наблюдается шоферами на улицах, но в те времена было известно только, что это явление происходит над большими площадями горячего песка в пустыне.
Чтобы устроить себе миниатюрный оазис и настоящие песчаные ураганы, он добыл четыре плоских железных листа, длиной около четырех футов и шириной восемь дюймов. Он положил их концом к концу, укрепив на железных подставках — получилась длинная, плоская горизонтальная площадка, которую он посыпал песком. На дальнем конце ее было укреплено зеркало, которое отражало изображение неба за окном. Ряд миниатюрных гор и несколько пальм, вырезанных из бумаги и размещенных на песке перед зеркалом, изображали горизонт пустынного ландшафта, который снизу обогревался рядом маленьких газовых горелок под железными листами — вместо солнца, светящего сверху. Будет ли установка действовать в таком масштабе? Он зажег горелки и начал наблюдать. Горы и пальмы давали отчетливый силуэт на ярком фоне неба, но вдруг перед ними появилась сверкающая поверхность воды — у самого подножья гор. Если поднять глаза на дюйм или два, над уровнем песка, озеро исчезало — но опять появлялось, как только глаз приближался к поверхности «пустыни» — точь-в-точь, как настоящий мираж, если вы поднимаетесь на холм. Затем «озеро» увеличилось и в нем появилось отражение гор, «и если опустить. глаз еще ниже, подножье гор исчезало в кажущемся озере, которое обращалось в целое наводнение». Не надо говорить о том, что студенты были поражены — только что не кричали от восторга, и с этой поры новый профессор стал их любимцем.
Затем Вуд занялся торнадо . Атмосферные условия (слой горячего воздуха у земли, над ним — более холодный), которые имеют место при мираже, приводят к возникновению также «песчаных вихрей», которые можно часто видеть в пустынях Америки, и — в большом масштабе — к торнадо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81